Николай Колибуков - Аджимушкай

• Название: Аджимушкай
• Автор: Николай Колибуков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Волк напугал ее, - рассказывает он, угощая меня папиросами и тыча под бок Кирилла, сосредоточенно рассматривающего немецкий автомат. - Но она же барышней была. Кто заику полюбит? Начали лечить. И каких трав не давали ей! Поди, с тонну она съела всякой растительности, а заикание не проходит. Тогда один старичок посоветовал: "Вы ее еще раз напужайте - пройдет". Напугали. После этого она месяц хворала. Старик говорит: "Перепускали. А перепуженных одно средство лечить - пусть песий играет". И начала бабушка петь. Все поет: разговоры поет, с родителями говорит - поет. И что вы думаете, так развила голосовые штуковины, что потом в церковный хор ее приняли. Так что ты, Николай, не отчаивайся, а говори спасибо, что тебя маленько пришибло, все нараспев тяни, потом Лемешева заменишь в Большом театре.

- Смотрите! - Шапкин показывает вдоль траншеи. По косогору поднимается Мухин. Впереди Алексея шагает гитлеровец с поднятыми руками, а чуть в сторонке с видом бывалого вояки идет Генка с трофейным автоматом.

- Убежать хотел, - докладывает Алексей взводному. - Ох и шибко бегает, зверюга! Вот Геннадий помог мне.

Егор подходит к мальчугану и берет его за подбородок:

- А ты, малыш, откуда взялся тут?

- Так я же, товарищ командир, служу у вас!

- Как служишь? Давно? - удивляется Кувалдин.

- Да уже часов двадцать, - бойко отвечает Геннадий.

- А лет тебе сколько?

- Осенью будет четырнадцать.

- Кто это его взял? - обращается к нам Егор. Чупрахин, взглянув на меня и, видимо, поняв все, спешит объяснить:

- Егорка, пацан, видать, с морской закалкой. Я его вчера запер в подвале, а он, чертенок, оказался на передовой. Чего ты на него шумишь, малыш уже обстрелянный.

- "Обстрелянный", - повторяет Егор. - Надо отвести к Шатрову, он устроят его в тылах, а здесь ребенку не место.

Окружаем гитлеровца. Он отчаянно моргает, словно еще не веря, что попал в плен. Шапкин приказывает Мухину отправить пленного на КП роты.

- Зачем? Шлепнем его здесь, и пусть себе отдыхает в Крыму, - предлагает Чупрахин, тыча стволом автомата в живот немцу.

Фашист прячется за Шапкина.

- Понимает, кто здесь старший, - удивляется Иван. - Вот сейчас как трахну по твоей чугунной башке, красной юшкой умоешься!

- Убери оружие, он пленный, - останавливает Шапкин Чупрахина, отвоевался. Ведите, Мухин.

- Погоди, товарищ командир, - просит Кувалдин.

На лице у Егора вздуваются желваки, глаза темнеют, округляются. Вот такое лицо было у него, когда мы прыгали с сейнера в воду.

- Дай солдатской душе потолковать: Студент, ты по-ихнему, кажется, можешь говорить? - Кувалдин поворачивается ко мне: - Можешь?

- Мы-мы-ммогу.

- А ты говори нараспев, - советует Чупрахин. - Спроси у него, почему он полез на нас.

- Правильно, - поддерживает Егор. - Попытай, много их тут в Крыму-то?

Стараюсь говорить, но у меня получается сплошное заикание. Чупрахин злится:

- Вот дурья башка, тебе советуют: пой, пой, нараспев говори. А то я с ним сам, он поймет меня на всех языках!

- Ска-жи, м-мно-но-го ва-ас, в Крым-му-у? - пою по-немецки.

- Чуйт, чуйт, софсем чуйт...

- Слышите? - сверкает глазами Чупрахин. - Заговорил по-русски. Тогда слушай, фриц, что я спрошу.

- Мы ни фриц, ни, ни...

- Не возражай, когда с тобой говорит Ванька Чупрахин. Это я Ванька Чупрахин; Понял? А вот это - Егор Кувалдин. Это - Мухин. А вот этот - Кирилл Беленький. Вот, значит, мы тут промеж себя такое дело порешили: отучить вас, колбасников, в чужие хаты факелами швыряться. Осилим эту задачку, а?

- О-о! Да, да! Гитлеру капут, рус большой медведь.

- Ах ты гадина, медведем обзываешь! - Чупрахин замахивается на гитлеровца. - Я твой танк спалил и твоего Гитлера прикончу!..

- Не смей! - останавливает его Шапкин. - Мухин, отведите пленного к командиру роты и сдайте его под расписку. Выполняйте. И мальчишку захватите с собой...

- Эх ты, Чупрахин, испортил все, - вздыхает Егор и садится на свое прежнее место.

- "Испортил", - отзывается Иван. - Как тут можно удержаться, когда перед глазами такой экспонат. На кой черт Мухин привел его сюда? Они нашего брата под расписку не сдают. А тут, видите ли, сдайте под расписку. Как это, по-твоему, Кирилка, хорошо? Молчишь? Значит, нехорошо?

- Злой ты человек, - замечает Шапкин, помогая Кириллу зарядить трофейный автомат. - Этого пленного допросят в штабе, возможно, он сообщит важные сведения. Понимать надо!

- Злость на врага человеку не помеха. Правду говорю, Егор? - роясь в вещевом мешке, парирует Иван.

Кувалдин молчит. О чем он думает? Подхожу к нему. Вчера узнал от политрука, что Аннушка выплыла на берег, сейчас находится на КП дивизии. Сообщить об этом?

- Слышал, Аннушка спаслась? Герой, а? - стараюсь ободрить Егора.

Кувалдин ничего не разобрал.

- Ты что промычал? - наконец говорит он. - А ну пропой, слышишь, пой!..

- А-анну-уш-шка-а, на-а-а ка-а пэ-э...

- Врешь, все успокаиваешь...

- Ки-ке-кляну-усь.

Кувалдин хватает за плечи, трясет. И начинает смеяться, смеется долго, заразительно. Потом вдруг говорит:

- А знаешь, Николай, ты уже годишься в подносчики патронов. Хорошо сегодня дрался... Значит, Аннушка жива. Ты не смотри так! - прикрикивает он и переходит на шепот: - Тебе откроюсь, знаешь, что для меня Анна?

И, сбив шапку на затылок, мечтательно рассказывает, как познакомился с Аннушкой, переписывался с ней. Перед войной на одном занятии Егор сильно ушиб ногу. Его положили в госпиталь. Полк ушел на фронт, а он, разыскав Сергеенко в Ростове, где она училась на курсах радистов, вместе с ней попал на формировочный пункт. Рассказывает неумело, сбивчиво и неожиданно заключает:

- Аннушка - моя жена.

- Чи-чи-что?

- Хватит, сказал - больше ни слова!

Вздохнув, принимает прежнюю позу. Ослышался или действительно он сказал: Аннушка его жена? Лучше бы этого не слышать.

А Егор говорит о другом:

- Тишина какая! Будто и не было боя... Окопается на Акмонайских позициях, тогда придется лишнюю кровь проливать. Сидеть нам тут не дело.

- Опять он свое. Куда пойдешь, когда так контратакует.

- Немцы, они хитрые, у них боевого опыта больше, - словно отвечая на мои мысли, продолжает Кувалдин. - Частью сил контратакуют, а остальные отводят на более выгодные рубежи.

Шапкин тихонько останавливается за спиной у Егора. Вытянув шею, настораживается, замечает мой взгляд, произносит:

- Гений! Талант! Эх, Кувалдин, шел бы ты помощником к командующему фронтом. Болтаешь тут всякую глупость... Собирайся, пойдешь за ужином.

Через час Егор возвращается. Вместе с ним приходит Шатров. Он расспрашивает о вновь выявленных у противника огневых точках. Вооружившись биноклем, устраивается в отдельном окопе. Сидит там до утра. Со стороны Керчи доносится какой-то гул. Шапкин предполагает: фашисты готовят контратаку, и приказывает подправить разрушенные места траншеи. А когда Шатров покидает окоп и спускается к нам, задаем ему вопрос:

- Фашисты готовят контратаку?

Подполковник набивает трубку табаком и, словно рассуждая вслух, говорит:

- Не то, не то... Товарищ старший сержант, усильте наблюдение за выходом из Керчи. Похоже на то, что противник готовится к отдыху.

Он уходит. Сейчас, видимо, доложит командованию о своих наблюдениях, и, возможно, завтра пойдем вперед, Скорее бы.

- 8

Заря расплескала краски. Розовая заводь занимает полнеба. Чувствуется приближение дня. И от этого радостнее становится на душе.

В ночь на 29 декабря были высажены новые десанты наших войск на побережье в районе Керчи и Феодосии. Гитлеровцы дрогнули. Мы совершили рывок на сто километров и вышли на Акмонайские позиции: впереди крымский простор, а там - Севастополь, где ждет нас Приморская армия, вот уже много дней отбивающая бешеные атаки гитлеровцев.

- Вот так, Алеша, русский немцу всыпал перцу! - Чупрахин угощает очередным случаем, который произошел с ним во время преследования противника.

- Вгорячах-то маленько вырвался вперед, - рассказывает Иван, - а останавливаться неохота, потому как злости не позволяет. Я, когда разозлюсь, могу самого себя поднять одной рукой. Да! Вот так возьму за воротник - и будьте любезны, Иван, повисите в пространстве. А впереди же немцы! Какой резон русскому солдату перед фрицами останавливаться. Жму на самой высшей скорости и слегка поругиваюсь. И вдруг впереди огневая точка затараторила. Пули так и поют над ухом. Эх, думаю, худо бы не вышло. И поблизости лейтенанта Замкова нет. Он бы со своими боженятами быстро усмирил фашиста. Осмотрелся на ходу: с бугорка сечет. Я немного в сторону. Заметил, змей! Прижал меня к земле, и нет никакой возможности подняться...

- А дальше? - воспользовавшись тем, что Чупрахин раскуривает погасшую папиросу, спрашивает Беленький. - И злость не помогла?

- Помогла! Моя злость на врагов без осечек. Сбросил с себя шинель, сбил ее попышнее и оставил на виду у фрица, - а сам в сторонку да лощинкой ловчусь с тыла зайти. Подполз к нему и глазам не верю: обер-лейтенант лежит за пулеметом и мою шинель дырявит. Думаю: возьму живьем и заставлю штопать каждую дырочку. И в этот миг он поворотил ко мне голову: глазищи навыкат, брови на лоб, губы буквой "о" - испугался, значит. Руки вверх, говорю! Нет, не поднял, то ли от испуга, то ли офицерский гонор в нем заговорил... Самому придется штопать шинель. Но ничего, обер не последний! - восклицает Иван, обжигая окурком пальцы.