Бронислав Малиновский - Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии

• Название: Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии
• Автор: Бронислав Малиновский
• Жанр: Культурология

Бронислав Малиновский выдающий британский антрополог, основатель функциональной школы. Понимал культуру, как целостную, интегрированную, согласованную систему, все элементы которой тесно связаны друг с другом. Сравнительный анализ культур, проведенный Малиновским, позволяет открыть универсальные культурные закономерности.

---

Те данные, которые мы привели выше относительно оргиас-тического характера одной илидвух форм kayasa, получают дополнительное подтверждение в другом обычае, популярном среди этих туземцев. Точная суть этого обычая, его детали во всей их полноте и его истинное место среди прочих обычаев, к сожалению, вынужденно остаются непроясненными. Все, что я знаю о нем, почерпнуто из слухов, и данный обычай настолько не похож на что бы то ни было из того, что я видел своими глазами, что я не имею возможности добавить те необходимые жизненные штрихи, которые даются непосредственным наблюдением.

Во всех дистриктах на Тробрианах существует хозяйственный обычай, в соответствии с которым женщины совместно пропалывают огороды. Поскольку это скучная, монотонная деятельность, не требующая большого искусства и внимания, лучше всего ее могут оживить болтовня и общение; женщины работают вместе в каждом огороде по очереди, пока не прополют все деревенские участки. Как и при всех других исключительно женских видах занятий, мужчине не подобает подходить к ним близко в момент работы или проявлять какое- либо внимание, за исключением деловых вопросов. Нынче такая совместная прополка, когда ею занимаются женщины деревень Окайяуло, Бвага, Кумилабвага, Лоуйя, Бвадела или деревень Вакуты, дает пропалывающим любопытную привилегию[78]. Если они обнаруживают в поле своего зрения чужака — мужчину из какой-нибудь деревни, кроме их собственной, — то традиция предоставляет им право напасть на него, право, которое, по общим отзывам, они реализуют с усердием и энергией.

Такой мужчина — прекрасная игрушка для этих женщин, потому что с ним можно позволить себе любые виды сексуального насилия, крайней жестокости, осквернения и грубого обращения. Так, прежде всего они стаскивают с него и разрывают набедренную повязку — защиту его скромности и символ мужского достоинства туземца. Затем, применяя мастурбацию и эксгибиционизм, стараются вызвать у жертвы эрекцию, а когда их действия приводят к желанному результату, одна из них садится на мужчину верхом и вставляет его пенис себе в вагину. После первой эякуляции таким же образом с ним может поступить другая женщина. Но худшее еще впереди. Некоторые женщины испражняются и мочатся на него, особое внимание уделяя лицу, которое они загаживают, как только могут.

«Мужчину рвет, и рвет, и рвет», — говорил сочувствующий информатор. Иногда эти фурии трутся гениталиями о его нос и рот, а также используют пальцы его рук и ног, фактически любую выступающую часть его тела, чтобы удовлетворить свою похоть. Туземцев с севера очень забавляет этот обычай, который они презирают или делают вид, что презирают. Они любят входить в детали и демонстрировать то, о чем идет речь, с помощью убедительной имитации. Местные информаторы с юга подтвердили этот рассказ во всех основных чертах.

Они никоим образом не были пристыжены своим обычаем, а рассматривали его скорее как признак мужественности жителей своего дистрикта и весь возможный позор относили на счет ставших жертвами чужаков? Кое-кто из моих местных информаторов добавлял, что в ходе yausa (как называют этот обычай) женщины сбрасывают свои травяные юбки и голые, «как банда tauva 'и» (злых духов), набрасываются на мужчину. Туземцы рассказывали, кроме того, что из головы мужчины вырывают волосы и что его терзают и избивают до тех пор, пока он не ослабеет так, что не сможет подняться и убраться прочь.

9.О реальности оргиастической формы отклонений от нормы

Так описывают этот yausa туземцы. Каковы же факты? Я никогда не наблюдал их непосредственно, отчасти потому, что мне так и не удалось побывать на юге в период прополки, отчасти потому, что мне говорили, будто даже теперь чужак, намеревающийся побывать здесь, не посмеет и думать о таком походе в это время года. Что с того, что я поехал бы туда: отрицательный результат меня бы разочаровал (в этнологическом смысле), а положительный — стал бы определенно неприятным; поэтому я воздержался. Когда я, как всегда в таких случаях, пытался проверить голословное утверждение на фактах, выяснить, сколько людей таким вот образом было подвергнуто дурному обращению (кто, когда и при каких обстоятельствах), то неизменно терпел неудачу. Я всегда получал один и тот же ответ: «О, люди так боятся, что никто не осмеливается подойти близко». Единственный конкретный довод в пользу достоверности описываемого обычая состоял в том, что Мисипелоси и Мисимойтена (преподобный С.Б. Феллоуз, первый миссионер, и достопочтенный М. Мортон, первый судья-резидент) боялись увидеть yausa, и ни один gumanuma (белый человек) никогда не отваживался на это. Кроме того, меня умоляли не делать никаких попыток отправиться на юг в период yausa, и я послушался совета. Тем самым я сделался для туземцев еще одним доказательством реальности ужасного обычая.

Итак, я остался без ответа на главный вопрос: является ли этот, столь точно и подробно описанный, столь интригующий туземцев обычай фактом в том смысле, что он реально практикуется? Или лишь, что он мог бы практиковаться при случае? Или же это просто один из тех обычаев, которые живут только в легендах и верованиях, но никогда не имели ничего общего с реальной действительностью?

Самое большее, что можно сказать с уверенностью, — это то, что yausa, если он вообще происходил, происходил крайне редко, — ведь в старину у чужака было даже меньше, чем теперь, возможностей посетить эти негостеприимные районы, враждовавшие со всеми соседями и всегда готовые тем или иным способом причинить визитеру зло. Самое меньшее, что можно сказать о рассматриваемой традиции, это что она — устойчивый миф, опирающийся на живой интерес и твердую убежденность туземцев. Миф приписывает женщинам данного региона воинственность, окружает их в период прополки кольцом абсолютного табу и придает их коллективной работе в огороде характер половой исключительности. Единственной параллелью этому в фольклоре является легенда о Кайталуги, стране сексуально ненасытных женщин (см. гл. XII, разд. 4); и в самом деле, в ней можно найти оргиастический характер бытующего на юге kayasa перетягивания каната и kayasa эротического царапанья, а также большую сексуальную грубость[79].

Характерно, что все туземцы проявляют интерес к описываемому обычаю, и он их забавляет. Когда бы речь ни заходила о чем-то близком или ассоциирующемся с ним — об огородах, совместной работе, положении женщин, о драке или сексе, — непременно вспоминают yausa и пускаются в наглядные и детальные описания, так что в конце концов этот сюжет становится пугалом для антрополога. Лишь однажды я обнаружил, что он может быть действительно полезен. В одной из прибрежных общин, известных угрюмостью, замкнутостью и грубым нравом обитателей, у меня возникли особые сложности с поиском подходящих информаторов. Однажды после полудня я работал с группой информаторов, которые сидели под большим баньяновым деревом на берегу лагуны и не выказывали особой расположенности к общению со мной. Это был один из тех вялых и бесплодных периодов в работе, хорошо знакомых каждому полевику, когда он, обнаруживая в получаемой информации лишь белые пятна и несообразности, делается раздражен и наскучивает своим туземным наставникам, а они — ему; когда заточение в глубоко чуждую и лишенную для него эмоционального смысла культурную атмосферу тяжело давит, и все склоняет антрополога к тому, чтобы дезертировать отсюда любой ценой. Я был именно в таком состоянии духа, и лагунный пейзаж, столь чарующий и однообразный, олицетворял для меня этот соблазн, привлекая мой взгляд к смутно виднеющимся Койя, южным горам архипелагов Амфлетт и д'Антркасто, куда лежал мой путь назад, в цивилизацию. Я посмотрел на берег (илл. 63) и позавидовал нескольким приезжим с юга, которые должны были уплыть домой через день или два. Разговор увядал, и я не мог извлечь из моих информаторов ничего, пока нам не случилось набрести на тему уаша. Немедленно туземцы сделались разговорчивыми и артистичными; их смех и воодушевление привлекли других людей, и вскоре я был окружен группой мужчин, среди которых мне удалось найти несколько приемлемых информаторов для дальнейшей работы. В то же время мне был на практике продемонстрирован контраст между тем, как представляют yausa те, у кого этот обычай есть, и те, у кого его нет. Местные мужчины изображали его в очевидно карикатурном виде как постыдный и дикий; издевательский смех мужчин и забавные преувеличения были ясным свидетельством того, насколько они ощущают себя выше погруженных во мрак язычников, которые это практикуют. Но гости с юга, кое-кто из которых прибыл из Окайяуло и Бваделы, родины yausa, в более позднем разговоре придерживались иной точки зрения и не выказывали какого-либо смущения. Они хвастливо поведали мне, что ни один чужак не смеет даже появиться в их дистрикте в эту пору, что сами они — единственные, кто может там свободно передвигаться, что их женщины полют огороды лучше всех, и что они — самые сильные на острове. Два дистрикта, о которых идет речь, на протяжении веков поддерживают контакты друг с другом, говорят на одном языке и имеют сходную культуру. Тем не менее ни сам обычай yausa, ни склад мышления, его характеризующий, даже и не начинали распространяться к соседям. Ментальные установки тех и других вполне соотносимы и соответствуют друг другу, но каждый дистрикт испытывает чувство превосходства над другим, что проявляется в опровержении точки зрения соседей.