Лев Толстой - ПСС. Том 29. Произведения 1891-1894 гг.

• Название: ПСС. Том 29. Произведения 1891-1894 гг.
• Автор: Лев Толстой
• Жанр: Публицистика

---

№ 31 (рук. № 14).

Первое дело, которое представилось ему, было то, чтобы выпростатъ ногу лошади. И потому, как только он немного отдышался, Василий Андренч подошел к Мухортому, выпростал ему ногу, оправил на нем веретье и сбившуюся шлею и привязал опять к старому месту. Сделав это, Василий Андреич вынул дугу, отряхнул ее и, поставив ее выше, подтянул чресседельней оглобли, достал из саней соломы, подложил ее Мухортому и, став задом к ветру, распустил шубу. Потом он вновь туго и низко, как он подтягивался, когда выхолил из лавки покупать с возов овес и гречу, затянулся кушаком, приготовляясь к деятельнсости. Но делать больше нечего было. Надо было устраиваться на санях и дожидаться света. Но как быть с Никитой? Вдвоем не то что лечь, и не усядешься в маленьких санках. И он решил поднятъ Никиту и стал будить его.

— Микит! А Микит! — крикнул он, выгребая снег из саней и толкая Никиту. Поднимись–ка. Поднимись говорю. Никита не откликался и не шевелился. Василий Андреич решил приподнятъ его и для этого привычным, бодрым движением засучил рукава шубы. Но только что он хотел взяться за Никиту, как в санях зашевелилось, и из–под снега, которым она была засыпана, поднялась голова Никиты. Очевидно, с большим усилием он приподнялся и оперся на локоть. С нахлобученнои шапки и с дерюжки сыпался развороченный снег, лицо его было опущено книзу. Он бормотал что–то, повторяя одно и то же, и как–то странно, точно отгоняя мух, махал перед носом рукой.

— Чего ты? Чего говоришь? — переспросил Василия Андреич, нагибаясь к нему. — Помираю я, прости Христа ради, — выговорил яснее Никита. — Зажитое — малому… Но Василий Андреич не дал ему говорить дальше. С той же решительностью, с которой он ударял по рукам при выгодной покупке, он толкнул Никиту назад в сани и обеими руками принялся выгребать снег с Никиты и с саней. — Будет разговаривать, — сказал он своим внушительным голосом на слова Никиты, повалившегося назад в снег и что–то неясно бурчавшего. Будет разговаривать, и выгребши снег, Василий Андреич поспешно распоясался, расправил шубу и, ступив на отвод, лег животом на Никиту, покрывая его своим телом. Он долго лежал так, заправляя полы шубы руками между лубком саней и Никитой и коленами ног придерживая ее подол. Он лежал так ничком, упираясь головой о лубок передка, и теперь не слышал ни движений лошади, ни свиста бури, а

№ 32 (рук. № 10).

Так пролежал он довольно долго, ничего не видя и не слыша, кроме слабых движений [Никиты] и его дыхания, и наконец[65] и усталость, и выпитое вино подействовали на него, и он заснул тихим и спокойным сном. Сначала в воображении его носились впечатления метели, оглобель и дуги, трясущихся перед глазами, хождение Никиты, отыскивавшего дорогу, блуждания верхом; потом стали перемешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике, но все эти разнообразные впечатления связывались чем–то одним, приятным, успокоительным, соединенным с ощущением разкоряченных ног и осязания животом туловища Никиты. Только к утру спокойствие и радостность этого сна стали нарушаться. Видит он во [сне], что стоит он будто у свечного ящика

№ 33 (рук. № 11).

И В[асилий] А[ндрепч] просыпается и вспоминает всё: где он, и что с ним было. Слышит он тот же свист ветра и шорох снега, видит то же белое море снега, занесенную голову Мухортого и его подведенные бока, слышит щелканье платка и вспоминает он про Никиту, что он лежит под ним и что он угрелся, и ему кажется, что он Никита, а Никита — он, и что жизнь его не в нем самом, а в Никите, что если останется жив Никита, то и он будет жить. И радостно слышит он под собою его — свое дыхание. — Жив Никита, значит я жив. — И что–то совсем новое, такое, чего он не знал во всю жизнь свою, сошло на него, и он узнал то, что было в нем, и в чем была его жизнь. —А, так это вот что! — сказал он себе, понимая, что это смерть, и что он умирает. — А я, дурак, боялся ее, — сказал он себе. — И он вспоминает свою жизнь и в чем она была, вспоминает про рощу, про дело с зятем, про валухов, и ему не верится, чтобы были люди, которые могли жить этак. И вспоминает он Никиту, как он сказал ему: прости Христа аи, т. е. прости Христа ради, и как от этих слов ёкнуло в нем сердце и загорелась жизнь. — Что же, я ведь не знал этого, — думал он. — Я бы и рад теперь, да поздно! Нет, не поздно, напротив, рано еще. Только рассветает, и вдруг стало темно и всё исчезло.

О ГОЛОДЕ

* № 1 (План статьи. Из черновых материалов).

1. Описание положении.

2. Упреки бездеятельности немправедливы. Деятельность земства.

3. Но достигнет ли она результатов? (Нет.) Ответ труден, главное п[отому], ч[то] самый голод и степень его — спорный вопрос.

4. Pro и contra теоретически.

5. Действительность. Харибда и Сцилла.

6. Задача распределения невозможная.

7. Не достигнет главного — не предупредит смертей.

8. Что же делать? Сказать правду, перестать лгать. Признать свое равнодушие. Вольтер.

9. А если есть равнодушие — есть вина, то, не заботясь о народе, исправить вину.

10. Исправление вины спасет.

Что именно делать. (Писать.) Жить.

(11) 12. Последствия какие могут быть.

* № 2 (рук. № 6).

(Если говорить правду, а в серьезном деле нельзя не говорить правду, результаты, достигнутые[66] до сих пор деятельностью правительства и общества,[67] очень малы и неудовлетворительны. До сих пор сделано было одно дело: выдача семян на обсеменение. Не стану говорить про другие губернии, но сколько можно судить по доходящим до нас известиям, выдача эта не достигла цели, но скажу о том, как сделано было это дело в Тульской губернии. У нас, смело можно сказать, что обсеменились крестьяне своими семенами. Выдано же было или слишком мало, в большинстве случаев по три меры, где нужно было восемь, и выдано было поздно; так что крестьяне везде раздобылись на семена. В некоторых же и многих местах семена выданы были без надобности людям, которые не нуждались в них, так что во многих уездах семена эти продавались и[68] пропивались, (так что земский начальник в одном уезде, решил закрыть кабак, в котором происходила эта продажа) так что можно сказать, что успех этого дела далеко не соответстиовал тому труду, который был положен на него.

А между тем работа земства для приобретения этих семян, закупка, доставка, раздача их, была огромная. Деятельность земства, насколько я знаю, была самая внимательная и напряженная, и если последствия были не плодотворны и малоплодотворны, то вина в этом — не отсутствие труда и заботы. Добыть деньги, исполнить все нужные для этого формальности, закупить по дешевым ценам, привезть, ссыпать, сделать списки, распределить, раздать, хотя бы по 3 пуда на душу нуждающимся уезда, то 100, 150 тысяч душ есть дело сложное и трудное и сделано оно было везде с величайшим вниманием, усердием, и скажу даже, самоотвержением; но если результаты ничтожны, то виною трудность самого дела при том отношении к народу, в котором находится к нему правительство и земство.

* № 3 (рук. № 6).

Если говорить правду, то как администрация, так и земства по отношению к этому делу народного продовольствия до сих пор не знают, что и как они будут делать, или скорее знают, что они ничего не в состоянии будут сделать. Они хлопочут, но с неуверенностью, почти с уверенностью, что из их хлопот почти ничего не выйдет.

* № 4 (рук. № 1).

Нищета же в этой деревне, положение построек (половина деревни сгорела прошлого года), одежд женщин и детей и отсутствие всякого хлеба, кроме как у двух дворов, ужасно. Большей частью испекли последний раз хлебы с лебедой и доедают их — осталось на неделю или около того.

Назначить продовольствие, обеспечить людей, сделать то, чтобы эта масса народа, 40, ну хоть 1/2—20 м[иллионов] навалилась на руки правительству и земству, было бы ужасно. Это не только не спасло, но погубило бы народ, отняв от него главное средство помощи — самодеятельность. Ни правительство, ни земство не выдержало бы этого, и вся помощь пропала бы даром. Ведь это нечто подобное тому, что происходит с кормом скотины. Кормите ранней весной скотину на стойле, т. е. лишите ее движения и возможности самой собирать корм — и вам понадобятся страшные усилия, чтооы соорать с пастбищ корм, нужным для нее. Но дайте ей возможность самой участвовать в труде собирания корма, и она легко насытится.

Прокормить то огромное количество народа, который бедствует, теперь может только сам народ. Если неурожай сделал то, что народ имеет меньше средств для прокормления себя и ему надо прийти на помощь, то все–таки большая, главная доля питания может быть припасена самим народом. Степень энергии, которая может быть приложена народом в годины бедствий, неисчислима, она огромна. Образцом этого могут служить пожары. Кто из деревенских жителей не видал последствий пожаров и деятельности крестьян для исправления своих потерь и результаты этой деятельности. Кажется, всё сгорело — ничего не осталось и не с чего потянуть. Смотришь: оттуда, отсюда — трудом, займом, помощью родных понемногу восстановляется и через год—два мужик обстроился и обзавелся лучше прежнего.