Валентина Пашинина - Неизвестный Есенин

• Название: Неизвестный Есенин
• Автор: Валентина Пашинина
• Издательство: Фирма «Деркул»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-581-912-7

«Неизвестный Есенин» — третье, исправленное и дополненное издание книги Валентины Пашининой. Такого Есенина, каким он предстает на ее страницах, мы действительно не знали. По-новому осмыслены многие факты жизни великого русского поэта, доказано авторство «Послания евангелисту Демьяну», которое сберегли и сохранили политзаключенные УхтПечЛага, среди которых был и Василий Петрович Надеждин, передавший стихотворение автору этой книги, за что ему — особая благодарность. Основываясь на огромном фактическом материале, как опубликованном, так и практически неизвестном широкому кругу читателей, B.C. Пашинина предлагает свой взгляд на многие события в жизни поэта, а также обстоятельства его трагической гибели.

Впервые биография Сергея Есенина развернута на динамичном фоне истории России, а не ограничена тесными стенами скандального кафе «Стойло Пегаса».

Книга рассчитана на широкий круг читателей, представляет несомненный интерес для тех, кто глубоко интересуется творчеством и судьбой любимейшего поэта России.

---

Моя мать поднимала четырех детей ненадежным занятием преподавания музыки. Вечные тревоги и заботы на ее лице были так привычны для нас; мы жили в бесконечном состоянии ужаса перед тем, что раздастся громкий стук в дверь неприветливых домохозяев, требующих квартплаты.

Я помню, как однажды, когда мне было около восьми лет, учительница предложила каждому из детей написать историю своей короткой жизни. Другие дети рассказали о садике при доме, об игрушках, о любимых собачках и т. д., я же выдала нечто вроде:

«Сперва мы жили на 23-й улице в Восточном Окленде. Мужчина приходил за квартплатой, пока мы не переехали в маленький домик на 17-й улице. Но опять нам не дали долго там оставаться. Через три месяца мы переехали в две маленькие комнаты на проспекте Солнечного пути. Так как мама не смогла взять мебель, у нас была одна большая кровать на всех. Но снова злой хозяин пришел сердитым, и мы переехали в… и т. д., и т. п. И это было уже пятнадцать раз за два года».

Учительница решила, что я сыграла с ней злую шутку, и вызвала мою мать предстать пред очи директора. Когда мать прочитала мою «историю жизни», она залилась слезами и сказала, что я написала только правду. Я помню, что после того случая ее глаза были красными еще: МНОГО дней, но я тогда не понимала отчего. Состояние постоянных гонений, в котором мы жили, казалось мне нормальной вещью. Я думаю, вот почему я столько участвовала в правительственной помощи в области продовольствия и образования и вообще в благотворительности для детей.

Моя мать не только преподавала музыку, но и вязала шапочки, жакеты и т. д. для больших магазинов. Я помню, как часто, просыпаясь среди ночи, видела, что моя мать все еще вяжет. Что за жизнь у нее была! Единственным светлым пятном было, что она имела пианино, на котором часами играла Бетховена, Шуберта, Моцарта, Шумана; или она читала нам вслух из Шелли, Бернса, Китса, много стихов, которые она учила нас читать наизусть. Мы, дети, слушали ее, свернувшись калачиком на ковре у ее ног.

В то время моя мать была еще молодой и красивой, но, согласно дурацким буржуазным принципам, она не знала, как использовать свою молодость и красоту, незаурядный ум, силу духа. Она была в домашней тюрьме, задолго до эмансипации женщин. Сентиментальная и добродетельная, она могла только страдать и плакать, а мы, юные, тоже страдали каждый на свой манер, и наши подушки часто бывали влажными от слез, как и у многих детей, которые ложатся спать голодными.

Это все христианское воспитание, которое не знает, как научить детей великолепному лозунгу Ницше: «Быть твердым!» Но с ранних лет какой-то голос свыше постоянно шептал мне: «Будь тверда!»

Я помню, как, придя однажды, застала мать на постели надрывно рыдающей над лежащей рядом стопкой вещей, которые вязала целую неделю и которые ей не удалось сбыть в магазины. Внезапно меня охватило чувство протеста. Я решила во что бы то ни стало продать эти вещи для матери, и за хорошую цену. Я взяла и надела из тех связанных вещей красную шапочку и пелерину и с остальным в корзине пошла по домам. Из дома в дом ходила я, торгуя своим товаром. Некоторые люди были любезны, другие грубы. В конце концов я достигла цели, но тогда я своим детским умом впервые постигла чудовищную несправедливость мира. И эта маленькая вязаная красная шапочка, сделанная моей матерью, стала шапочкой маленькой «большевички».

Глава 9 Ушедшая к славе

Почему насильственная гибель Айседоры так и осталась тайной? В первую очередь, должно быть, потому, что в ее раскрытии никто не был заинтересован.

Илья Шнейдер пишет: «Хотя Айседору не собирались хоронить в Ницце, мэр города, узнав, что среди бумаг Дункан оказалась справка, подтверждающая желание Айседоры принять советское гражданство, заявил, что не разрешит хоронить ее в Ницце». В Европе ненавидели большевиков и тех, кто с ними сотрудничает. А Айседора опять собиралась в Россию и не скрывала своих планов…

Получилось так, что и в Европе ее негласно объявили «персоной нон грата», и в Советской России ее присутствие было крайне нежелательным. Прежде всего из-за ее смелых и открытых суждений в адрес коммунистических лидеров. Помните? «Господи! Для чего совершалась великая кровавая революция? Ничего не изменилось, кроме актеров. Вы просто захватили их дворцы! Вы не революционеры. Вы буржуа в маске. Узурпаторы!»

Убежденная атеистка, Айседора не только не поддержала действия большевиков по уничтожению храмов, но осудила это сразу и категорично:

«Вы не можете отобрать религию у народа, не дав ему что-то взамен. Дайте мне церковное здание, вместо того чтобы превращать его в клуб. Я разработаю целую серию прекрасных музыкальных праздников. Красивой музыкой и благородной пластикой я украшу церемонию рождения, церемонию брака и церемонию ухода из человеческой жизни.

Если вам необходимо отказаться от религиозных обрядов, дайте мне при помощи моей музыки и моего танца заменить их чем-то столь же прекрасным, как ритуалы античной Греции».

Как жаль, что красные комиссары не вняли голосу разума, в течение многих лет у советских людей не было ритуальных праздников, никаких, кроме простой записи в актах гражданского состояния да последующего застолья по данному поводу, а храмы превратили в склады.

Вид детей, ночующих в подъездах и подвалах, детей, нуждающихся в помощи взрослых, приводил Айседору в отчаяние. Этого она не могла простить никакому правительству.

Ф. Блэйер: «В Москве она видела, как маленькие дети спят на улице, могут ли взрослые люди так обращаться с детьми, если в мире существует любовь? Она взяла этих детей в свою школу, но после смерти Ленина правительство больше не занималось ею. А страдающих, живущих в ужасных условиях детей она видела и в лондонском Ист-Энде. И пока где-то страдают дети, в мире не существует истинной любви, так говорила Айседора».

В Берлине, беседуя с американским журналистом из «Чикаго трибюн», она сказала, что ее искусство не так уж необходимо людям. Необходима лишь любовь, возможность любить, как Христос и Будда. Но большинство любят только самих себя, свои идеи, свою власть, свое богатство. Ей стоит браться за написание книги, если она докажет людям, что они не умеют по-настоящему любить.

В черновых набросках к своей будущей книге она напишет, как робкий и застенчивый «маленький большевик» рассказывал им, только что приехавшим в Россию, о Ленине, о большевиках, о великих жертвах коммунистов. Все более вдохновляясь, он говорил о великом будущем коммунизма, «пока мы тоже не почувствовали себя готовыми умереть за Ленина и его дело». Юмор нередко переходил в иронию:

«Небо заволокло тучами, пошел дождь, однако наш гид был равнодушен к сырости, и я не скоро почувствовала, что мы ничего не ели в течение 14 часов (…) Я обнаружила после того, как познакомилась с другими, что настоящий коммунист индифферентен к жаре или холоду, к голоду или другим материальным лишениям (…) Как христианские мученики древности, они живут столь погруженными в идеи, что просто не замечают этих вещей».

Новоявленные «христианские мученики» и их «жены в перьях» не замечали бездомных детей, которых в эти годы насчитывалось более 5 миллионов и которые так нуждались в защите взрослых.

Айседора приехала спасать их детей, помогать им. От них теперь зависела ее школа. И что же? Она сразу «стала в позу антагонизма» и тем самым объявила, что «полна решимости обойтись без покровителей». Таких она называла новой буржуазией, «хорошо откормленной аудиторией», «хорошо откормленным обществом».

«Красный эмигрант» Ю. Анненков в своей книге написал: «В 1925 году, в Париже, Дункан много говорила со мной о Москве, о Петербурге, о советском строе, глубоко ее разочаровавшем». (Потом он назовет смерть Дункан «таинственной предопределенностью», только не объяснит, что это значит — Авт.)

В мае 1926 года Айседора встречалась с Мейерхольдом и его женой 3. Райх. («Они были милы со мной».) Известно, что у Зинаиды Райх была своя точка зрения на гибель Есенина, о чем она хотела рассказать в мемуарах. Не потому ли была зверски убита в 1939 году?

Своя, неправительственная, точка зрения была и у Айседоры: «Он (Есенин) желал, чтобы филистимляне пали перед ним ниц».

Тогда она не знала того, что могла услышать от супругов Мейерхольдов: в гробу «лежало чужое лицо», «лиловый шрам на лбу», «один глаз навыкате, другой вытек». Портрет, мало напоминающий портрет самоубийцы.

О настроении Всеволода Эмильевича пишет Анненков: «Заговорили о «Бродячей Собаке». Всеволод Эмильевич сказал: «А у нас, в Советском Союзе, теперь всем бродячим собакам — крышка. Вместо бродячих собак прочно засевшие кабаны с клыками… Райх сердито взглянула на мужа, но промолчала».