Ника Созонова - Nevermore, или Мета-драматургия

• Название: Nevermore, или Мета-драматургия
• Автор: Ника Созонова
• Жанр: Фэнтези

Эта вещь написана в соавторстве. Но замысел мой и история моя, во многом документальная. Подзаголовок говорит, что речь идет о вечных темах — любви и смерти. Лишь одно уточнение: смерть не простая, а добровольная. Повествование идет от лица трех персонажей: двух девушек и одного, скажем так, андрогина. Общее для них — чувство к главному герою и принадлежность к сумрачному племени "любовников смерти", теоретиков суицида. Каждая глава заканчивается маленьким кусочком пьесы. Сцена, где развертывается её действие: сетевой форум, где общаются молодые люди, собирающиеся покончить с собой. Несмотря на мрачную тему, финал, как мне кажется, светлый.

P.S. Сейчас, когда вещь прочли уже немало людей, часто задают вопрос: кто был прототипом того или иного героя. Ответить на это я не могу, так как самим прототипам это вряд ли понравится. Из всех моих "детей" этот текст самый благодарный — по числу теплых отзывов и самый жестокий…

---

Остригусь налысо-налысо,

чтобы стало голове беззащитно,

а ушам — царствовать на ней, голой…'

— Отрадно, что помнишь мои стихи. Даже такие дурацкие, — она рассмеялась польщено и потянулась вновь погладить мою обнаженную башку. Но рука зависла в воздухе. — Послушай! — Ее мрачно осенило, улыбки и след простыл. — Есть ведь еще такая штука, как 'дабл'. Двойной суицид. Очень романтично, знаешь ли, и входит в моду в вашей безумной тусовке. Не будет ли это в твоей градации разнообразием?

Я помолчала, сделав вид, что обдумываю ее слова. На самом деле для себя этот вопрос я давно решила.

- 'Дабл' может быть. Но только с одним-единственным человеком. И только если он сам об этом попросит. И если все мои попытки вытащить его из отчаянья, исцелить от душевной боли ни к чему не приведут.

— Вот радость-то… — Таисия отвернулась, пытаясь справиться со слезами. Не справилась и, поднявшись, шагнула к дверям. Пробормотала почти неразборчиво: — Выходит, я рискую потерять обоих детей. Разом. Спасибо, что предупредила. Похоже, очень скоро я возненавижу своего единственного сыночка. Все к тому идет…

* * * * * * *

Кажется, я уже упоминала, что в своем отношении к людям моя Таис раскачивалась, как маятник или качели: от восторга к отвращению, от приязни к презрению. Очередной взмах маятника был связан с Иноком.

Они были знакомы шапочно. Старинный друг Таисии, преподаватель богословия в православном вузе, был преданным последователем радикального батюшки. Наслушавшись его восторженных речей в адрес бескорыстного спасателя юных наркоманов, суицидников и сатанистов, она пожелала встретиться с замечательным человеком и предложила помощь: наскребя по сусекам остатки давнего психологического образования, беседовать с его питомцами. Как никак она не со стороны знает, что такое депрессия и мысли о смерти. Инок помощь отверг — не прямо, а, переадресовав своим православным помощникам, которые долго и непонятно морочили ей голову. Таисия не обиделась, объяснив отказ своей не воцерковленностью и чересчур свободным складом ума. Она раскопала журналистку, пишущую о выдающихся чем-либо петербуржцах, поведала ей об удивительном батюшке, и та выдала восторженную статью: с эпизодами детства, с фотографиями Инока-сегодняшнего и Инока-малыша (похожего на кудрявого Ильича с октябрятских звездочек), с мейлом, по которому могут связаться желающие помочь в благородном деле спасения отчаявшихся детей. Статья имела общественный резонанс: у Инока добавилось и подопечных, и спонсоров.

Все это случилось полтора года назад. А этой весной вышла другая статья, уже не о 'спасателе в рясе', а о создателе 'клуба самоубийц', склоняющего молодежь к добровольному уходу из жизни. Прочитав ее, Таисия испытала потрясение. И потребность разобраться, есть ли в статье хоть доля истины, либо от начала и до конца это выдумка беззастенчивых журналюг.

Со своей стороны я добавила ей пищи для размышлений, рассказав в лицах о встрече памяти Янки Дягилевой, на которую была приглашена в числе прочих питерских суицидников. Не ограничивая себя в пиве, Инок допустил несколько неосторожных высказываний. (Бэт, когда мы возвращались домой, посетовал, что не догадался прихватить диктофон и незаметно включить его в кармане куртки.)

Моя неудавшаяся су-попытка была прекрасным поводом встретиться с Иноком — как полагается расстроенной и обескураженной матери, и выяснить истину.

Инок легко согласился на встречу. Он выразил свое сочувствие, сокрушенно поцокал языком: 'Сколько, вы говорите, таблеток? Да-а… Это очень серьезно, очень серьезно'; весьма жестко отозвался о соблазнителе Бэте: 'Редкостный урод, типичный демонстративный истероид, который благополучно скончается в свой срок от цирроза печени, но до этого, к сожалению, заманит на тот свет не одну влюбленную дурочку', и предложил как можно быстрее уложить меня в платную клинику, пообещав оплатить лечение из спонсорского фонда: 'Клиника приличная, врачи достойные, уже не один юный дурачок вышел оттуда с вправленными мозгами'. Для пущей убедительности поставил мне суровый диагноз: 'Подростковые суициды — вещь более чем серьезная. Если не вылечить вашу дочь прямо сейчас, не медля, она будет повторять свои попытки каждые два-три месяца и рано или поздно добьется своего'. То ли он забыл, что Таисия имеет психологическое образование, то ли не придал ему значения, но, войдя в раж, принялся бодро сыпать психиатрическими терминами.

Таисия отказалась от клиники — вежливо, но твердо. Она посоветовала отправить в это славное место Бэта, находящегося в 'намного более плачевном' состоянии, заодно объяснив, что у батюшки создалось превратное впечатление об этом молодом человеке, который никого не соблазнял и не сманивал на тот свет, а, напротив, вел себя в сложившейся непростой ситуации тонко и благородно. И вообще, причина нервного срыва дочери вовсе не в неразделенных чувствах — эка невидаль! — все гораздо сложнее и глубже.

На прощанье она вручила Иноку послание, написанное непосредственно перед встречей и навеянное статьей и моими откровениями. На бумаге язвительные и острые слова ей всегда удавались лучше, чем при устном их выговаривании.

Описывая их беседу, Таисия подчеркнула, насколько неприятен взгляд у этого 'бескорыстного спасателя': уклончивый, скользкий. И постоянная двусмысленная усмешка. Даже когда вещает о трагических вещах или пытается изобразить сочувствие. (Великое дело — установка: полтора года назад после беседы с ним же она поделилась приятным удивлением: насколько же Инок не похож на типичных православных батюшек — умный и чуть лукавый прищур, не злая ирония, богатый словарный запас, прекрасное владение молодежным слэнгом.)

* * * * * *

Мне и впрямь подарили парик. Дорогой, каштановый с рыжинкой. Учитывая хроническую нищету Таис, жест был царским. Но я надела его всего пару раз — жарко и чешется кожа на маковке. Лишь в первый свой безволосый выход на улицу я чувствовала себя неуютно: после того как в очередной раз со мной попытались познакомиться в троллейбусе, я полностью успокоилась относительно внешнего вида.

В числе нескольких житейских радостей, перепавших мне после неудавшегося ухода на тот свет, было увеличение раза в три мелочи на карманные расходы. И я позволила себе, прихватив задушевную подругу Глашку, посетить ночной клуб 'Пар' — не самое худшее место в нашем городе.

Получилась неплохая встряска.

Из дневника:

'…В 'Паре' два зала. Один большой, с неоновыми огнями. Они холодными пальцами своих лучей гладят кожу, студят зрачки. Другой — крохотный, душный от двигающихся тел. Еще там два бара и небольшая комната отдыха, где на окнах трепещут от кондиционеров красные занавески с танцующими индуистскими богами.

Мерная, оглушающе-монотонная музыка разрывает мозг и подчиняет простому, как биение сердца, как удары кувалдой, ритму. Ты двигаешься, как хочет она, яростный деспот — звук-движение-толчок крови в артериях… не замечаешь, как выкладываешься на сто, двести, тысячу процентов. Мельком ловишь восхищенные взгляды, что приятно подстегивает и подхватывает — все дальше и дальше.

Как же я люблю танцевать! Пожирать своим телом пространство, вдыхать каждой клеточкой разогретый от неона воздух. Музыка, драйв, движение — заводят сильнее, чем могли бы завести 'экстази' или 'спиды'.

Посидев в комнате отдыха, поглазев на извивающуюся на занавесках восьмирукую богиню Кали, в следующем танце сама становишься этой богиней: синелицей, с высунутым языком, с ожерельем из мужских черепов на шее, весело грохочущих в такт ритму…

Очень хочется пить, в горле пересыхает, и до чего приятно, когда незнакомый парень на танцполе протягивает бутыль с водой и замечает, что я классно танцую. А, выходя из зала, слышишь брошенную вослед фразу: 'Вот это да!'…'

Когда мы с Глашкой покидали сие развеселое место, два молодых человека выразили желание нас проводить, но им пришлось удовольствоваться телефонами. Как всегда в подобных случаях, диктуя номер, я изменила пару цифр — зачем обижать человека отказом, а так пусть думает, что в спешке записал неразборчиво.

А когда я ехала усталая в шесть утра в пустом вагоне метро, испытывала потрясающее чувство пред-полета. Кажется, что не вешу ничего и твердо стою на земле исключительно по недоразумению. Но вот-вот все разрешится, и я, послав ко всем чертям физику с её законами, взмою куда-то вверх, и макушки деревьев будут царапать мне пятки. Но слишком высоко я залетать не буду. Там холодно, страшно и темно, и колючие звезды, через зрачки пьющие душу. Я лучше пониже — там спокойнее…'

Потом я спала до пяти вечера.

А проснувшись, ощущала себя на удивление жизнеспособной и бодрой. И когда позвонил мой единокровный братец Остап и посетовал, что ни он, ни его друзья (и мои тоже) до сих пор не имели счастья лицезреть мою новую прическу, тут же радостно согласилась провести вечер с ними.