Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

Да нет, не только к ней, чудесной Человечинке... В конце концов, кто она для него?.. Первая в России актриса, признанная всеми - и прессой, и зрителями, и друзьями, - красавица и... чужая, тоскующая жена. Чужая, да не совсем, - духовно, по ее тайным делам и устремлениям, самая близкая!

Нет, на Художественном в Москве свет не кончается. В среду он пойдет к Телешовым, в субботу - к Никитиным, будет пить крепкий чай, разговаривать с друзьями-писателями, слушать их новые рассказы. Быть может, повидается с Буниным, Брюсовым, Куприным... Хотелось бы - с Антоном Павловичем. Говорят, к Новому году тоже приедет в Москву. Не повредил бы своему здоровью...

А в Художественном... Ну что за наважденье?.. Ведь новая своя рукопись не пьеса, а нечто похожее на рассказ. Уж если читать публично, то на среде Телешовых или на субботнике Никитиных. Послушать, что скажут о "Человеке". Что тут лишнее и чего не хватает? Не испортил ли хорошую тему? Могут указать на неровность ритма. Но это не очень уж резко режет слух. Да и не было у него намерения писать ритмической прозой, вышло как-то неожиданно. Видимо, вызвано самим сюжетом. Гладких и слащавых вещей он ведь не пишет и, что бы там ни сказали, язык править не станет. Обличал и будет обличать мещанина, который тащится далеко позади Человека, творит всякую мерзость и ограждает ее законами.

Много раз свое новое читал сначала ей одной. И "Человека", пожалуй, не сможет прочесть никому, кроме нее...

Этой осенью появилась новая увлекательная затея - организовать в Нижнем общедоступный театр на паях. Помещение есть - Народный дом. Ядро труппы составить из опытных артистов, к ним присоединить любителей. Пай сто рублей. Сам сразу взял пять паев. Во время последней поездки в Москву собрал около пяти тысяч: Федор Шаляпин взял пять паев, Савва Морозов двадцать, Станиславский - пять, Желябужский - три, Леонид Андреев и Чириков - по одному. Мария Федоровна тоже взяла пай... Хотел снова оставить у нее деньги для "Искры" - она сказала: "Лучше повременить. До полного прояснения". Что случилось? Говорит, на Втором съезде произошел какой-то принципиальный разлад между Лениным и Мартовым. А потом - между Лениным и Плехановым. Это ужасно. Даже поверить трудно. Разделились на большевиков и меньшевиков. Кажется, непримиримо. Деньги она будет отправлять только большевикам, когда получит новый адрес Ленина.

Эта Человечинка тверда и светла, как чистейшей воды алмаз! Не погнется. И никаким еретикам не совратить ее, не завлечь в свою новоявленную веру. Она идет за Лениным, за нашим волжским кремешком! Вот бы кого повидать. Какой он? Возможно, тоже "окает" по-нашему...

В прошлом году Человечинка - вот была радость! - нежданно-негаданно примчалась в Нижний в служебном вагоне Желябужского. Дала знать, чтобы пришел в ту аптеку, где транспортеры сдавали свой тайный груз, доставленный из-за границы. От Ленина! Оказывается, привезла листовки и два свежих номера "Искры", сказала, чтобы первым долгом прочел статью "Революционный авантюризм". Прочел дважды. Не статья, а пламя! Досталось там так называемым социалистам-революционерам на орехи. Их бомбы ничего ведь не изменят. Слово сильнее бомбы, хотя в решительной схватке, в бою, и без нее не обойтись. В обоих номерах отчеркнул статью красным карандашом, дал прочесть жене. Утром Катерина швырнула на письменный стол.

- Не убедил! Герои всегда будут героями! Сатрапов устрашат, мужика поведут за собой, а на нем мир держится...

- Чепуху городишь, мила-ая! - перебил ее, пряча газеты в тайник стола. - Пойми же, наконец, что сила у мастеровых. У них - железо, у твоих мужиков - дреколье. А без железа царизм не свалить. Вот штука-то в чем.

Зело поспорили. Под конец сказал ей, как мог, помягче:

- Мне жаль тебя, Катя, не ту дорогу выбрала, по которой иду я. Твоя ошибка.

- Нет, не ошибка.

- Ну, скажем, заблуждение. Эсеровская партия - сухая гроза: молнии сверкают, а толку нет... Э-э, да что говорить...

Махнул рукой, с головной болью ушел на Откос, на свежий ветер...

Днем раньше там провел с Человечинкой несколько волнующих минут. Был вечер. По Заволжью шла грозовая туча. Ветвистые молнии били в землю. По фиолетовой глади Волги шли пароходы, белые, как чайки, гудками прощались с городом. Маруся - хотелось вслух называть ее так - остановилась, вскинула красивую голову:

- Люблю грозу...

- "В начале мая, - добавил из Тютчева, - когда весенний первый гром..."

- Всегда люблю!.. Вот такую! Когда удар за ударом!

- Я тоже люблю! - Впервые взял ее под руку. - Дышится легче. И силы прибавляет!

- Верно! И в этом у нас... Как бы тебе сказать?.. Единомыслие, что ли...

Рука была покорная. А поцеловать на прощанье, хотя бы в щеку, он, дурачина, не решился. Наверно, в душе назвала его чудаком.

Проводил до извозчика. Шепнул:

- Извини, вместе нам рискованно.

- Боишься? - сверкнула золотисто-карими глазами, будто в них отразилась молния. - Своей богоданной Екатерины Павловны? - спросила жестко, высвободила руку. - А я-то думала, что вы...

- Как бы не прицепился "хвост". Я же поднадзорный.

Катерину назвала с горечью. И не случайно - в предыдущие поездки жена была с ним. О них даже говорили как о примерной паре.

Теперь, слава богу, он ехал один. И спешил в Москву на встречу Нового года.

Разволновавшись, долго не мог заснуть, а когда сон сморил, приснилась Человечинка. Будто итальянская мадонна спустилась к нему из багетной рамы. Только на руке держала не младенца, а голубя. И птица ворковала: "Здравствуй!.. Здравствуй, дор-рогой!.." Сердито плескалось море о камни, гнулись до земли листья пальмы и вдруг скрыли ее. Метался по густой роще не нашел. Звал - не дозвался.

Проснувшись, глянул в окно. За ним бушевала вьюга, кидала на стекло снежную крупу.

Над умывальником долго плескал в лицо пригоршни холодной воды. Вернувшись в купе, вставил папиросу в янтарный мундштук, закурил, задумчиво спрашивал себя:

"Как же с ней дальше?.. На "ты", как она в тот раз на Откосе, или на "вы", как при чужих людях? Алеша Окулов, молодой актер, вспоминая швейцарскую гору, Человечинку называет Юнгфрау. За что так? За стройность, красоту и строгую недоступность. Но она ведь не ледяная. В душе у нее огонь. Так как же с ней?.. Пожалуй, сделал правильно в приписке к рассказу "Человек", обратившись к ней на "вы". Пока лучше так..."

5

В Художественный Горький приехал перед началом новогоднего бала. В начищенных сапогах, в новенькой длинной шерстяной косоворотке, перетянутой неизменным кавказским пояском.

В тесном вестибюле уже было шумно. Едва успел скинуть пальто, как к нему, лавируя между разнаряженными гостями, устремился с широко раскинутыми руками Саввушка Морозов, во фраке и галстуке бабочкой.

- Алешенька! - Обнял и трижды поцеловал в щеки. - Как я рад!

- Я тоже, - ответил Горький взаимностью на его поцелуи.

- С Новым годом, дорогой! Пусть он принесет большое счастье! А нашему театру от тебя новую пьесу. Можно надеяться?

- Надеждами живем. - Горький потянул в сторону один ус, потом второй. - Здесь для меня дом родной. Ей-богу, правда. Не преувеличиваю.

- День сегодня особенный, такого Нового года я не помню: будет Антон Павлович!

- Все-таки расстался с теплой Ялтой?

- Говорит, с мокрой. Опять покашливает. А Новый год не мог себе представить без снега.

- Понимаю его... Только не простудился бы...

- Обещал быть Шаляпин.

- Федору я чертовски рад! Большущий он Человечище!

- А ты, - Морозов, отступив на шаг, окинул Горького мягким взглядом, - все такой же. - Задержав глаза на его лице, сам себе возразил: - Нет, сегодня не такой. Сияешь, как новенький десятирублевый золотой! А глаза взволнованные. Не случилось ли чего? Один приехал? Без Катерины Павловны?

- Один, яко юноша, - рассмеялся Горький. - Так уж получилось... Но вот среди своих... - И вдруг заторопился: - Извини великодушно. Надо повидать...

"К ней, - догадался Савва. - Под Новый год - за новым счастьем!"

Направляясь за кулисы, Горький думал только об одном - не опоздать бы... Увидеть бы наедине... И до встречи унять сердце. Колотится, анафемское...

Широко шагал по пустому коридору, между дверей артистических уборных. Не встретить бы тут никого. Не задержали бы разговором... А дверь к ней он найдет даже с закрытыми глазами. Остается несколько шагов...

Но за дверью голоса. Один знакомый. Неповторимо приятный, мягко бархатистый голос Качалова. А второй?.. Ну что же, придется пожать ей руку при них... А рукопись когда?.. Может, почувствуют себя лишними и поспешат уйти... Хотя с Качаловым надо бы поговорить...

Вышел незнакомый человек. Удлиненное лицо с незаметными скулами, серо-синие глаза, черные кудерьки на высоком лбу, аккуратно подстриженная бородка... Фрак, словно сшитый не по мерке, висел на его плечах. За незнакомцем - Василий Иванович. Стройный, элегантный, радостный.

- О-о, Алексей Максимович! Я несказанно счастлив видеть вас под Новый год! Вы как новорожденный месяц в ясном небе!.. Да, - спохватившись, придержал своего спутника за рукав, - познакомьтесь. Это Иван Сергеевич... Полетаев, - с заминкой припомнил новую фамилию, - наш добрый гость. А это...