Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна

• Название: 1977. Кошмар Чапелтауна
• Автор: Дэвид Пис
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Триллер
• Год: 2006
• ISBN: 5-9757-0088-4

1977 год. Год «двух семерок». Британия готовится к серебряному юбилею – 25-летию коронации Елизаветы II. В моде панк-рок – «Клэш» и «Секс Пистолз». Авиакомпания «Бритиш Эруэйз» совершает регулярные полеты Лондон-Нью-Йорк на сверхзвуковых «Конкордах». Опубликован роман Джона Ле Каре «Почетный школьник». Йоркширский Потрошитель собирает кровавую жатву.

В графстве Йоркшир убивают проституток. Сержант полиции Боб Фрейзер и журналист Джек Уайтхед пытаются во что бы то ни стало найти и остановить серийного убийцу. Их связывает одно: и полицейский и журналист влюблены в представительниц древнейшей профессии из йоркширского Чапелтауна. По мере того как убийства множатся, становится очевидным: Фрейзер и Уайтхед – единственные, кто подозревает, что чапелтаунский убийца действует не и одиночку.

---

– Да, и строчка с группой крови выглядела как-то странно. Как будто ее потом допечатали.

– И что там было написано?

– Третья группа.

– И ты думаешь, что Радкин там что-то исправил?

– Может быть. Я не…

– Пока вы были там в прошлый раз?

– Нет, нет. Тогда он ездил туда без меня, после нападения на Джоан Ричардс.

– Но зачем ему менять группу крови? Какой смысл?

– Я не знаю.

– Так что же ты хочешь всем этим сказать?

– Я просто хочу сказать, что это выглядело как-то странно. Так или иначе, он знает, что тут что-то не так.

Морис снимает очки, трет глаза и говорит:

– Это серьезно, Боб.

– Я знаю.

– Очень серьезно, черт побери.

Он снимает трубку:

– Да. Я бы хотел проверить пару протоколов, оба на фамилию Моррисон, К. Первый – от 23 августа 1974 года, предупреждение за проституцию, 1А. Второй – от 22 декабря 1974 года, свидетельские показания, 27С, по делу об убийстве ГРД, инициал П.

Он кладет трубку, и мы ждем, он – протирая очки, я – грызя ноготь.

Телефон звонит, он снимает трубку, слушает и спрашивает:

– Ясно. А кто?

Сова смотрит на меня в упор, не мигая, и продолжает говорить:

– Когда это было?

Он что-то записывает на полях воскресной газеты.

– Спасибо.

Он кладет трубку.

– Что они сказали? – спрашиваю я.

– Что их взял под расписку инспектор Радкин.

– Когда?

– В апреле семьдесят пятого.

Я вскакиваю на ноги:

– В апреле семьдесят пятого?! Черт, ведь она тогда была еще жива!

Морис смотрит на свою газету, затем поднимает глаза, еще круглее и больше, чем обычно.

– ГРД – П, – говорит он. – Ты знаешь, кто это?

Я падаю обратно на стул и киваю.

– Пола Гарланд, – говорит он словно сам себе, мысли за стеклами очков мчатся по коридорам в свой собственный маленький ад.

Я слышу звон соборных колоколов.

– Так что же мы теперь будем делать? – говорю я, разводя руками.

– Мы? Ничего.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но он поднимает руку и подмигивает мне:

– Предоставь это дяде Морису.

Во второй раз за эту неделю я ставлю машину между грузовиками на стоянке у «Редбека». Я мало что помню о своем последнем визите в это заведение.

Только боль.

Сейчас же я чувствую только голод, мне ужасно хочется есть.

То есть это я так себя уговариваю.

Я захожу в кафе, покупаю сосиску с картошкой, бутерброд и две чашки горячего сладкого чаю.

Я забираю все это с собой в комнату номер 27.

Я открываю дверь и вхожу внутрь.

Воздух спертый и холодный, запах пота и страха, всюду – смерть.

Я стою в темном центре комнаты. Я хочу содрать грязные серые простыни, откинуть от окна матрас, сжечь фотографии и имена со стены, но я не могу.

Я сижу на раме кровати и думаю о мертвых и без вести пропавших, пропавших и мертвых.

Пропавших мертвых.

Я еду обратно в Лидс. Моя голова раскалывается от боли. Недоеденный холодный бутерброд лежит на соседнем сиденье.

Я включаю радио:

Да, сэр, я танцую буги.

Я думаю о том, что сказать Радкину, думаю обо всей ерунде, которую он нес, смысл которой теперь становится мне понятен. Я думаю обо всей грязи, которую ему приписывают, и о той грязи, в которой он извалялся совершенно точно.

Я паркуюсь и вхожу в Милгарт —

в бегущих людей, крики и топот, надеваемые куртки и хлопающие двери, думая:

Еще одна:

Дженис.

– Фрейзер! Слава богу, твою мать, – орет Ноубл.

– Что такое?

– Поезжай в Морли, Гледхилл-роуд.

– Что?

– Еще одна.

– Кто?

– Еще одна почта.

– Черт.

И бац – я снова на ограблениях.

Годфри Херст выглядит так, как будто в его кожу вросли апельсиновые косточки. Эти рытвины на его лице распухли и слиплись.

– Я услышал стук, – с трудом говорит он. – Спустился по лестнице, открываю дверь – и хрясь! Думаю, они мне дверью-то по лицу и треснули. Очухался я – лежу на полу, и снова – хрясь! Наверное, пнули меня по голове.

– Вот тут как раз и я спустилась, – говорит миссис Дорис Херст, сухонькая, как птичка, бледная как полотно, все еще пахнущая мочой. – Я закричала, а один из них как даст мне по лицу со всей силы. Потом он надел мне на голову мешок и связал.

Вокруг нас – родители, ведущие детей со сломанными руками и кровоточащими ранами, медсестры, сопровождающие встревоженных раненых туда-сюда по приемному покою травмотологического отделения, все плачут.

– Хотите верьте – хотите нет, – говорю я, записывая их показания, – хотите верьте – хотите нет, но вам крупно повезло.

Мистер Херст сжимает руку жены и пытается улыбнуться, но улыбка не выходит, не выходит из-за швов, тридцати пяти швов.

– Так сколько они унесли? – спрашиваю я.

– Около семисот пятидесяти фунтов.

– Это много или мало?

– Обычно у нас по выходным вообще касса пустая, но с тех пор как Главпочтамт перестал работать по субботам…

– Это почему?

– Из-за сокращений, наверное.

Я снова поворачиваюсь к миссис Херст.

– А вы их разглядели?

– Да нет, вообще-то. Они были в масках.

– Сколько их было?

Она качает головой и говорит:

– Я-то видела двоих, но мне показалось, их было больше.

– Почему вам так показалось?

– Голоса, свет.

– А во сколько примерно это было?

– Около половины восьмого, – говорит мистер Херст. – Мы как раз собирались в церковь.

– Миссис Херст, вы сказали еще что-то насчет света?

– Просто в кухне было темно, поэтому я и подумала, что их, может быть, было не двое, а больше.

– А вы не помните, что они говорили?

– Один сказал другому, что надо сходить на второй этаж.

– Но вы не слышали имен, каких-то названий?

– Нет, но после того как они надели мне на голову мешок и связали меня, мне показалось, что они рассердились, вроде из-за того, что денег оказалось не очень много, да, они на кого-то рассердились.

– А вы не помните точно, что они сказали?

– Ну, только… – она поджимает губы. – Вам надо

точно?

– Извините, но это важно.

– Один из них сказал, что кто-то… ну, вы знаете на…бался, – говорит миссис Херст, краснея, и добавляет: – Извините.

– И что сказал второй?

– В том-то все и дело. Мне показалось, что был еще и третий голос и он сказал, что они потом с этим разберутся.

– Другой голос?

– Да, ниже, старше. Ну, знаете, как будто он их начальник.

Я смотрю на мистера Херста, но он пожимает плечами:

– Простите. Я был в отключке.

Я снова поворачиваюсь к миссис Херст и спрашиваю:

– Кстати о голосах: как вы думаете, эти люди местные?

– Местные, абсолютно точно.

– Что-нибудь еще?

Она смотрит на своего мужа и медленно говорит, качая головой:

– Мне показалось, что они были, ну… черные.

– Черные?

– Ага. Мне так показалось.

– Почему?

– Из-за роста. Здоровые все такие, и еще голоса: они смахивали на голоса черных.

Я продолжаю писать, в голове крутятся шестеренки.

И тут она говорит:

– Либо черные, либо цыгане.

Я перестаю писать, шестеренки тормозят.

К нам подходит медсестра. Простенькая, но симпатичная.

– Врач говорит, вы оба можете идти домой, если хотите.

Мистер и миссис Херст смотрят друг на друга и кивают.

Я закрываю блокнот и говорю:

– Я вас подвезу.

Мы заворачиваем на Гледхилл-роуд в Морли, на мою старую территорию, и я думаю: тут недалеко Виктория-роуд, интересно, помнят ли они Барри Гэннона, уверен, что они помнят Клер Кемплей, которая жила на Уинтерборн-авеню, интересно, они тоже принимали участие в ее поисках той ночью? Потом я думаю, что надо позвонить Луизе, сказать ей, что я, скорее всего, задержусь, думаю, что, может быть, мы все это преодолеем. Вот о чем я думал, когда вдруг увидел машины из нашего отдела, стоящие перед почтой, из первой вышли Ноубл и Радкин, вот о чем я думал, когда повернулся к мистеру Херсту и сказал «это не я…» Вот о чем я думаю в тот момент, когда все вдруг покатилось к чертовой матери, безнадежно и…

Часть четвертая Как меня зовут?

Звонок в студию: Так вот, оказывается, что всю анашу, которую они конфисковали у черных, этот полицейский перепродавал другим дилерам. А еще я читал, что тот самый легавый, который этим занимался, короче, он был как-то связан с A10, то есть с тем отделом, который теперь называется Отдел внутренних расследований.

Джон Шарк: Погоди, погоди. А при чем же тут мужик с обезьяньим сердцем?

Слушатель: Да ни при чем, наверное.

Джон Шарк: Ясно, ладно. Ну раз уж вы дозвонились, может быть, все-таки выскажетесь по поводу человека из ЮАР, которому пересадили сердце обезьяны?

Слушатель: Да нет, я не знаю. Я вот только думаю, что зря это, что он все равно помрет.

Передача Джона ШаркаРадио ЛидсВоскресенье, 12 июня 1977 года

Глава шестнадцатая

…я оборачиваюсь и спрашиваю мистера Херста, где лучше припарковаться. Его жена бросает на него косой взгляд. Мы подъезжаем к полицейским машинам, Херсты смотрят на трех рослых мужиков, идущих в нашу сторону. Мы останавливаемся посреди улицы, я выхожу, мистер Херст тоже, миссис Херст закрывает рот рукой, я поворачиваюсь и попадаю прямо на кулак Радкина, Ноубл и Эллис оттаскивают его от меня, я сгибаюсь, прихожу в себя, он высвобождает другую руку и снова бьет меня, потом пинает меня снизу по яйцам, потом какие-то рядовые тащат меня за пиджак и запихивают на заднее сиденье крохотной «панды», а Радкин все орет: «Ты падла, сука…баная!», потом наша машина отъезжает, я оборачиваюсь и вижу, что они заталкивают Радкина в машину, Эллис и Ноубл садятся следом за ним, а моя машина стоит посреди Гледхилл-роуд с распахнутыми дверями, мистер и миссис Херст качают головами, он – уперев руки в бока, она – зажав себе рот.