Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

• Название: Журнал Наш Современник №12 (2002)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

А пока надо было найти в себе силы и вернуться домой, где варился ужин, и,  как прежде, спокойно глядя ему в глаза, начинать действовать сию же минуту. Надо начать готовить его к мысли, что он болен. Но какой-то нейтральной болезнью крови, и нужно срочно лечиться... И делать все это осторожно, без испуга, словно бы между прочим... Надо срочно искать врачей... клинику... лекарства... Врач сказала: “Профессор Воробьев недоступен. Лекарства — дефицит”. Надо искать все, все возможные пути к невозможной победе... Надо вырвать у смерти этот год, во что бы то ни стало...

И этот год ему был дарован судьбой и врачами. Он боролся со смертью стоически, мужественно, стараясь скрыть муки. Работал до изнеможения. Он торопился, он держался за кисть, как за спасательный круг. Однажды сказал: “У КАЖДОГО ИЗ НАС ДОЛЖНО БЫТЬ В ЖИЗНИ СВОЕ ПОЛЕ КУЛИКОВО”. Потом записал эти слова в дневнике.

В этот последний год жизни (о котором мне следует, хотя очень больно, еще писать и писать) успел очень многое. Он дописал ряд ранее начатых картин. Написал ряд статей. (Юра был одарен и литературно.) Стал делать многочисленные дневниковые записи, правда, нехотя, из-за природной скромности, даже застенчивости. Мы много и обо всем говорили, я стала просить его записывать, как бы для меня, ту или иную высказанную им мысль, подсовывала блокноты. Он писал своим красивым ясным почерком. В середине лета, когда он понял, что болезнь роковая, понял неизбежность конца, — стал писать сам... Стал даже наговаривать кое-что на магнитофонную пленку, собрал в отдельный ящик всю нашу сохранившуюся за многие годы переписку, в которой рассыпано так много его потаенных размышлений о бытии и искусстве.

В августе триптих день ото дня шел к завершению... А жизнь художника таяла с каждым часом. Мы — врачи и родные — “держали” его, как могли. В эти месяцы хотелось его как-то радовать. Были собраны документы для представления его к званию заслуженного художника РСФСР. Другие его сверстники давно получили. А он не рвался. Но министерство тянуло с подписью бумаг. Он был представлен за фильм “Восхождение”, вместе с оператором и режиссером, на Государственную премию, но тоже не получил ее. Премию дали только двум мертвым, погибшим ранее... Вот этот факт почему-то ранил его. Ведь он столько сил отдал “Восхождению”, буквально прорисовал этот фильм покадрово, еще до съемок, сделал экспликацию, эскизы, истово работал с Ларисой весь тот год... Но все же, все же... Его держало “Поле”... “Как жаль, что бессмертный дух наш, — говорил он, — привязан к бренному телу. Но даже в пределах тела можно успеть очень многое”. И он успел. Дописал полотно.

В день его смерти, 1 сентября 1980 года, его последняя, главная картина “Поле Куликово”, с еще не просохшими свежими красками поплыла над городом, как гордый символ победы Жизни. На веревках полотно бережно передавали из рук в руки все ниже с этажа на этаж (она не могла уместиться в лифте, а мокрую снять с подрамников мы ее не могли). А внизу картину уже ждали, чтобы отвезти на выставку “600 лет победы на Куликовом Поле” в Третьяковскую галерею. Но Юра этого уже не узнал, его не стало. И он не мог знать, что спустя годы на небе у него будет своя звезда.

Хоронили мы Юру 4 сентября, отпев, отслужив по православному обряду, на Ваганькове, в первой аллее, “аллее художников”, напротив любимого им Саврасова. Неподалеку от Сурикова, Есенина... Вернувшись домой, я неожиданно нашла его записку: “Ирок! Не горюй! Мы еще встретимся. Вспоминай нашy комнатку в Останкино. Я любил тебя и кое-что умел. Ты была молода. Твой Ю. Р.”

 

Ирина Ракша

 

юрий ракша

 

МОЕ “ПОЛЕ КУЛИКОВО”

 

Я проснулся от крика ранней птицы и не мог вспомнить, где я. Стекла машины запотели, ничего нельзя было разобрать. Протер их ладонью — снова белая пелена. Да, это белый туман. Видны только травы, высокие, влажные, подступившие к самому стеклу. Они так близко, что можно разглядеть жучка, ползущего по листу.

Я на Куликовом поле. Заехал сюда вчера уже в сумерках, в травы на край колхозного поля, чтобы встретить этот рассвет, это утро. Спасибо птице, проснулся как раз вовремя. Я так спешил сюда к этому дню, так хотел встретить это утро 8 сентября, утро битвы, именно здесь, на месте этой битвы, — и вот оно наступило. Конечно, давно паханы-перепаханы эти места, но хоть травы-то, травы, оставшиеся в межах, может быть, тех же корней. Конечно, нет уже тех дубрав и колков, в которых таился до времени засадный полк серпуховского князя Боброка. Но остались те плавные горизонты, которые оглядывал когда-то князь Дмитрий с товарищами. Осталась та славная, политая кровью и вечная земля.

Несколько раз пересекал я вчера Дон, местами узкий, как стол. И Дон и Непрядва — реки эти были полноводнее тогда, 600 лет назад. Недаром ополчане строили мощную переправу через Дон для пеших и конных своих дружин. Да, обмелело все с тех пор, но русла, русла-то рек прежние, не изменились. А уж небо надо мною и этот утренний, быстро тающий туман совсем те же, как описаны в летописях, в “Задонщине”, без году 600 лет назад, в день и час предстоящей битвы.

Рисовать не хотелось. Хотелось смотреть, дышать этим воздухом, вспоминать прочитанное. Уже несколько лет я живу с этим материалом. Мне предложено написать картину на тему “Куликовская битва”. Я привык искать и находить свои темы и в сегодняшнем дне, и в памяти моего детства, а последняя моя картина называлась даже “Разговор о будущем”. И вдруг такое предложение. Конечно, оно польстило бы каждому художнику, но как подойти к этой теме? В сознании возникают знакомые образы Васнецова, Нестерова, Фаворского, Бубнова, да и сколько еще художников бралось за это.

Но вот и меня привела судьба сюда, на поле Куликово. По сей день находят тут железные наконечники стрел и копий, прямо в пахотном слое, хотя дорогое металлическое оружие тогда не бросали, собирали и уносили с собой после битвы. И вот, находясь здесь, да еще ранним утром, один, глядя на купол неба, на широкий размах горизонта, ты начинаешь по-новому проникаться этим событием, его памятью.

Правда, когда попадаешь собственно к мемориалу “Куликово поле” на Красный холм, где стоял когда-то шатер Мамая, ощущения твои начинают комкаться и воображение тормозится открывшейся нескладной картиной. Все разрыто, вскопано, делают подъезды, ведут какие-то коммуникации, на площади перед храмом Сергия Радонежского сооружено кафе, выкрашенное голубой резкой краской, тут же неказистый домик смотрителей. А самый холм засадили чуждыми природе геометрическими посадками деревьев. Конечно, к юбилею все это обретет видимость порядка, откроется музей в храме, построенном по проекту Щусева в 1918 году. Это была его дипломная работа. Постройкой храма была отдана дань настоятелю Троицкого монастыря, затерянного в лесах под Москвой, и выдающемуся деятелю своего времени, человеку государственного ума — Сергию Радонежскому, радевшему за великую и объединенную под началом Москвы Русь, Русь, которая должна собрать свои силы и сбросить иго басурманское. Это он благословил Дмитрия на битву, предсказав ему несметные жертвы и победу великую, это он дал ему двух своих послушников Ослябю и Пересвета, которому суждено будет выйти на поединок с Челубеем.

Долгое время храм был действующим, но война сделала свое дело. Теперь храм реставрируют, хотя в пригожем убранстве его кружевных карнизов и в попытке соединить мотивы древнерусского храма и крепостных башен есть что-то неорганичное. И, главное, жаль, что вся эта благодать — посадки, культурные и общепитовские точки и сам храм заслоняют поставленный еще в прошлом веке строгий и торжественный обелиск с изображением воинской доблести и победы, увенчанный золоченым куполом и крестом, символом победившей христианской веры. То-то было просторно глазу, когда стоял обелиск один на этом возвышенном месте, стоял как перст памяти и виден был километров на двадцать. Ну а теперь почти от самой Тулы поставлены указатели к этому месту — не заблудишься.

Однако у меня был свой путь к Куликову полю, ведь Дмитрий шел со своими дружинами через Коломну, потом по рязанской земле и вышел к Дону. В Рязань он не заходил, не хотел Олега, рязанского князя, тревожить — пусть сам решает, с кем ему быть, с Русью или Мамаем, а на земле рязанской не велел своим воинам трогать ни былинки, ни зернышка...

А начал я свой путь с Московского Кремля — сколько раз приходил на эти святые места... Когда случилось киевскому князю Юрию Долгорукому облюбовать место для крепости у слияния рек Москвы, Неглинки и Яузы и тем заложить здесь новый город — не знал он еще, что так будет положено начало новой большой Руси, Руси Московской. Сколько раз будет гореть город Москва, будет разорен и разграблен и будет вновь и вновь возрождаться из пепла, чтобы стать потом великим городом, славной нашей столицею. И Дмитрий, князь Московский, сделает для этого так много в своей жизни! Но как охватить это событие?.. Как подойти к нему из наших восьмидесятых годов двадцатого века? Момент самой битвы — это, скорее, удел кинематографа, он скрыл бы за внешним действием глаза героев, характеры, и никакой масштабностью тут не удивишь. Масштабность и значение этого события в другом — в его народном характере, в силе объединенной Руси, в становлении русской государственности.