Питер Хухтхаузен - Кубинский кризис. Хроника подводной войны

• Название: Кубинский кризис. Хроника подводной войны
• Автор: Питер Хухтхаузен
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-23907-8

Осенью 1962 г. Соединенные Штаты и Советский Союз подошли как никогда близко к глобальной ядерной войне.

Для силовой поддержки потока советских торговых судов, доставлявших на Кубу советский военный персонал, вооружение и боевую технику, ВМФ СССР отправляет в Карибское море четыре дизельные подводные лодки. На каждой лодке, помимо обычного штатного вооружения, имеется по две торпеды с ядерной БЧ. Когда лодки оказываются вблизи Кубы, за ними начинают охоту противолодочные силы Атлантического флота США.

Книга Питера Хухтхаузена повествует о событиях второй половины 1962 г. — о пике Карибского ракетного кризиса. На автора, который тогда был младшим офицером на одном из американских эсминцев, эти события оказали такое влияние, что позднее, когда он стал военно-морским атташе США в Москве, он взялся за их серьезное изучение. П. Хухтхаузен провел большую исследовательскую работу, лично беседовал с бывшими советскими подводниками, а также собирал воспоминания американских моряков, очевидцев тех событий.

Кроме того, два с лишним десятка страниц посвящено работе военных разведчиков — американских в Москве, а советских — в Вашингтоне.

---

— Дальность до танкера тысяча пятьсот метров, время перехвата двенадцать минут.

Дубивко зашел в свою каюту, повесил на крючок куртку и быстро сполоснул лицо тепловатой водой. На лодке ситуация с водой была тяжелой. Их дистилляторы имели очень ограниченные возможности по выработке питьевой воды и постоянно находились в работе, но иногда, когда требовалась тишина, их приходилось выключать. Когда лодка шла под РДП, работавшие дистилляторы давали только около пяти литров воды в час. Этого было совсем мало, а поскольку температура окружающей морской воды была высокой, то и питьевая вода была всегда тепловатой и дурно пахнущей, достаточно чистой для питья, но неосвежающей. С наступлением темноты температура падала, однако на лодке по-прежнему царили жара и влажность; в целом же температура внутри лодки стала одним из самых важных отрицательных факторов с того момента, как они прошли к югу от Бермудских островов и вошли в Саргассово море. Температуру внутри лодки удавалось снизить только тогда, когда она находилась в надводном положении и с открытым основным люком; если море было спокойным, то открытым держали и кормовой люк в седьмом отсеке, и связанные с ним другие люки — только тогда бриз продувал лодку. Плавание с таким количеством открытых люков категорически запрещалось всеми наставлениями, поскольку в жертву приносилась защищенность лодки к попаданию воды, и любая случайная волна могла быстро попасть в кормовой торпедный отсек и закоротить там электрощиты. Этот поход, однако, был насыщен неординарными действиями, и в этих необычных условиях Дубивко положился на здравый смысл и на стремление просто выжить.

Жуков спокойно наблюдал за глубиномером, изредка поглядывая на небольшой планшет, который помощник штурмана вел на маленьком листе плексигласа. На планшете было заметно, как медленно сходились два контакта, следующие курсом на юго-запад. Каждые несколько минут Жуков приказывал включать на пониженной мощности поисковый радиолокатор и делать разовый проход луча. В данных условиях можно было увидеть танкер на короткой дистанции, не подвергая себя риску быть обнаруженными электромагнитными средствами американских эсминцев и самолетов. Когда они поднырнут под танкер, то не смогут измерить дальность по шумам винтов танкера, которые на такой малой дальности будут очень мощными и на экране гидролокатора предстанут в виде широкого звукового клина. Для точного изменения дистанции останется один способ — визуальный, через перископ; этим и займется сам Дубивко со штурманского мостика, расположенного над центральным командным.

— Дальность до танкера — одна тысяча метров, выходим на глубину пятнадцать метров.

Жуков говорил ровно, вселяя в командира гордость и уверенность.

— Дальность — восемьсот метров, командир, рули глубины на всплытие десять градусов, всплываем до глубины пятнадцать метров. Приготовить крышку основного люка.

Двое матросов, по одному с каждой стороны трапа, ринулись вверх, к первому люку. Они положили руки на кремальеру, готовые отдраить крышку по команде Жукова.

— Проходим тридцать метров, командир… двадцать пять… двадцать. — На двадцати метрах матросы начали проворачивать кремальеру, и вода потоком хлынула в центральный командный. В таких случаях всегда ждут воду, но когда она начинает литься, всем становится не по себе, потому что попадание воды внутрь лодки, ожидаемое или нет, является головной болью для любого экипажа.

Поток воды иссяк до падающих капель, и матросы бросились вверх по трапу. Наверху они остановились в готовности откручивать кремальеру крышки следующего люка. Услышав, как рулевой считал показания глубиномера на пятнадцати метрах, матросы открыли крышку и исчезли на мокрой палубе боевой рубки. Вслед за ними по трапу поднялся Дубивко в сопровождении помощника штурмана и вахтенного.

— Дальность?

— Прямо над нами, командир, — прокричал оператор гидролокатора.

— Понял, дать обороты на скорость одиннадцать узлов.

Рулевой повторил приказ. Они наблюдали и ждали, когда контакт пройдет над ними; лодка тем временем постепенно набирала ход, чтобы уравняться в скорости с танкером и потом за несколько секунд аккуратно поднырнуть под большой корабль. Дубивко знал, что существует опасность быть притянутым чересчур близко к корпусу танкера из-за вакуума, создаваемого поверхностным эффектом воды, протекающей под корпусом танкера, поэтому он осторожно держал лодку ниже этого уровня, чтобы не подпрыгнуть вверх, на корпус судна.

Теперь и без головных телефонов Дубивко было слышно, как винт танкера хлещет по воде, и шумы раздавались прямо у них над головой. Дубивко выжидал, поглядывая на Жукова: когда тот услышал, что дальность сократилась до ста метров, он кивком дал сигнал командиру. Дубивко нажал кнопку на рукояти перископа, задействуя сервомеханизм и поднимая перископ, затем развернул его, чтобы посмотреть вперед, прищурился, сводя ручки перископа в полудугу, и попытался найти кормовые огни танкера. В судоходстве на море принято так, что для навигационной точности фонарь на корме должен был быть чем-то укрытым, поэтому его можно различить только под определенным углом; если бы лодка находилась чересчур правее или левее от корабля, то фонаря бы не бы видно.

Дубивко вглядывался в оптику, но фонаря не замечал. Он начинал злиться — там должен был быть фонарь! Лодка находилась на глубине ровно пятнадцать метров, и корабль шел вперед — он наблюдал в перископ белую кильватерную пену, но кормового огня не видел.

— Право руля пять градусов, — в голосе Дубивко сквозило растущее напряжение. Он внимательно следил за тем, как на шкале гироскопа курс лодки медленно уходит вправо. Но огня все равно не было! Дубивко подождал и быстро приказал: — Переложить руль!

— Руль влево пять градусов, командир.

Нос лодки повело влево, и Дубивко крикнул:

— Так держать, вижу огонь!

Он обнаружил горящий кормовой фонарь примерно в трех метрах над ватерлинией, а потом в фокусе появилась вся картинка — главная палуба судна, белый фонарь кормового огня на стойке в центре кормы и кончик лопасти винта, оказавшийся в воздухе. Танкер не был полностью загружен, поэтому его винт рубил поверхность воды, вызывая повышенную турбулентность, что еще лучше маскировало сигнатуру подводной лодки. В такой ситуации противолодочный патрульный самолет не сможет засечь «Б-36» — ни акустически, с помощью шумопеленгаторных буев, из-за шума, создаваемого турбулентностью, ни по магнитному полю, поскольку поле электромагнитной сигнатуры стального танкера было большим. Вдобавок ко всему на такой близкой дистанции даже эсминец не сможет обнаружить перископ их лодки, поскольку он выступал над кильватерной струей так близко к танкеру, что тот его полностью маскировал.

— Держать курс два два ноль, обороты на скорость двенадцать узлов.

Теперь Дубивко хотелось только одного — чтобы танкер шел с постоянным курсом и держал одинаковую с лодкой скорость; все отклонения от этого требовали от него соответствующих поправок. Пока все шло хорошо. На торговом судне, похоже, был опытный рулевой, судно виляло в ту или иную сторону от основного курса не более чем на один-два градуса, но в принципе в любое время могло резко изменить курс.

Дубивко был доволен, потому что пока все было в порядке, хотя он до сих пор не знал национальной принадлежности судна, впрочем, это ничего и не значило — судно могло быть и американским, настолько это было несущественным. По местному времени полночь еще не наступила, и у них была масса времени завершить переход до первого луча солнца — если танкер не снизит скорость хода или, самое плохое, не остановится. Тогда им придется выжидать под неуклюжим танкером, но их шумовая маскировка уже не будет такой полной. Если танкер чересчур снизит скорость, то какой-нибудь самолет или надводный корабль будет в состоянии, используя активный гидролокатор, обнаружить лодку под танкером. Такая вероятность была невелика, но Дубивко приходилось держать ухо востро и надеяться на лучшее.

А пока напряжение, связанное с нахождением лодки под кильватерной струей танкера, незаметно скрадывало время. Дубивко приятно радовало сознание от совершенного ими, и он чувствовал себя в большей безопасности всякий раз, когда смотрел на кормовой фонарь, мерцающий в водяных брызгах.

Неожиданно, когда казалось, что все идет прекрасно, танкер замедлил ход. Дубивко первым определил по звуку, что винт стал реже бить по воде.

— Что за черт? Обороты на десять узлов, восемь… Пять.

«Б-36» замедлила ход, уравнивая скорость с танкером; потом, неожиданно, кормовой фонарь потянуло влево. Танкер начал выполнять резкий разворот.

— Жуков, быстро гляньте на планшете, что там могло вызвать левый разворот? — Голос Дубивко опять был тревожным, хотя он и старался изо всех не выдавать в разговоре свои сомнения и страхи, но оставаться спокойным в данной ситуации было очень трудно.