Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

Степан, сколько ни боролся во время разговора с приступами дурноты, так и не решился выпить пива, хотя возможно, помогло бы.

— Ты какой-то зеленый, Cтепана-сан. Массаж по телефону сделали?

— Укачало меня на волнах… фу-у!

— А что, у нас путние волны есть где, ближе революционного Кронштадта?

Водяной мир оказался интересным. Океан без клочка суши, освоенные глубины, города-наутилусы, разумные рыбоплезиокитообразавры, если их так можно классифицировать, плохо просушенные искусственные острова, на один из которых приостровился корабль, ответственные рыбоплезиокитообразавры двумя торжественными каналами справа слева, встречающие почетного гостя, и эти мерзопакостные спутники планеты, притяжением которых образуются приливной природы гигантские волны, идущие одна за одной с точностью часового механизма. Так здорово, достопримечательно, если не считать того, что то мучительно долго валишься вниз водяного вала, то наливаешься тяжестью на подъёме, наглотавшись свинцовой дроби.

— Ой всё! Благодарствую, всем физкультпривет… Всем толстое спасибище..! Терентий, быстро улетаем. Я щас сблюю!

Но, душечка-дорогушечка, если переменная тяжесть не нравится, через мгновенье подправим.

— Какое там мгновенье?! Поздно! Где тут у вас салфетки? Дёру! В сухой док! Покедова-а-а-а…

Проснувшись, не открывая глаз, приятно помечтать. Намечтавшись уже всласть, говоришь: «Поднимите мне веки.» и начинаешь хлопотливый день. Мечтать можно о чём угодно, на что первое упадёт взгляд. К примеру сегодня. Разжмурился — глаз упал на упавшую на пол линейку. Хм. Если бы просто пол, тогда можно было размечтаться. Идёт он, вдруг раз! доска пола хрясь! нога погружается по колено в 155 миллионов золотых тугриков!!! Бляшки советские, две копейки за центнер, откуда в МГУ, построенном политзаключёнными, возьмутся клады? Скорее уж, какой-нибудь политстроитель, бывший профессор спрячет в тайнике своё изобретение. Скажем… линейку по измерению абсолюта. «Велпуст» — низшее энергетическое состояние поля с абсолютным отсутствием квантов. Картон, в нём вырезано прямоугольное отверстие, собственно самой линейкой с делением являющееся. Неподвижное квантовое отсутствие разбивается малейшей эрекцией. 1 «всколых» равен 15 «колыхам». «Всколых» глобальнее. (Всколыхнулась пучина окияна-моря! Гневается золотая рыбка!) Против: (Колыхнулась портьера…). 1 «всколых» равен 155 «подвигов» (Подвигал челюстью туда-сюда…), 155 тысячи «шель-шевелий», и 155 миллионов даже уже не шевелений, а всего лишь архинаилегчайших намерений о предполагаемом планировании плана по поводу возможности с места только тронуться, то бишь «тронутостей». Ерунда какая! Ладно, Степан Андреевич, поднимайте, наконец, свой зад с раскладушки на небольшую прогулку.

Где-то в окрестностях Бетельгейзе, звезды совершенно дурных размеров, случайно вылил себе на брюки кофе. Немного расстроился, потому что и последние приличные штаны, и до своих шорт в башне МГУ столько, что не имеет смысла оперировать цифирью. А возвращаться домой в смиренный свой уголок через всю вселенную в одних трусах как-то нехорошо. И хотя Терентий сразу предложил, чтобы чудесные автоматы продублировали земную одежду, Степан отказался, мотивируя, что всё равно вместо чистого хлопка ему подсунут синтетическую плохоту.

— Снобизм дикаря. Ну и ходи тогда без штанов.

— Ты же тоже голый, что мой нос.

— У меня шерсть! А шерсть, как известно, самый эффективный теплоизолятор, не мешающий свободному воздухообмену.

Недоверие к технологиям будущего закончилось следующим. Степан сел в цилиндрический бассейн по горло в воду, поднял руки и после команды фотографов: «Не двигайтесь, сейчас вылетит птичка.» из форсунок полилась приятно пахнущая жидкость. Жидкость практически мгновенно застыла на поверхности воды полимерной пленкой.

— Можешь плюнуть на мою могилу, если твои потомки не будут ходить в такой одежде. Посиди ещё крохотулечку, тебя подсушит.

Вода ушла, а внутри бассейна задули теплые струи. Одежда будущего, держась на горле и у основания рук, походила на тонкий шелк, но была, что греха таить, ещё легче и приятней.

— Теперь я знаю, как чувствуют себя девочки в платьицах, — проговорил, разглядывая на экране звезду Бетельгейзе диаметром пятьсот миллионов километров.

Справка: диаметр земного Солнца чуть больше одного миллиона километров, а расстояние от Земли до Солнца сто пятьдесят миллионов километров. Шевелюшечку не хватает до классических ста пятидесяти пяти миллионов.

Платон говорил: характер национальной музыки не может измениться без изменения обычаев и институтов государства. Спору нет, не к лицу тому же англичанину, надравшись эля в пабе, выражать единство нации качанием с соседями. Что естественно для немца, неприемлемо для англичанина. Чопорный англичанин быстрее отдастся душой нескончаемому звуку волынки длительностью в путь корабля, бегущего вдоль береговой линии «туманного Альбиона». Индуса запросто шокировать, пригласив на концерт русского ансамбля песни и пляски. Индус стыдливо закроет глаза, когда из глубины сцены под крики гармошки на зрителя выступит милая девушка, раскроет руки в стороны и взвизгнет «Ух!» Для индуса это то же самое, что для русского мужчины сидящая в короткой юбке женщина, с разудалым криком «Ух!» раздвигающая ноги. Обычаи, своеобразие момента, генетическое озорство истории. Обо всем этом медленно думал Степан, слушая затейливую музыку.

Шагающие деревья, а на самом деле живые организмы, питались, разносимыми ветром, спорами. По объяснениям Терентия, имели внутри ствола множество воздушных мешков, которые, сокращаясь, поочередно вступали в работу, создавая постоянный ток воздуха вместе со спорами на пучки фильтрующих и одновременно звучащих струн. Конструкция не нова. Земные киты так же процеживают воду, задерживая в китовом усе планктон. Мало того, что во время кормления создавалось ощущение, будто питается органый инструмент, музыка стала формой коммуникации. Вместо слов — высота звука, и ноты, получается, что для землян письменность. Едят — музыка, беседуют — музыка, и ругаются, если ругаются, — тоже музыка. Но особенно поразили непривычные уху гармонические соотношения. Пародоксальная смесь какофонии намеренных ошибок с гармонией. Структурную сложность земной музыки с местной нельзя сравнивать, если даже в деструктивной части чужая музыка выше земной в части совершенной на порядок. Теперь и глухому ясно: к примеру, «Виртуозы Москвы» играть не умеют вообще. Так же можно бренчать на пне.

Степан улетел утром, вернулся к вечеру. Утром дёрганный ветер, дождь унижали город, а к вечеру стало так славно: умытые улицы, зелень маслянисто блестит, дышится легко, будто никогда не курил.

Сначала сидели, задрав подбородки, потом упали на газон спинами и надолго замолчали, ощупывая глазами горизонт. Небожители давили на небе мускатный виноград.

— Закат какой придурошный, — сказал Вильчевский

— Да-а-а… — ответил Бумажный.

Через некоторое время Степан сел по буддистки, продекламировал:

— Закат горит кровавой точкой бургундского вина.

Бородатый обернулся.

— Ты на что намекаешь, парубок?

Степан не ответил, завалился на спину, задумался. А через минуту отпустил поэтически дребезжащим голосом:

— Если небо умирает, солнце валится на дно, это только означает — закат лучшее вино.

— На стихирии потянуло?

— Если человек талантливый, он талантлив во всем.

— Хочешь сказать, если мы не в состоянии сочинять вирши, то и в живописи бездари?

Отмахнулся, а через некоторое время выдал:

— Закат горит кровавой точкой бургундского вина, это только означает — надо пить его до дна.

— «Означает» инвалидно звучит. Не чувствуешь?

— Лучше придумай. Вань, какая рифма может быть на «точку»?

Вильчевский пожал плечами.

— Шут его знает… Точка, точка… Ну бочка, дочка, почка… кочка… Отстань!

— Какая ещё кочка?! Мы о закате, — покатался-покатался по газону и подкатился к кедам Вильчевского. — Слушай. Я сижу болотной кочкой, я ворую тот пейзаж, что природа предложила бальным платьем под заказ. Клёво?

— Клёво, клёво… Болотная кочка-клептоманка, имеющая склонность баловаться пейзажизмом после воровства бальных платьев, — и тоже вдруг задумчиво скривился. — Позади стоит прохожий, коментирует своё: я прохожий, ты художник, э-э…

— Что ты мажешь ё-маё?!

Они заржали.

— Да-а-а, стихоплёты из нас.

Уставились на закат. Но Степан через минуту запохлопывал ресницами. Сладкий Зевса глагол не давал ему покоя.

— Пью пейзаж, пишу картину, но прохожий дышит в спину, коментируя своё…

— Неймёться тебе?

— Отвали на полштанины.

Вильчевский отвалил.