Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня

• Название: Моя фронтовая лыжня
• Автор: Геннадий Геродник
• Жанр: Биографии и Мемуары

Тяжелая участь досталась на фронте лыжному батальону, сформированному на Урале: лыжникам пришлось под блокадным Ленинградом, в окружении, сражаться с врагом. Голод, холод, отчаянный натиск сильного врага мужественно выдержали уральцы. В их рядах сражался и автор предлагаемой книги. День за днем показывает он все тяготы окопной жизни солдата, заставляет читателя сопереживать все фронтовые перипетии, эти воспоминания помогают глубже понять истоки героизма наших воинов.

---

Геродник Геннадий Иосифович. Моя фронтовая лыжня

Воинам уральских лыжных батальонов посвящаю

Часть 1. Чалдонбат

Быть под началом у старшин
Хотя бы треть пути.
Потом могу я с тех вершин
В поэзию сойти.

Семен Гудзенко

Размышления на солдатских нарах

Проснулся и не сразу сообразил: «то я и где я? Последнее время меня, привыкшего к оседлой и размеренной жизни учителя, так мотает по белу свету, попадаю в такие неожиданные переплеты, что подчас начинаю сомневаться в реальности происходящего.

А может — пытаюсь вспомнить, — со мной произошла какая-то катастрофа? Попал под машину? Избили до полусмерти грабители? Заболел тяжелой болезнью? Быть может, уже несколько недель подряд нахожусь между жизнью и смертью и все маловероятные злоключения, которые происходят со мной, — всего лишь игра болезненного воображения?

Загорается надежда: открою сейчас глаза — и увижу свою могилевскую комнату. На столе слева — недавно купленный радиоприемник, посреди — роскошный букет алых и белых пионов, которые мне преподнесли на выпускном вечере десятиклассники. И еще увижу: у кровати стоят в белых халатах моя жена Ася и ее коллеги — врачи. У Григория Петровича вырывается радостный возглас: «Наконец-то наш Геннадий приходит в себя! Теперь он будет жить!»

Но глаза пока не открываю, медлю. Еще не выйдя окончательно из состояния полудремы, шевелю головой, туловищем… подо мной шуршит солома. Значит, я не в своей постели в Могилеве — там были перяные подушки и мягкий пружинный матрац.

Прислушиваюсь. Да, обстановка явно не могилевская: там было тихо, разве что с легким присвистом посапывала Ася. А тут настоящий симфонический оркестр, вовсю храпят мои однополчане. Рядом со мной выводят рулады труба-геликон Авенира Гаренских и саксофон Гоши Одинцова.

Открываю глаза и слегка приподнимаюсь. Со своей верхотуры вижу длиннющие ряды двухъярусных нар. Вдали при слабом свете маломощной лампочки еле различаю у двери фигуру дневального.

До подъема еще часа два с лишним. Опять укладываюсь в свою солдатскую постель и обдумываю ситуацию. Теперь я полностью сориентирован в пространстве и времени. Начало октября сорок первого. Я — рядовой запасного лыжного полка. Бушующие ныне на нашей планете военные вихри занесли меня из Белоруссии в Пермскую область.

И все это — и мои однополчане, и барачного типа казарма, и Кама, и война — объективная реальность. Нет, не смогла бы моя фантазия сочинить те приключения и злоключения, которые я пережил за последние месяцы! Нет, не смог бы я придумать из ничего эти пермские края, моих однополчан Авенира Гаренских, Гошу Одинцова, Мусу Нургалиева и многих других…

Перебираю в памяти череду злоключений, которые обрушились на мою голову начиная с 22 июня. До этого моя жизнь текла по какому-то определенному плану, с большой степенью вероятности я мог предвидеть, что будет со мной через два-три года, даже спустя десятилетия. Каждый последующий этап жизни логично и закономерно вытекал из предыдущего. Вдруг началось нечто невообразимое, противоречащее здравому смыслу, и я уже не мог предугадать, что будет со мной через несколько дней, через два-три часа…

Куда девать столько пионов?

Тот самый длинный день в году,
С его безоблачной погодой,
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы…

Константин Симонов

Июнь 1941 года застал меня в Могилеве. Ранним утром злополучного воскресенья я в самом благодушном настроении шагал по безлюдным еще улицам города. В это время на западных рубежах нашей страны уже вовсю шли ожесточенные бои, фашистские воздушные армады бомбили наши города. А я, ничего не ведая об этих грозных событиях, с блаженной улыбкой беспечно думал о делах сугубо мирных.

И надо сказать, для приподнято-радостного настроения у меня были весьма веские основания. Я, молодой преподаватель математики, только что закончил учебный год. Выпускники нанесли в школу уйму цветов, одарили всех учителей. А мне, классному руководителю десятого класса, досталось больше всех. Несу и раздумываю об удовольствиях предстоящих летних каникул. О поездке в родные края на Полотчину, о рыбалке и грибных походах, о накопившихся к лету непрочитанных книгах и журналах, о приднепровских пляжах…

Но вероятен и другой вариант: придется загорать не на пляжах, а в другом месте и в другой обстановке. Дело в том, что до университета я освобождался от призыва как сельский учитель. В университете проходил высшую вневойсковую подготовку, из мехматовцев готовили артиллеристов-зенитчиков. Но лично у меня обстоятельства сложились так, что я не смог завершить курс военной подготовки. Сейчас же, став городским педагогом, льготами больше не пользуюсь. Так что предстоит пройти летний лагерный сбор, после чего мне должны присвоить звание лейтенанта.

Во мне противоборствуют два желания. Чувство долга и здравый смысл подсказывают: хорошо бы поскорее привести свои воинские дела в порядок! И вместе с тем после напряженного учебного года очень уж хочется иметь летние каникулы в своем полном распоряжении.,.

Шагаю по пустынным улицам еще не проснувшегося Могилева, сжимая охапку белых и алых пионов… В раздумья о предстоящем отпуске вклиниваются эпизоды из только что отшумевшего выпускного бала. Слышу радостные, возбужденные голоса, вижу юные счастливые лица…

Сейчас, в эпоху радио и телевидения, наша молодежь разучилась петь хором. Предпочитает слушать исполнителей, порой даже абсолютно безголосых. Увлекается всевозможными модными ансамблями. А в предвоенные годы добрая традиция коллективного пения, родившаяся вместе с комсомолией, еще не была утрачена.

Пели на комсомольских вечерах и собраниях, пели на семейных торжествах и субботниках, пели в пути на грузовиках и в поездах, пели во время обеденного перерыва на заводе и на большой перемене в школе… Пели с увлечением, самозабвенно…

Много пели и на этом выпускном вечере. «Любимый город» и «Каховку», «Наш паровоз» и про курганы темные…

Вот и сейчас, спустя несколько десятилетий, как только услышу эту знакомую мелодию, в памяти всплывают полузабытые имена, воображение воскрешает стертые временем лица. Песня, как машина времени, переносит меня в сорок первый год, в Могилев, в актовый зал 8-й средней школы. Этот выпуск навсегда сохранился в моей памяти поющим «Спят курганы темные».

Где вы, мои питомцы — выпускники грозного сорок первого? Кто из вас уцелел в вихрях войны и дожил до нынешних времен? Кто из вас помнит учителя математики и классного руководителя Геннадия Иосифовича?

Идти мне довольно далеко: надо пересечь весь город и еще километра два протопать до пригородного поселка Печерска. Там, в Могилевской психолечебнице, работает врачом-психиатром и живет в больничном городке моя жена Ася.

Наконец добрался. Хожу по комнате на цыпочках, стараюсь не разбудить Асю. Куда же девать такую уйму пионов? Ладно, цветами займусь после, когда отосплюсь. А пока что поставлю в ведро с водой. Ух ты, еле влезли!

Примостился на кушетке и без малейших скверных предчувствий, все в том же блаженном состоянии, сразу же провалился в небытие.

Как следует отоспаться мне не удалось, разбудила Ася:

— Послушай, что передают по радио! На нас напала Германия…

Сидя на кушетке, стараюсь понять услышанное. Страшный смысл слов жены до меня доходит не сразу. Война? Нет, не может быть! Вот сейчас умоюсь холодной водой — и наваждение сгинет.

Полностью вернулся в реальный мир… Нет, не наваждение! По радио четко звучит голос:

«Сегодня в 4 часа утра… германские войска напали на нашу страну… Советским правительством дан нашим войскам приказ отбить разбойничье нападение…»

Путешественник поневоле

На восток идут длинные составы: станки и поэты, дети и архивы, лаборатории и актеры, наркоматы и телескопы.

Илья Эренбург

И сразу же размеренный темп мирной жизни сменился лихорадочно-нервозным ритмом. События развивались с калейдоскопической быстротой и абсолютно непредсказуемо. Пионы так и остались стоять в ведре.

Уже на второй день войны призвали в армию Асю. Она уехала в Гжатск, там формировался ее госпиталь. Несмотря на нашу малоопытность в житейских делах, мы все-таки догадались предположить, что война может далеко и надолго разбросать нас друг от друга. И поэтому предусмотрительно условились держать связь через несколько конкретных городов — Ленинград, Москву, Ульяновск, — писать родственникам, знакомым, на центральный почтамт «до востребования».