Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2004)

• Название: Журнал Наш Современник №10 (2004)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

 

В русском коробе, в эллинской вазе,

Брезжат сполохи, полюсный щит,

И сапфир самоедского князя

На халдейском тюрбане горит.

 

И еще:

 

Все племена в едином слиты:

Алжир, оранжевый Бомбей

В кисете дедовском зашиты

До золотых, воскресных дней.

 

Но самое главное не в этом. Главное в том, что этот преображенный мip вовсе не отделен от нас временной преградой, и, собственно, разговор об истории здесь условен, как условно, а точнее, иллюзорно само время, неотъемлемый спутник и двойник смерти. Ибо

 

На дне всех мiров, океанов и гор

Цветет, как душа, адамантовый бор, —

Дорога к нему, с Соловков на Тибет,

Чрез сердце избы, где кончается свет,

Где бабкина пряжа — пришельцу веха:

Нырни в веретенце, и нитка-леха

Тебя поведет в Золотую Орду,

Где Ангелы варят из радуг еду.

 

Заметим, что в этих стихах вообще нет ничего “своего” (в человеческом смысле), ничего “оригинального”. Это просто восточно-православное исповедание, или, если угодно, исихазм. На самом деле, даже прямая отсылка к одному из отцов-исихастов, святому Григорию Синаиту: Рай соугуб есть чювствены и мысленный, сиречь, иже в Едеме и благодатный. Есть оубо иже в Едеме, место высоко зело. Яко быти третие и части до небесе, яко же споведавшеи глаголют. Всяческыми сады благовоннешими насажден от Бога. Ни съврьшене оубо ес нетленьн, ниже пакы всяческы тленьн, но посред тле и нетленна сътвореъ, яко быти приисплънену плоды и цвьтящу, цветы и зеленаа и зрелая овощия имущоу выноу съчиновающаа бо древеса и съвершенные плоды на землю падающе, персть благовонна бывают, а не тлею смръдят яко же мирстии садове, се же бывает от многаго изрядьства и освященна иже присно находящое тамо благодати. Тем же проходя посред иже того повеленныи напаати выноу Океан река, исходащиа от него, и на четыре начала разделяющися, персть же и садовы падшая, индианом и ефиопляном них текыи приносит и дает. Прегражден сыи при нивах их изливается, Фисон купно и Гион дондеже пакы разделятся, ов ливанскую, ов же египетьскую страноу напаающе (из “Акростихических глав”). Впрочем, это умозрение некими нитями связано с древнейшим раннехристианским памятником, признанным впоследствии апокрифическим, — Евангелием от Фомы: Но Царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его . В другом апокрифе — “Вопросы Иоанна Богослова Господу на Горе Фаворстей” это звучит так: Открыется рай, и будет все земле раимь . И если в апокрифах “райское” видение заострено до предела, до чрезмерной материализации, то в абсолютно ортодоксальных творениях исихастов подчеркивается эоническая природа рая — ни съвершене оубо ес нетленьн, ниже пакы всячьскы тленьн . На ней же настаивает и автор “Послания о рае” ХV в. тверскому епископу Феодору Доброму — архиепископ новгородский Василий Калика; основной мотив Послания — повсюду присутствие рая, отверзаемого духовным, умным взором.

Западное же христианство уже с блаженного Августина (у которого самого, правда, еще нет явного разрыва с Востоком) настаивает на противо­положности земного мipa райскому, града земного граду небесному, соотнося последний лишь со свершением истории в линейном, однонаправленном времени, имеющем единственное и абсолютное измерение. Причем свершение истории и снисхождение (а не отворение) рая в этом линейном времени для западного христианства связано с одной исключительной точкой пространства — земным Ие рус алимом. Крайнее вырождение западного профетизма — лжепророчества Нострадамуса, завязанные исключительно “ближневосточным узлом”. В то же время для восточного Православия Ие рос алимом является всякий алтарь храма и даже шире — любая пространст­венная точка в ея глубинном измерении. Изменение в Символе веры слов Егоже Царствию несть конца на не будет конца в ходе церковной реформы ХVII века на самом деле означало отворение времени вместо отворения рая. И хотя сам лично Патриарх Никон был все еще привержен идее Рая мысленного (так называется написанная им самим книга житий и поучений), хотя и строил свой Новый Иерусалим как образ этого рая, произведенные при нем перемены богослужения имели катастрофические последствия — на самом деле именно через них Россия перестала быть “градом ограждения” и фактически уже тогда стала частью “мирового сообщества”, конвенционально объединенного идеей линейной, прогрессивно развивающейся истории. Все остальное было только следствием — вплоть до распада русского пространства в 1991 году. “Мiр держится на закрепках литургических” , — писал о. Павел Флоренский. Невозможно так просто отвязаться от мысли о том, что отъятие Удерживаю­щего, о котором святой апостол Павел говорит во Втором Послании к Солунянам, на самом деле произошло именно тогда — в семнадцатом веке, и именно в связи с этим изменением, по сравнению с которым все остальные “новины” были не так уж и страшны. На волю было выпущено время, а власть российских императоров, которую чаще всего отождествляют с “удерживаю­щим”, на самом деле закономерно “отвалилась” два с половиной века спустя, хотя и просияла в мученическом венце последнего ея носителя. А через 74 года рассыпалось и пространство. Время победило.

Не удивительно, что события 1917 года — причем, конечно, не февраль­ские, а именно октябрьские, были встречены Клюевым (а может быть, и “наволхвованы” им) как отворение рая и сбрасывание времени вместе с его князем в “езеро огненное”. Конец петербургской России он видел как конец “России” вообще и начало “Руси”, Руси дораскольной, но только уже не в качестве “града ограждения”, а раскрывающейся всему мipy, прежде всего народам Востока. Об этом много и хорошо сказано в статье о Клюеве Александра Дугина “Параллельная Родина” (см. его книгу “Тамплиеры пролетариата”, М., 1997), и мы не будем здесь повторять положений этой статьи, которые в целом разделяем. Отметим лишь некоторые дополни­тельные обстоятельства.

В знаменитом стихотворении 1918 года о Ленине со строкой о “Поморских ответах” есть финальные строфы, которые всегда нарочито игнорировало как советское, что понятно, литературоведение, так и антисоветское, что, впрочем, также понятно:

 

Спросить бы у тучки, у звезд,

У зорь, что румянят ракиты…

Зловещ и пустынен погост,

Где царские бармы зарыты.

 

Их ворон-судьба стережет

В глухих преисподних могилах…

О чем же толкует народ

В напевах татарско-унылых?

 

Революция оказывается абсолютной полночью, точкой nigredo, точкой чернее черной черни. “Нужна жертва, и этой жертвой буду я” , — записывал в дневнике Царь-Мученик. В алхимической символике стадию nigredo, умерщвления и согнивания нашего меркурия сопровождает ворон. Как пра­вило, он сидит на гробе. Но сидит для того, чтобы Царственный младенец воскрес и многажды, потенциально до бесконечности, преумножил свое царство! Красному знамени большевиков (красный цвет — цвет воскресения) они сами не соответствовали, в то время как анархисты с их черным флагом и мертвой головой на нем были единственно адекватны “исторической полуночи”.

Однако клюевское восприятие революции оказывается по ту сторону и марксизма и анархизма. Он пишет вообще не о том.

 

Браду морскую, волосья мира

Коммуна-пряха спрядает в нить.

 

Речь, конечно же, идет о древнейшем роде “царей-мореплавателей” (Ж. Робен), длинноволосых “царей от моря” , “the Long-haired Kings” (J.M.Wallace-Hadrill). Это и есть “род Китовраса”, одним из важнейших геральдических обозначений коего был медведь. Некоторые исследования (и не только наши) приводят к обнаружению того, что Рюрик происходил от них же. Но этот истинно царский род, восходящий по одной линии к троянским царям, по другой — к ранне­христианской общине — через Иосифа Аримафейского, — и оказывается историческим, земным проявлением рода “царей Маковицких”: в той же “Повести об антихристе” Иосиф Аримафейский именуется Иосией Маковиц­ким. Значит, во имя воскресения этого рода принес себя в жертву последний российский Император! Есть свидетельства, будто бы вся Царская семья, спускаясь в подвал дома Ипатьева, благоговейно перекрестилась на висевшую там почему-то медвежью шкуру.

Знал ли все это Никола Клюев? Несомненно, знал, как и многое иное, о чем знало русское Поморье. Потому и был “послом от медведя”, с которым может быть отождествлен и геноновский “Царь Мipa”, он же пресвитер Иоанн, он же Иоанн Богослов, “над царями царь, над попами поп”.

 

Борони, Иван волосатый,