Александр Трапезников - Царские врата

• Название: Царские врата
• Автор: Александр Трапезников
• Жанр: Историческая проза

---

Борис».

Понял я из этого письма только то, что тень какой-то трагедии висела над Борисом Львовичем, да и над Женей тоже. Но вот они встретились и объяснились, а что дальше? Интересно, знает ли что-либо о той давней истории Заболотный? Наверняка, ведь он в курсе всего, что происходит. Как бы его выпотрошить на эту тему? Но Мишаню бесплатно даже чихнуть не заставишь. Едва я подумал об этом, как раздался звонок в дверь. Лёгок на помине.

— Как она? — с порога спросил Заболотный. Было еще раннее утро, но от него уже разило духами, как из парфюмерной лавки. И кошачьи глаза сыто жмурились.

— Спит, — отозвался я. — Надо бы врача вызвать. Заболотный прошел в комнату к сестре, поглядел на нее, пощупал пульс. Покачал головой, даже языком прищелкнул, словно профессор медицины.

— Врач будет, — сообщил он мне шепотом. — Я уже звонил Борису Львовичу, тот обещал прислать лучшего, из своих запасников. С местной поликлиникой не связывайся, там доктора сами на ладан дышат, уже и позабыли как клизму ставить, еще сопрут что-нибудь из квартиры, только отвернешься. Если надо, мы Евгению Федоровну в центральную клинику определим.

— Мы? — тупо переспросил я.

— Ну, Боренька. Он хотел сам примчаться, но я его отговорил.

— И правильно. Еще неизвестно, как Женя на него отреагирует, когда проснется. Может, хуже станет. И вообще, напрасно ты ему звонил.

— Так ты же меня так напугал, будто сестра при смерти, я сам растерялся. А похоже, что это всего-навсего нервное перенапряжение. Как следствие — высокая температура и упадок сил. Я знаю, у меня такое было. Когда в монастыре жил и изнурял себя с утра до вечера. Одних поклонов до тысячи раз бил. А еще работа в огороде, в коровнике. Страшно вспомнить! Нет, монашество оставь Павлу, не мне.

Мы говорили шепотом, стоя возле окна, но при имени Павла Евгения словно очнулась, повернула голову и затуманенным взором посмотрела на нас, нисколько, впрочем, не удивившись присутствию в комнате Мишани.

— Где отец, почему он ушел? — произнесла она очень отчетливо. — Ты говорил с ним?

Заболотный толкнул меня в бок локтем, поскольку я молчал, не зная, что ответить. Но Женя вроде бы тотчас забыла о нас, вновь закрыв глаза. Либо уснула, либо не желала нас видеть.

— Пошли! — шепнул мне Мишаня, и мы на цыпочках вышли из комнаты.

Дверь я на всякий случай оставил чуть приоткрытой. В тот момент я не придал особого значения ее вопросу, думал, что это последствия ночной горянки. Не мог понять, что расстояние между близкими людьми не является неодолимой преградой, что в минуты опасности, тоски или тревоги — мысли и души находят друг друга, сближаются в пленительном полете. Возможно, так было и на сей раз. Сестра чувствовала что-то острее меня. Потом это подтвердилось.

Мы расположились на кухне, я поставил на плиту чайник. Я уж и не помнил, когда ел в последний раз. Мне надо было задать Заболотному много вопросов, разных, но спросил я почему-то о Сене. Будто он сам выскочил между нами из щели в половицах. Встал и раскачивается с какой-то нехорошей гримасой.

— А что Сеня? — усмехнулся Заболотный. — Парень на правильном пути, борется с диаволом не на словах, а на деле. Толк из него будет. Сейчас отсыпается после трудов праведных.

— Готовишь его к новой «акции»? Что будет на сей раз? Поджег синагоги?

— Там видно будет. Каждому своё. Пусть Павел часовню строит, а мы уж как-нибудь более глобальную тему раскрутим. Ему просто завидно, что Сеня за мной пошел, не за ним. А у человека есть свобода выбора, запомни.

— Есть, — согласился я. — Только если ты разумом еще слаб, то духовный учитель нужен. А ты, что ли, себе роль учителя наметил? Ладно, нет мне дела до Сени, я как раз с тобой о Павле хотел поговорить. Вернее… о сестре. Словом…

Тут я запнулся, а Заболотный насмешливо поглядел на меня.

— А что у нас на сегодняшний день в холодильнике? — спросил он. — Душа душой, а желудок своё требует.

— Пусто там. Вон, печенье бери.

— Что ж ты за хозяйством-то не следишь? Мажордом ты или нет? А ведь Евгении Федоровне надо бы какой-нибудь куриный бульончик сварить. Значит, примирилась она с Борисом Львовичем? А как там, у скульпторов, вечер прошел? Чашек много побили?

Он словно намеренно уводил меня куда-то в сторону. При этом лопал печенье и запивал чаем.

— Не трещи, — сказал я. — У тебя был разговор на корабле с Борисом Львовичем. О Жене. Мне не нравится, что мою сестру делают объектом каких-то манипуляций. Я не позволю.

— О-о-о! — протянул Заболотный. — Подслушивал, значит?

— Хоть бы и так. Что ты знаешь? Какую информацию ты хотел запродать Борису Львовичу? Что он сам совершил такого, что Женя не может ему простить? Между ними — смерть?

— Смерть между всеми бродит, но я тебе ничего не скажу, — заявил Мишаня. — Тебя оберегать велено, той же Евгенией Федоровной и Борисом Львовичем. Чтобы психическая конструкция не нарушилась. Нет, право, зачем тебе это нужно? Тебя и так все любят, а ты как юный следопыт. Да еще с пистолетом. Как бы не пристрелил кого ненароком. Такие неопытные возвышенно-нервические натуры чаще всего убийцами и становятся. Вам на жизнь глаза открывать нельзя — сердце слабое, живите в мире тихих грез и самообмана, а еще лучше прислонись к кому-нибудь и держись за руку. Вот к Даше, например. Она девушка славная, характера на двоих хватит. А то упустишь.

«Неужели он уже и про Рамзана знает?» — подумал я. Наверняка ему Татьяна Павловна сказала. А может он-то, Мишаня, и убедил ее продать дочь этому чеченцу? С него станет. Ежели так, и уж мне суждено стать, по его собственным словам убийцей, то первая пуля ему в лоб и отправится. Мне даже занятно стало, представив Заболотного под дулом пистолета. Визгу бы было на всю округу.

— Ты ведь любишь Дашу? — вкрадчиво продолжил Мишаня. Сам же и ответил, поскольку от меня ничего не дождался: — И люби дальше, только поторопись. Враг не дремлет, как говорят у нас в ЧеКа. Мой тебе совет: соверши какой-нибудь поступок, подвиг, что ли? Им это нравится. Или собери деньги, которые требуются — сам знаешь на что. А где их взять? Я тебе подскажу. У Бориса Львовича, если ты целиком и полностью встанешь на его сторону. Сестра выйдет за него замуж, а ты спасешь Дашу. И будут две счастливые пары. Нет, три, по классическим канонам оперетты: я на княгинюшке Марье Гавриловне женюсь, хозяйке своей, ежели ее, правда, какой-нибудь глухой ночью Сеня не зарежет. Что-то он на нее ножик точит. Известно: классовая ненависть, пусти крестьянина в барский дом — он тотчас же и за топор.

— Иди ты к черту! — в сердцах сказал я, хотя понимал, что Заболотный нарочно ёрничает, чтобы позлить меня. Но в его словах была доля правда. Я мог бы попросить деньги у Бориса Львовича для Даши, необходимую сумму для выкупа, чтобы швырнуть их в лицо Рамзану, но… Павел? Ведь сестра любит его, она сама призналась. А ее любит Борис Львович, и это тоже правда. На чью сторону стать? Но решать все равно Жене, не мне. А что Павлу-то нужно, кроме его часовенки? Неужто ничего больше, ни любви, ни счастья?

— Вижу, задумался ты об одном человеке, который тут витает, — произнес Мишаня. — А ты окошко открой да проветри. Он на пути у Бориса Львовича стоит, он, хотя тот еще не догадывается. Меня вот ты учительством коришь, а сам за ним как собачонка бегаешь. Чем же ты лучше Сени? А ну как пророк твой дутым пузырем окажется? Разочарования-то не боишься? Ведь посильнее землетрясения будет. Отстань, пока не поздно. Покажи ему кукиш в спину, коли в лицо не можешь. Сокруши кумира, как сказано.

Теперь-то я понимал, куда он клонит. Да и смотрел Заболотный на меня, не мигая. Как удав на кролика.

— Я в мастерской портрет обнаружил, — промолвил я. — Удивительная работа, лучшее из всего, что ею создано. Он за столом сидит, как живой. Живой и обреченный. На постоянный бой за веру.

— Знаю я этот портрет, видел, — сказал Заболотный.

— Как ты мог его видеть? — взорвался я. — Он запечатанный был в бумагу. Женя его уничтожить хотела.

— Потому и хотела, чтобы никто ее чувств не выведал, — ответил Мишаня. — А видел я его еще там, когда работа над ним заканчивалась.

— Где?

Он не успел ответить.

— В деревне Лысые Горы, — раздался позади нас голос сестры.

Она стояла на пороге, на щеках рдел нездоровый румянец, и смотрела на нас с каким-то гневным вызовом. Когда она поднялась с кровати и что уже успела услышать?

— Ну, разумеется, там, где же еще? — сказал Заболотный. — С пробуждением вас, Евгения Федоровна!

— Ты как тут оказался? — спросила сестра.

— Примчался по первому зову Николеньки. Мы друзей в беде не бросаем. Сейчас еще и доктор подъедет.

— У тебя ночью жар был, — напомнил я. — Зачем ты встала? Тебе бы лежать, я в постель чай принесу.

— Я себя хорошо чувствую, — ответила сестра. — Только голова побаливает и слабость какая-то. Руки дрожат.