В. Мавродин - Начало мореходства на Руси.

• Название: Начало мореходства на Руси.
• Автор: В. Мавродин
• Жанр: История
• Год: 1949

Дурная традиция в русской дворянско-буржуазной исторической науке приводила к тому, что знатоки военно-морской истории начинали ее с пресловутого «.. призвания варягов», несмотря на то, что уже были опубликованы источники, изучение которых дало бы возможность отодвинуть «первую страницу русской морской истории» ко временам, предшествующим легендарным событиям 862 г.

---

Наличие не отдельных русских жителей, а целых русских поселений и городов по Днестру и Дунаю подтверждается еще и другими данными.

В Воскресенской летописи мы находим список русских городов по Днестру и Дунаю.

«А от имена градом всем русским дальним и ближним. На Дунае Видицов, о седми стен каменных, Мдин, об ону страну Дуная Трънов, ту лежит святая Пятница, а по Дунаю Дрествин, Дичин, Килиа, на устье Дуная Новое село, Аколятра, на море Карна, Каварна. А на сей стране Дуная: на усть Днестра над морем Белгород, Черн, Аскый Торг, на Пруте реце Романов Торг, на Молдаве Немечь, в горах Корочюнов Камень, Сочава, Серег, Баня, Нечюн, Коломыя, Городок на Черемоше, на Днестре Хотен».[176]

Несомненно во времена составления списка некоторые упомянутые в нем города уже не были русскими и попали в список только потому, что некогда, чуть ли не во времена Святослава Игоревича, они были подчинены русскому князю. Но сведения Воскресенской летописи о русских городах по Дунаю в известной части подтверждаются греческим источником. В собрании документов, изданных Миклошичем и Миллером («Acta Patriar. Consta#t.»), есть список (№ 52) городов по Дунаю, не принадлежащих болгарам, но и не византийских. Документ датируется началом XIV в. Среди этих неболгарских городов Дуная значатся: Кар на, Каварна, Килия, Аколятра и Дрествин.[177]

Пять неболгарских городов в русском и греческом источниках совпадают, и это дает возможность утверждать, что еще в начале XIV в. они были действительно русскими.

Среди упоминаемых в Воскресенской летописи городов немало приморских: Дичин, Килия, Карна, Каварна, Белгород и др. Города эти торговые, многолюдные и бойкие. Русские письмена сохраняют здесь памятники даже XV–XVI вв., о русских говорят папские инструкции XVI в. По-старому генуэзские карты именуют Черное море «Русским морем». Торг и плавания русских по Черному морю не прекращались здесь вплоть до полной ассимиляции русских (XVII в.).[178]

В XI–XII вв. русское население нижнего Дуная было еще многочисленным и связанным с остальной Русью и — прежде всего — Галицкой, хотя связи эти не были прочными. Дашкевич предполагает, что низовья Дуная и Днестра носили название «Берладь», а следовательно, их русское население называлось берладниками. Сам же город Берладь был лишь главным центром берладской земли. «Идти в Берладь» на языке летописца древней Руси означало примерно то же, что на языке позднейшего казачества означало идти на Дон или в Сечь.

Ипатьевская летопись в своем тексте сохранила ряд выражений современников, свидетельствующих о том, чем была в представлении людей XII в. далекая Берладь, Подунавье. В 1194 г. «сдумаша лепшии мужи в Черных клобуках» и явились к Ростиславу Рюриковичу с жалобой на. постоянные нападения половцев. Черные клобуки говорили князю, что он не обращает на них внимания, пренебрежительно относится к их интересам, забыл о них. «А не ведаем Подунайци ли есм, что ли», укоряли они князя. [179]

Очевидно, в те времена считалось совершенно естественным и понятным не заботиться о «подунайцах», так как этот край жил какой-то своей, особой, независимой жизнью, и обычная княжеская власть в определенных государственных формах ему была неведома. Следовательно, и князья не интересовались Подунавьем, да и, попросту говоря, не могли наложить на воинственных и вольнолюбивых берладников — «подунайцев» свою тяжкую длань.

И объяснялось это не столько отдаленностью Подунавья (Белоозеро было еще дальше от Киева), сколько характером подунайской вольницы, которая могла приглашать князей, но терпеть власть князя не была намерена.

Земли «Подунайцев», загадочная Берладь входили в состав Руси, но примерно так же, как входили в состав Московского государства Тихий Дон или в состав Речи Посполитой Запорожская Сечь. Конечно, их отдаляют века, они не идентичны, но черты сходства, несомненно, бросаются в глаза.

В 1174 г. Андрей Боголюбский советует Святославу Всеволодовичу сказать Рюрику Ростиславичу: «пойди в Смоленьск к брату во свою отцину; а Давыдовы рци: а ты пойди в Берладь, а в Руськой земли не велю ти быти».[180]

Из контекста видно, что Берладь не была Русью, «Руськой землей»; и предложить отправиться в Берладь означало примерно то же самое, что для новгородца времен ушкуйников отправиться в далекую Югру, для московского боярина очутиться в Пусто-зерске, для Дмитра Вишневецкого оказаться за порогами Днепра, в Сечи, т. е. означало предложение идти на все четыре стороны искать счастья по свету.

«Берладь» в представлении Андрея Боголюбского и его современников, князей и летописцев, — земля далекая, на которую не распространяется ни княжеская власть, ни созданные ею на Руси политические порядки.

Такова была Берладь, таковы были «подунайцы», берладники. Берладники представляли собой смешанное по этническому своему составу, но в основе своей русское, население, занимавшееся в низовьях Дуная и Днестра земледелием, охотой, рыбной ловлей, промыслами, часто выходившее на своих челнах для торговли и набегов в море. Здесь ловили рыбу «рыболовы галичьские» и жили «галичьские выгонцы». Берладники были хозяевами «Подунайских городов», весьма слабо ощущавшими власть галицкого князя. Полуоседлые земледельцы и промысловики, постоянно готовые к нападению и отпору врага — половцев, болгар, волохов и византийцев — и поэтому опытные воины, берладники были своеобразной «вольницей», населявшей и охранявшей юго-западные окраины Червоной Руси. Во время восстания Ивана Росгиславича Берладника к шеститысячному отряду берладников присоединяются горожане Кучелмина и смерды Ушицы, что подчеркивает близость берладников к народным массам Галицкой земли.

Для нас представляют огромный интерес плавания берладников по Черному морю. У впадения Днепра в Черное море лежал город Олешье (Алешки, ныне Цюрупинск). Это был русский порт, предназначенный для торговли, в частности, для торга с Царьградом, последний пункт на пути купцов — «греч-ников», начало или, если угодно, конец Греческого пути, место, где издавна обитали русские рыбаки.

Здесь, «во Олешьи», в 1084 г. князь Давид «зая грекы… и зая в них все именье», в 1153 г. сюда, «до Олешья», доходил с берендеями «притиву мачесе» Мстислав Изяславич, как некогда «к порогам» ходил «противу» Анны Владимир Свято-славич.

В 1164 г. из Олешья приехал ездивший «к цареви» Гюрята Семкович. Лодьи из Олешья, везшие рыбу и вино, дали возможность Даниилу в 1213 г. прибыть на Днестр.[181]

Олешье, как важный торговый пункт, было хороша известно и за пределами Руси. Знали его в Царьграде, где жили греческие купцы, ездившие в Олешье, как это было, напр, в 1084 г.; знали его и в генуэзских колониях и в самой Генуе. На некоторых итальянских картах XIV в. Днепр носит название «реки Олешья» (Ellexe, 1'ellexe, Elese, Jllicis).[182]

Все это говорит о значении Олешья в торговых связях Руси, о его роли в русском мореходстве на Черноморье в XI–XII вв. Где-то здесь же, на нижнем течении Днепра, лежал упоминаемый Идриси город Molsa.

Здесь-то, в Дунайских гирлах и Днепровских плавнях, от Берлади до Олешья, по Черноморскому побережью развертывается эпопея морских походов «подунайцев».

В 1159 г. Иван Ростиславич Берладник «ста в городах Подунайскых и изби две кубаре (корабли, от греческого юоу, — fiapio. — В. М.) и взя товара много в нею, и пакостяше рыболовом Галичьским».[183]

Речь идет о кораблях галицких купцов, подвергшихся нападению со стороны его воинов-половцев и берладской вольницы. Пред нами два типа судов — лодьи галицких рыбаков, которым Иван Ростиславич «творил пакости», и корабли (кубары) галицких купцов, которые он захватывает вместе с товарами. Для того, чтобы брать кубары и «пакостить» рыболовам, надо было самим действовать на судах. И берладники, действительно, были искусными мореходами.

В скором времени подунайская вольница стала еще более активной на море.

В восстании 1159, восстании горожан, смердов и берладников, связанном с именем и деятельностью Ивана Ростиславича Берладника, шеститысячный отряд берладников составлял вместе с половцами основную военную силу Берладника. Повидимому, во время этого восстания «вольница» берладников на своих лодьях выходит в море и захватывает Олешье. Лишь в 1160 г. берладники были изгнаны из Олешья, и то только после того, как против них был брошен спустившийся в «насадах» вниз по течению Днепра вплоть до Олешья многочисленный отряд киевских воевод Юрия Нестеровича и Якуна.

Юрий (Гюрги) Нестерович и Якун разбили берладников, преследовали их по морю до Дичина (Дциня), где «избиша е и полон взяша». [184]

Этот налет берладников на Олешье очень напоминает черноморские походы казаков.

Путь по рекам Подунавья в Черное море, а оттуда на Днепр не был забыт и позднее, в XIII в. И на сцену выступает все та же подунайская вольница, «подунайцы», галицкие «выгонцы».