Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

И он стал навещать Лепешинского по нескольку раз в день. Приводил с собой Троцкого. У того, словно у строптивого козла, в запальчивости подрагивала борода. Свои навязчивые речи он начинал многозначительно:

- Как делегат съезда, свидетельствую...

Вину за кризис в партии они оба сваливали на Ленина, и Лепешинскому едва удавалось удерживать их от бранных слов.

Когда спросил адрес Ильича, Мартов покрутил кистью вскинутой руки.

- Где-то на окраине...

Троцкий отчеканил:

- Никто из подлинных марксистов не поддерживает контактов с твердокаменным ортодоксом.

Лепешинский недоумевал: "Зачем эта издевка?.. Наговаривают на Ильича. Вон с каким жаром и с какой непоколебимой убежденностью он выступал на совещании семнадцати у нас в Ермаковском, когда мы принимали "Протест"! Отстаивал чистоту марксистских взглядов! Не мог же он измениться, наш горячий, простой и, сердечный Ильич. Как политик на голову выше всех нас. Ошибаются эти, истеричные, но не он. А Плеханов?.. Здесь что-то неладно. Как же разобраться во всем? Где правда?.."

Вскоре ему повезло - у входа в кафе "Ландольт" столкнулся с Красиковым. Друзья обнялись, трижды расцеловались.

За столиком Красиков начал разговор с упрека:

- Что ж это ты, Пантелей этакий, глаз не кажешь? Приехал - и прямо в объятия истеричного Мартушки да этого петуха Троцкого!

- Адресов не знаю, Ананьич. Хуже, чем в лесу, хожу. В тайге и без компаса можно определить, где юг, где север, а тут...

- Потерял политический компас?! Представляю себе, каких меньшевистских романсов напел тебе в уши Мартов! Ничего, дружище, постепенно разберешься. Я на съезде был вице-председателем и все расскажу по порядку. Впрочем... Да что тут толковать, идем сейчас к Владимиру Ильичу, он быстро тебя отшлифует, даст в руки компас. Согласен?

- С превеликой радостью! Я бы сразу, если бы знал адрес. В Ермаковском для нас с Олей все было ясно, а сейчас в голове туман.

Владимир Ильич усадил гостей за стол в кухне; пощипывая клинышек бороды, все еще незнакомой с ножницами парикмахера, расспрашивал Лепешинского о побеге; едва унимая хохот, позвал жену от плиты, где она заваривала чай.

- Надя, ты слышишь?! "Почем рога маралов?" Надо же такое придумать! И смех в один миг уступил место озабоченности: - А где сейчас семья?

- Приедут сюда? - спросила Надежда Константиновна, разливая чай. Скоро ли? Я соскучилась по Ольге и по вашей маленькой Оленьке.

- Где-то они в дороге... К Новому году не успеют. И даже не знаю, удастся ли Оле легально через границу. У нее, правда, есть мотив - для продолжения образования в Лозаннском университете.

- Владимир Ильич, - вступил в разговор Красиков, - я же привел сего мужа специально для того, чтобы вы разрешили все его партийные сомнения и были бы, так сказать, его большевистским восприемником.

- "Крещается раб божий..." - снова расхохотался Ленин. - Нет уж, увольте! Ни в попы, ни в проповедники не гожусь. И Пантелеймон Николаевич не младенец. Протоколы съезда изданы - пусть разбирается сам.

Когда шли обратно по набережной озера, Красиков сказал, что Ильич готовится написать книгу о съезде. Тогда всем все будет ясно.

Прочитав протоколы, Лепешинский поспешил к Ульяновым. Его восторженный голос ворвался на второй этаж, и Владимир Ильич про себя отметил: "Разобрался!" Сбежал вниз, стиснул руку друга.

- Не спрашиваю - по глазам вижу, что большевик!

- С вами, как прежде! Протоколы сняли с меня куриную слепоту! - От радости Пантелеймон Николаевич растопыренными пальцами ворошил волосы на голове. - Прозрел, яко исцеленный слепец!

...В кафе "Ландольт" была небольшая комнатка с выходом в переулок. В ней обычно собирались российские социал-демократы. Опасаясь, что для встречи Нового года туда набьются меньшевики, Лепешинский заказал столик в дальнем углу общего зала. Когда после спектакля пришли туда, было уже шумно. Владимир Ильич по русскому обычаю со всеми чокнулся, встал с рюмкой в руке.

- С Новым годом, друзья! С предстоящими боями и нашими победами!

- И за здоровье отсутствующих! - добавила Надежда, вспомнив родных, и остановила взгляд на Лепешинском. - За вашу Ольгу и маленькую Оленьку!

Отпила полрюмки кислого рислинга и слегка поморщилась.

- Лучше бы нежинской рябиновой, - вздохнул Красиков. - Или спотыкача. Правда, Надежда Константиновна?

- Не знаю. Не пробовала. Это, кисленькое, наверно, послабее. Как раз для меня.

- А моя Ольга хватила бы водочки! - сказал Лепешинский.

- За Курнатовского! За Бабушкина! За Глашу Окулову! - встал Владимир Ильич со второй рюмкой в руке. - Ох, как нам недостает их сегодня! Не здесь, а там, в России. За Грача, за Папашу, за всех, кто работает в комитетах и начинает готовить Третий, наш, большевистский съезд! За их здоровье и успехи!

Женеву взбудоражило веселье. Опустошив праздничные столы, все, кто мог передвигаться, хлынули на улицы, где шумел разноязыкий карнавал. На площадях гремела музыка, горели фонарики, в танцах и хороводах кружились разнаряженные маски, змейками взвивались ленты серпантина.

Ульяновы, Лепешинский, Циля Зеликсон и Красиков шли по площади Плен де Пленпале, подхватив друг друга под руки. Петр Ананьевич напевал вполголоса: "Волга, Волга, мать родная..." И вдруг столкнулись с гурьбой меньшевиков. Мартов съязвил:

- Твердокаменные двинулись лавиной!.. Не сорвались бы в пропасть.

- Сторонись, мягкотелые! - крикнул Лепешинский. - Сомнем!

- Не стоит связываться, - сказал Ленин, и они тихо разминулись, только Лепешинский успел слегка толкнуть Троцкого плечом да кинуть вдогонку:

- Не мельтеши перед глазами!

Прошло две недели. Надежда в своей комнатке писала:

"Дорогая Марья Александровна!

Ваше письмо поразило нас: очень уж печально оно. Остается надеяться, что всех скоро выпустят. Говорят, в Киеве были повальные обыски и аресты. Во время таких набегов забирают много народу зря. Судя по тому, что забрали всех, дело будет пустяшное.

Принимают ли передачу и книги? Были ли уже от наших письма? Не собирается ли Марк Тимофеевич взять отпуск и побывать у Вас? Мама жалеет, что она не в России с Вами. Желаю Вам здоровья и бодрости.

Ваша Н а д я".

Дописав письмо, Надежда на цыпочках прошла по коридорчику, заглянула в комнату мужа: не сделает ли он приписку? Пусть самую короткую. Но Владимир склонился над столом. Перо его поскрипывало. Видать, глубоко вошел в работу. Вначале трудно давалась ему эта книга - все пережитое в Лондоне, на съезде, и в особенности здесь, на заседании окаянной Лиги, было свежо в памяти и до крайности волновало. Вчера часто бросал перо и начинал ходить по комнате. Сегодня пишет не отрываясь. Не надо отвлекать. Даже ради двух строчек родным. Не надо прерывать поток его мысли. А о том, что написала Марье Александровне, она расскажет за ужином.

Надежда уже знала, что на обложке книги будет набрано: "Шаг вперед, два шага назад (Кризис в нашей партии)". Скорей бы написал ее. И скорее бы отправить в Россию. Эта книга нужна так же, как в свое время боевая брошюра "Что делать?". Пожалуй, даже нужнее. Важно окончательно размежеваться с меньшевиками. Книга поможет в этом. И откроет путь к Третьему съезду. К большевистскому!

И Надежда так осторожно спустилась вниз, что Владимир не оторвался от работы. До ужина она успеет отнести письмо на почту.

4

Горький спешил в Москву.

И уже счет потерял, который раз в это полугодье ехал в нижегородском поезде.

А в Москве он то и дело вспоминал детей: как они там, дома? Не хворают ли? Максимке отправлял забавные открытки, обещал купить чижа, щегленка и снегиря. Маленькой Катюшке привозил кукол. Всякий раз не похожих одна на другую. То рязанскую девушку, то украинку с лентами, то северянку, закутанную в меха, то грузинку с черными косами, в длинном белом платье.

Вернувшись домой, подбрасывал Максимку под потолок, ловил над собой, приговаривая:

- Ух, молодец!.. Ух, озорник!..

Катюшку сажал на колено; заглядывал в смеющиеся глазенки, спрашивал:

- Поехали?

И девчушка, кивнув кудрявой головой с розовыми бантиками, уже рассыпала хохоток.

- Шагом, шагом... - приговаривал, ритмично покачивая дочку на ноге, будто она ехала верхом на спокойной лошади, потом убыстрял ритм. - Рысью, рысью...

И тонкий, заливистый смех Катюшки напоминал ему звонкий колокольчик жаворонка высоко в весеннем небе.

Прохохотавшись и утирая пальчиками радостные слезки, она просила:

- Еще...

- Еще поехали! - отзывался отец, встряхивая головой так, что колыхались длинные волосы возле ушей. - Шагом, шагом... Рысью, рысью...

Но домашняя радость была недолгой. Обычно на второй день беспокойное сердце снова тянуло в Москву. Хотелось опять в Художественный. Из директорской ложи зачарованно смотреть и смотреть на сцену. Там не игра талантливых актеров, а сама жизнь со всеми ее неповторимыми нюансами. Потом разговаривать с Константином Сергеевичем Станиславским, отвечать на его нетерпеливые расспросы о будущей пьесе. Ужинать в артистическом кафе с обаятельным Качаловым. И главное - каждый день быть поближе к...