Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

Мужчины — прекрасные и хрупкие создания! Порой чувствуешь себя таким уязвимым…

Сплотимся теснее,
Лесней елдоками.
Лингам полигамный,
О, гимн моногами!

Сто лет бы ему нужно раздевать девку. Сама разделась, легла, ничего не просит, слушает.

— Ты, женщина, должна представлять себе любовь к тому же Аполлону. И не потому, что он мужик, а потому, что его золотые волосы имеют тоже значение, что солнечные лучи. Любовь к божественному божит любящего и любует бога. Задумайся, почему так. Когда Сальвадор Дали безобразничал, его безобразия не выглядели только безобразиями. Фекалии превратились в драгоценные украшения. Не в переносном, в ювелирном смысле. Люди, не знающие художника, плакали, увидев его в гробу. Бог стал смертным, а смертный вторично переродился в бога. Я не верю в бога. Мой бог — всёшность природы. Что в неё верить или не верить? вот она, кругом! Но верю в божественные формы мироздания. Я говорю, наверное, чересчур барочно. Но сейчас такой момент, детка… Страшно… И приятно.

Дева успокаивающе сдавила его палцы своими. Степан, благодаря, ответил на пожатие (ты права, дева: бессмертие штука полезная — занял в этой жизни, отдал в ином мире), повернул голову… У Варвары обе руки сцепленны за головой в замок. Тогда кому он жмёт пальчики? Многорукому Шиве с шеей, синей от яда?

Над Варварушкой поднялась голова. Она явно пыталась в темноте разглядеть его, Степана.

— Варя, ты можешь включить свет?

— М..? Я кажется задремала… Ой! — вскрикнула она, поворачиваясь то на Степана, то на черного человека. Вскочила с простыни, брошенной на пол. — Степа, ты где?! А это кто?!

Вопрос поставлен правильно и если смотреть на вещи не единственным глазом циклопа, а стереоскопически, в таком случае следует спросить себя: «В самом ли деле человек предо мной — я сам?»

Варварушка металась по мастерской в поисках одежды, полуоделась, нащупала у двери выключатель, вспыхнул свет. Степан в упор рассматривал человека перед собой. Смотрелся, как в зеркало, ибо тот, другой человек, точно так же напряжённо вглядывался в него. Ещё в темноте по прозрачным ушам стало ясно, что это он сам, а на свету так просто упоительная для художников-любителей точ-в-точность.

— Мамочка! — пискнула девушка и убежала.

Показалось, наступило утро, когда он задал вопрос:

— Кошмарный сон негра — жена рожает белого. Ты кто, а труашник?

Тот человек, застегивая на себе его шорты (нет, его шорты, точно такие же, лежат рядом), ответил:

— Я-то отличник. Вот кто ты, хвостист?!

Понятно, не негр, рождённый белой. Надел шорты и скрестил руки на груди с видом человека, собирающегося устроить драку. Тут последние сомнения исчезли, когда он разглядел круглый шрам на ладони, оставшийся от падения в студенчестве на донышко разбитой бутылки. Что делать, приходится констатировать — перед ним, Бумажным, он сам, Бумажный.

— Ну, я балдею!

Тот, другой Степан, напряженно хмыкнув, поставил турку на плитку, себя же поставил вполоборота к нему, родному. Так становятся к опасному противнику, ожидая внезапного нападения.

— Эй, ты, с парусящими ушами, почему распоряжаешься моим кофе? — попытался максимально разозлить себя.

— Я распоряжаюсь своим кофе! Выпью его, и если сразу после не получу разьяснений, с наслаждением ударю по лицу инвалида детства.

— Что-о-о-о-о?!

— Что слышал! Чёртова мама, самодельная!

— Язва последняя без Цадика на девять сотен! Дьяволица!

Заколотили себя по ляжкам, заходили друг против друга, словно примеривающиеся клеваться бойцовые петухи. Завонял гарью сбежавший кофе.

— Падла! — огорчился другой Степан. — Первый… второй раз в жизни кофе сбежал.

Степан решил помаленьку успокаиваться.

— Ладно, Лжедмитрий, будем разбираться, кто из нас спятил. Вари кофе обоим, шпециалист.

На шифровку «шпециалиста» тот среагировал мгновенно. Так-так… Выяснили путем поочерёдных дозовых откровений, что их скрытая от общественного глаза жизнь идентична без градаций. Подвели черту.

— Две тысячи четвертый год. Двенадцатое июля. Два часа ночи. Что произошло?

Безумнейшая история его жизни, принёсшая как умопомрачительный успех, так и головную боль на долгие годы. Секрет секретов, не рассказанный ни единому человеку.

— Не помню.

Так-так-так. Это уже о многом говорило. Пошла информация.

Ни о чем это не говорило, кроме дополнительного подтверждения собственной игривости.

— Нет, вспомнил. Покатались на плотике неторопясь с одной девчушкой. Тише едешь — шире жопа.

— Прикалываешься, народюга?!

Деваться некуда: следует удобнее устраиваться на операционном столе и методично препарировать самого себя.

За окном светало. Неповоротливый город, истязая себя, еле просыпался.

— Чем дальше в лес… — произнес лже-Степан и многозначительно посмотрел.

— Тем ближе вылез, — уныло закончил Степан дедовскую присказку.

Выбрались на балкон, уложились животами на парапет и надолго замолчали, разглядывая чертеж города, потом одновременно локти на камень, носы вверх. В небе пролетел самолёт, надевая комочки облаков на шпажку выхлопа. Из Грузии, похоже, летит.

— И что будем делать?

— Не знаю. Но к Элечке, «строителям» и Наташечке всяко разно не пойдем. Безнадёга. Разберёмся без соплей.

— Согласен. Пройдем тише тени.

Поговорив, выяснили, что в появлении дубля не было запятой. Никто не задремал, не проснулся, обнаружив самого себя. Оба испытали на собственной шкуре последние метаморфозы, вернулись из города в первом часу ночи, чуть не запнулись об Варварушку, раскинувшуюся на полу мастерской, побеседовали (сексом не занимались, чего ради?), и наконец взаимоотразились.

— А может, один из нас фантом? У меня кровь — красная, у тебя — зеленая в горошек?

Проверили, уколовшись иголкой. Кровь как кровь. Кроме того — больно. Обоим.

Помолчали. И тут Степан, разглядывая оживающую бодрее столицу, почувствовал на своей щеке тот самый шершавый взгляд. Не повернулся на него по банальной причине: только что ему подумалось о том же.

— Мы не синоптики, чтобы ошибаться без угрозы потерять работу, — произнёс с деланным равнодушием. — Если тень убьет хозяина, — и тени конец.

— Суки подколодные, бляди задушевные, кто же это с нами вытворяет?!

— Мы с тобой, как настоящие комсомольцы, без трудностей жить не можем. Что дальше-то?

— Дальше в гору бегом, с горы кувырком.

— Забери свой кусок мяса и унеси его под гору остроумничать, — вдруг всхохотнул. — А ведь здорово! Всегда мечтал на себя, придурка, со стороны взглянуть.

Действительно, что-то в этом было. Собственная цена человека всегда выше его зарплаты. Интеллект меряет себя линеечкой, взвешивает, капает пипеточкой на ткани души «царскую водку», пытаясь определить собственную пробу и, соответственно, общественный вес, раз он общественное животное, а тут такая оказия. Здесь не потеть со страху надо, а пользоваться.

— Ромашки-рюмашки?

— Да уж. Лётчик должен быть всегда пьяным, потому что летать страшно. Но не сейчас. Пойдем-ка в город, яблок купим. Кому из нас не останется, всё равно сгодится.

Они шлялись по набережной, выдерживая паузу, приглядываясь друг к другу, меняя диспозицию войск, пытаясь определить возможное слабое место противника. Убивать нельзя. Но тут, знаете ли, такой случай подворачивается. Современный мужчинка изнежился. Половина признаётся:,Я голюбой, хи-хи., А признаваться в голюбизне, тоже, что признаваться:,Я слабак, хи-хи., Вот раньше! Тримушкетёры — настоящие мужики! там, шпаги, дуэли… Романтика! Главное, насладиться предоставленными возможностями.

— А если убивать помаленьку? Скажем, для начала отрежу тебе один палец, два, семнадцать, и буду наблюдать, на каком конкретно пальце и уровне потери крови произойдет самоликвидация дубля.

Только скусил шоколадную крышечку, мороженое сползло с палочки, словно палочка — раскаленный металл, и полетело вниз. Увидев, что мороженое падает на сандалету, еле успел отлягнуть ногой.

— Может мы настоящие близнецы? Мамуля что-нибудь там…

— Еголок нажевался?! Одно мороженое на двух палочках.

— А если жребий бросить?

— А переупоцеловаться не хочешь? Нам ведь с тобой всё можно, раз такая взаимная борьба великодуший. То есть вообще всё! Раз один из нас нежить. Зарегистрироваться, Гномиком, а, н, пропустить. Хочешь, я тебя зажмурюсь и поглажу?

— Выдоизнаблюю ведь на тебя, — взявшись демонстративно обсасывать палочку, с усмешкой поглядывая на себя.

— Возбуждает? Надо любить себя в искусстве. Вплоть до онанизма. Я себя люблю и холю.

— Но вне онанизма, к сожалению.

— Так может, попробуем?

— Почему нет? Семь бед — один ответ. Прямо сейчас?