Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня

• Название: Моя фронтовая лыжня
• Автор: Геннадий Геродник
• Жанр: Биографии и Мемуары

Тяжелая участь досталась на фронте лыжному батальону, сформированному на Урале: лыжникам пришлось под блокадным Ленинградом, в окружении, сражаться с врагом. Голод, холод, отчаянный натиск сильного врага мужественно выдержали уральцы. В их рядах сражался и автор предлагаемой книги. День за днем показывает он все тяготы окопной жизни солдата, заставляет читателя сопереживать все фронтовые перипетии, эти воспоминания помогают глубже понять истоки героизма наших воинов.

---

Прокричал предложений семь-восемь… Как странно звучит мой голос! Вряд ли его узнали бы мои родные и самые близкие знакомые. И вдруг впереди: та-та-та, та-та-та! Над головой просвистели пули. Значит, пулеметные очереди адресованы нам. Но затем наступила пауза — и я благополучно закончил первый круг «земтицких чтений».

Начинаю еще раз. Ахтунг! Ахтунг! — и так далее. Где-то за передними траншеями немцев раздался хлопок — глухой, но более сильный, чем выстрел из ракетницы. Тотчас же над нами пронеслась мина и с перелетом в десятка полтора метров бессильно чавкнула в глубоком снегу. И еще несколько мин — туда же.

А как там мой напарник? Какие мудрые мысли приходят ему на ум в такой необычайной обстановке? Быть может, струсил, растерялся?

— Вася! Как ты там? Живой?

— Покеда — живой, — слышу ответный довольно бодрый шепот. — А что дальше будет — у ротного писаря узнаем.

Ротная мина по сравнению с крупнокалиберной полковой выглядит игрушечной хлопушкой. Но все же, если такая «безделушка» угодит в мое снежное лежбище, мне, как говорится, придется переместиться в мир иной и выполнять свои архангельские обязанности в надзвездных эмпиреях.

Воспользовавшись еще одной паузой, заканчиваю повторное чтение текста и с ходу начинаю в третий и последний раз:

— Ахтунг! Ахтунг! Ах…

Опять шмякнулась мина. На этот раз впереди и очень близко от нашего убежища. Меня даже осыпало ошметками снега. Последующие мины этой серии тоже легли с недолетом. Перелет, недолет — теперь надо ждать «вилки». Взмахом руки подаю сигнал Василию, переваливаюсь через бревна и по траншее быстро уползаю в тыл. Слышно, как позади чавкают мины третьей серии. Очень возможно, они и угодили в наше «четырехугольное яблочко».

Третья рота уже волновалась за нашу судьбу. Лейтенант Науменко хотел было послать вслед за нами двух-трех автоматчиков. Когда наши ребята увидели, что мы целы и невредимы, вовсю посыпались шуточки. Опять стали склонять на все лады архангела Гавриила и его адъютанта Васю. А мы, естественно, отшучиваемся. Я рассказал, с какой площадки вел беседу с гитлеровцами,и добавил:

— Никогда не думал, что в бане без печки и крыши может быть так жарко!

А Философ пришел к следующему глубокомысленному выводу:

— Во время оно начинающих проповедников забрасывали камнями. А ныне слушатели шпуляют в них минами.

Впоследствии, когда я стал более или менее опытным рупористом и радиосолдатом, обнаружил в моем первом сеансе у Земтиц две грубые методические ошибки.

Первая. Время от времени надо поворачивать мегафон вправо-влево. Эти простые манипуляции вводят вражеских минометчиков, артиллеристов, пулеметчиков в заблуждение: им кажется, будто источник звука перемещается.

Вторая, еще более существенная, ошибка. Рупорист или диктор радиоустановки ни в коем случае не должен обнаруживать своего волнения или испуга. Пусть над самой головой свистят пули, пусть рядом рвутся мины — ты не подавай виду, что тебе страшно, продолжай читать текст спокойно и уверенно. Срывы в голосе, заминки, несвоевременные паузы помогают опытным вражеским пулеметчикам и минометчикам корректировать огонь.

Конечно, одного знания этого правила совершенно недостаточно. Чтобы стать полным хозяином своих нервов, необходима практика, тренировка.

Трехтонный граммофон

Спустя часа два после моего выступления в районе Земтиц появилась необычного вида машина: грузовик Зис-101, переоборудованный в крытый, обитый жестью фургон. Наверху два нацеленных вперед рупора. Скоро выяснилось, что это приехала из Малой Вишеры агитмашина политотдела 2-й ударной армии. Ее обслуживает команда из трех человек: начальник, он же диктор, — молоденький лейтенант в новеньком кремово-белом полушубке, радиотехник и шофер.

Лейтенант разъяснил нам, что агитмашина называется мощной говорящей установкой, короче — МГУ. Есть еще окопные говорящие установки — ОГУ. Их носят в заплечных ранцах.

Лейтенант облюбовал было опушку рощи в секторе, где лыжники рыли снежные траншеи. Однако наше командование не разрешило. Дескать, огонь противника , может сорвать подготовительные работы штурмовых групп. Машина переехала влево и заняла рабочую позицию на стыке между Земтицами и Любцами. Примерно . в километре от передовых немецких траншей. Ее мощные рупоры обеспечивали слышимость до пяти километров.

Передача началась с информации о позорном бегстве гитлеровских полчищ из-под Москвы, о провале блицкрига. Затем диктор рассказал о положении на Волховском фронте. Советские кавалеристы, танкисты, лыжники уже в 60—70 километрах западнее Волхова. Любино Поле, Земтицы, Любцы — в глубоком тылу. Сопротивление бесполезно, сдавайтесь в плен. Мы не расстреливаем пленных, геббельсовская пропаганда — наглая клевета…

Поначалу фрицы огрызались пулеметными очередями. Видимо, для того чтобы заглушить передачу. Затем начали обстрел из батальонных минометов. Однако диктор мужественно закончил чтение текста и «на закуску» включил музыку. Под аккомпанемент разрывов мин зазвучали штраусовские вальсы.

Наконец машина, целая и невредимая, укатила в сторону Мясного Бора. Я с восхищением смотрел ей вслед. Вот это — да! Не то, что моя жестянка. Действительно — мощная установка. Лейтенант еще с гордостью говорил о ней: моя звуковка. Мне бы на такой поработать!

Однако многие лыжбатовцы, а также соседи-пехотинцы моих восторгов не разделили. Попытки взывать к рассудку и совести заклятых врагов они расценили как явно безнадежное дело. Машину с рупорами прозвали «кричалкой», «трехтонным граммофоном», а мой мегафон — «пустоговорильной трубой». Когда политработники употребляли выражение «проводить работу по разложению войск противника», некоторые скептики язвительно шутили:

— И рупористы, и те, что на машине с громкоговорителями разъезжают, все это артель «Напрасный труд». Мы-то на практике убедились, что гитлеровцы разлагаются только в земле.

Да, в феврале сорок второго еще рановато было ждать от нашей пропаганды сиюминутной отдачи. У гитлеровцев еще не прошло опьянение от успехов первых месяцев войны, отдельные неудачи они считали временной заминкой. Добровольные сдачи в плен были еще большой редкостью.

И все же поставим себя на место солдат и офицеров вермахта, окруженных в приволховских деревушках. Получив от нас правдивую информацию о положении на фронтах и сопоставив ее со своим отчаянным положением, они не могли не задуматься. Наши передачи приучали их критически относиться к геббельсовской пропаганде.

И еще. Любое большое дело обычно начинается с чего-то малоприметного, на первый взгляд, незначительного. Теперь вряд ли кто станет оспаривать тот факт, что наша пропаганда среди войск противника внесла весомый вклад в дело победы над гитлеризмом. Но эта большая, сложная и кропотливая работа требовала опыта, материальной базы. Нужно было воспитать кадры, обеспечить спецподразделения радиоаппаратурой и транспортом…

С этой точки зрения мое выступление с рупором у Мясного Бора и сеанс машины МГУ в морозную февральскую ночь сорок второго года представляются мне событиями весьма значительными. Это были первые робкие шаги новой разновидности политработников нашей армии. Их впоследствии назовут «радиосолдатами».

Боевое крещение

По приказу из Малой Вишеры наш лыжбат на двое суток задержался у Мясного Бора. Помогал частям, ведущим бой, расширять участок прорыва, передвигать левую верею к югу.

Необстрелянных ополченцев, еще не побывавших в кровавых сечах ратников летописцы времен Дмитрия Донского называли «небывальцами во бранях». Так вот мы, лыжбатовцы, до сих пор были такими «небывальцами». Наконец у Мясного Бора приняли боевое крещение.

Штурмуем полузанесенные снегом деревушки. С виду — пустяк, заурядные сельские избы, овладеть которыми как будто можно без особых усилий. Но внешнее впечатление очень и очень обманчиво.

Перед избами простирается абсолютно голая снежная полоса шириной в двести, триста и более метров. Все, что мешало обзору, немцы убрали. Деревья, в том числе и плодовые, спилили и использовали для укреплений. Бани, сараи и другие хозяйственные постройки разобрали, сожгли. Даже плетней и заборов не оставили.

На подходе к избам — минные поля, обычные проволочные заграждения, спираль Бруно. За ними траншеи полного профиля. Они ходами соединены со вторыми и третьими рядами траншей. Между избами притаились доты и дзоты, пулеметные точки. Да и сами избы представляют собой серьезные узлы сопротивления. В этих краях во многих из них есть так называемые подызбицы. Что-то вроде нулевого этажа. В отличие от подвалов в них имеются расположенные над самой землей невысокие оконца. Немцы укрепили эти подызбицы, вместо оконцев устроили амбразуры. Пока тихо, находятся наверху, в комнатах. Спят на мягких перинах, жарят, варят, режутся в карты. А лишь почуют опасность — одни бегут по ходам сообщения в доты и дзоты, другие спускаются в подызбицы.