Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет

• Название: Повести и рассказы разных лет
• Автор: Артур Конан-Дойль
• Жанр: История

---

Я зашел слишком далеко, - это было видно по тому, что она вскарабкалась на перелаз, притворяясь, будто хочет бежать от меня, но тут на дороге появился фургон, принадлежавший, как я обнаружил, свайнхерстскому булочнику. Лошадь - шоколадного цвета (я не знаток в мастях лошадей), была из породы тех, что можно встретить в Нью-Форесте, - ладоней пятнадцать в холке, мохнатая и норовистая. Поскольку я знаю о лошадях куда меньше наставника, мне больше нечего сказать о кобылке, впряженной в фургон, - разве что повторить: цвета она была шоколадного - ну да ни лошадь, ни ее масть не имеют ни малейшего отношения к моему повествованию. Могу лишь прибавить, что кобылку эту можно было принять либо за низкорослую лошадку, либо за пони-переростка: для лошади она была маловата, а для пони - чересчур высока. Как бы то ни было, о лошаденке, которая не имеет ни малейшего отношения к моему приключению, я сказал вполне достаточно, и время сказать о вознице.

То был мужчина с широким румяным лицом и каштановыми бакенбардами. Этакий крепыш с квадратными плечами. Над левой бровью у него красовалась небольшая родинка. Одет он был в вельветовую куртку - и еще я обратил внимание на массивные башмаки с металлическими подковками, что стояли на облучке фургона. Притормозив свой экипаж у перелаза, где я беседовал с девицей из табора, он спросил на городской манер, не найдется ли у меня огонька, чтобы он мог раскурить трубку. Я вытащил из кармана коробок. Мужчина обмотал вожжи вокруг облучка, натянул громадные башмаки и сошел с козел. Он был здоров, как бык, - однако весьма склонен к полноте и одышке. Я решил, что вот он - удобный случай чуток побоксировать и узнать вкус дорожных приключений, столь обычных в добрые старые времена. Мне хотелось сразиться с этим человеком, а девица из табора, стоявшая рядом со мной, она будет кричать, подсказывая, когда действовать правой, а когда - левой, или, если мне не повезет, и этот мужчина в ботинках с подковками и с родинкой над левой бровью собьет меня с ног, она поможет мне подняться.

- Как вы насчет Верзилы Мелфорда? - поинтересовался я позадиристей.

Булочник недоуменно уставился на меня и пробормотал, что по нему, так любой табачок хорош, лишь бы был.

- Когда я говорю о Верзиле Мелфорде, я вовсе не имею в виду, как вы изволили подумать, табачную смесь, - ответил я на это. - Я имею в виду искусство и науку кулачного боя, столь почитаемые нашими предками. Недаром они избирали лучших из бойцов, этих корифеев бокса, на высшие должности в государстве - вспомните великого Галли. Среди этих молодцов были люди высочайших достоинств - достаточно назвать Тома из Херефорда, больше известного как Том Вьюн, притом что фамилия его отца, насколько мне известно, была Столп. Впрочем, это все к делу не относится, суть в другом: вам предстоит со мной сразиться, - объявил я.

Широколицый булочник, казалось, был удивлен до глубины души, так что у меня возникло подозрение, а правильно ли я понял все, что писал наставник об этих дорожных потасовках. Может, кулачные бои на большой дороге - вовсе не столь обычное дело, как мне казалось?

- Сражаться? - пробормотал булочник. - Чего ради?

- Это добрый английский обычай, - объяснил я. - Мы узнаем, кто из нас чего стоит.

- Да я ж ничего против вас не имею, - пожал тот плечами.

- Я тоже, - честно признался я. - Поэтому мы будем сражаться за любовь, - именно так это формулировалось в давние времена. Гарольд Свингисон говорит, что у датчан было принято устраивать такие поединки на секирах, об этом можно прочесть во второй из приписываемых ему рунических надписей. Так что, снимайте свою куртку - и в бой! - с этими словами я стащил с себя пальто.

Лицо булочника раскраснелось еще больше.

- Да не собираюсь я с вами сражаться, - проворчал он.

- Еще как собираетесь, - усмехнулся я. - А эта молодая женщина окажет вам любезность и подержит вашу куртку.

- Совсем человек рехнулся, - покачала головой Генриетта.

- В конце концов, - объявил я, - если вы не будете сражаться за любовь, вы будете сражаться за это, - с этими словами я вытащил из кармана золотой соверен. - Ты подержишь его куртку? - обернулся я к Генриетте.

- Я бы подержала вот эту золотую штуковину, - кивнула она на монетку, которую я все еще сжимал в руке.

- Ну уж нет, - вскинулся булочник и, выхватив у меня соверен, отправил его в карман своих плисовых штанов. - Что я теперь должен делать, чтоб отработать вам деньги?

- Сражаться.

- Как это? - спросил он.

- Подберите руки, ну же, согните их в локтях, - прикрикнул я на него.

Он согнул руки и продолжал стоять, глядя на меня баран бараном. У него явно не было ни малейшего представления, что же делать дальше. Тут мне пришло в голову, что, может быть, если его разозлить, дело пойдет лучше. Резким движением я сбил с его головы шляпу - черный такой котелок, вроде полицейского шлема.

- Эй, ты чего?! - воскликнул булочник.

- Это чтоб вы разозлились, - объяснил я.

- Да я и без того зол, - буркнул он.

- Ну что ж, сейчас я подниму вашу шляпу, и мы сразимся.

Я наклонился, чтобы поднять шляпу, которая прикатилась прямо мне под ноги, - я уже почти держал ее в руках, как вдруг на меня обрушился столь мощный удар под дых, что я не мог ни встать, ни сесть. Удар, полученный мной, когда я наклонялся за шляпой, был нанесен не кулаком, но ногой, обутой в подкованный сталью ботинок, один из тех, что я видел стоявшими на облучке. Не в силах распрямиться или сесть, я прислонился к дубовой балке перелаза и только громко постанывал от боли - удар был нешуточный. Далее мучения во время припадка не могли сравниться с болью, которую испытываешь, когда тебе угодили подкованным ботинком под ребра. Когда я наконец смог выпрямиться, я обнаружил, что краснолицый мужлан преспокойно укатил на своей тележке - ее нигде не было видно. Девица из табора стояла с другой стороны перелаза, а по полю, с той стороны, где в лощине жгли костер, бежал какой-то оборванец в лохмотьях.

- Почему ты не предупредила меня, Генриетта? - спросил я.

- Да не успела я, - рассердилась она. - А вы - вы-то почему такой лопух, что повернулись к нему спиной?

Оборванец наконец добежал до того места, где стояли мы с Генриеттой, увлеченные беседой. Не буду пытаться дословно передать его речь - я заметил, что наставник, вместо того, чтобы "густо прописывать" диалект, предпочитает время от времени вкраплять в речь своих героев словечки, характеризующие их манеру говорить. Ограничусь лишь тем, что замечу: человек из табора был столь же прям и нелицемерен, как англосаксы, которые, - это совершенно недвусмысленно отмечено у достопочтенного Беды, - не стесняясь, называли своих предводителей Хенгист и Хорса [Братья Хенгист(?-488г.) и Хорса (?-455г.) - вожди англосаксонских племен, появившихся в Британии в 449 г. по приглашению короля Вортигерна, позвавшего их для борьбы с нашествием скоттов и пиктов, и захватившие Кент, где основали собственное королевство.] - одно из этих слов изначально значит жеребец, а другое - кобыла.

- За что это он вас? - спросил меня человек из табора. Одет он был в невообразимо поношенное тряпье. Крепкого сложения, лицо вытянутое, загорелое. В руке оборванец сжимал увесистую дубовую палку. Голос у него был хриплый и грубый, как у всех, кто живет на открытом воздухе.

- Этот тип вас ударил, - повторил он. - За что он вас пнул?

- Он сам напросился, - буркнула Генриетта.

- Напросился? Как напросился? - не понял человек из табора.

- Так. Сам просил, чтобы тот его ударил. Дал ему за это монету.

Оборванец, казалось, был в недоумении.

- Послушайте, господин, - пробормотал он. - Коль вы собираете пинки так я могу постараться для вас за полцены.

- Он застал меня врасплох, - объяснил я.

- А что вы еще хотели от этого типа - как-никак, вы сбили с него шляпу. - усмехнулась девица.

К этому моменту я наконец смог выпрямиться, используя дубовую балку перелаза как подспорье. Процитировав несколько строк китайского поэта Ло-тун-ана, говорившего, что сколь ни силен был удар, всегда можно представить удар того хуже, я огляделся в поисках пальто - однако его нигде не было видно.

- Генриетта, - спросил я, - что ты сделала с моим пальто?

- Эй, господин, полегче насчет Генриетты, слышите, - вспылил вдруг оборванец из табора. - Эта женщина - моя жена. Кто дал вам право звать ее Генриеттой?!

Я поспешил уверить ревнивца, что в мыслях не имел ничего непочтительного или оскорбительного для его супруги.

- Я-то полагал, будто она - всего лишь девица - из тех, что на все горазды, - сказал я, - а обычаи кочевого народа всегда были для меня священны.

- Начисто рехнулся, - пробормотала Генриетта.

- Как-нибудь я бы мог прийти в ваш табор в лощине и прочесть вам книгу наставника, посвященную вашему кочевому народу.

- Какому еще кочевому народу? - проворчал мужчина.

Я. Кочевым народом называют цыган.

Мужчина. Мы-то не цыгане.

Я. А кто же вы тогда?