Игнасио Гарсиа-Валиньо - Две смерти Сократа

• Название: Две смерти Сократа
• Автор: Игнасио Гарсиа-Валиньо
• Издательство: Зксмо
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19259-Х

В «Милезии», модном публичном доме Афин, обнаружен труп влиятельного политика Анита — одного из главных обвинителей философа Сократа, чьи идеи, как принято считать, подрывали сами основы государства. Подозреваемых несколько — скандальный комедиограф Аристофан, врач Диодор, сын покойного Антемион и гетера Необула. У всех — веские причины желать смерти политика. Но кто бы ни совершил это деяние, в проигрыше окажется хозяйка «Милезии» Аспазия, а этого ее друг софист Продик допустить не может — и потому берется за расследование, которое столкнет его с кровавой изнанкой политической жизни Афин.

Необычный историко-криминальный триллер испанского писателя Игнасио Гарсиа-Валиньо «Две смерти Сократа» — впервые на русском языке.

Предуведомление координатора проекта

Идеи могут убивать. Это, пожалуй, одно из самых распространенных и опасных заблуждений человечества упорно живет в веках и приносит свои кровавые плоды до сих пор. Отразившись в кривых зеркалах массовых аберраций, представление это действительно несло смерть — нет, даже не «невинным жертвам» социальных и политических поветрий (их убивали, как правило, им подобные, вооруженные дубинами или автоматами), но самим носителям идей. За идеи шли на крест, на костер, на виселицу, в подземелья. Никому не приходило в голову, что «для совращения нации нужно желание совращаемого» (Н.Караев). Толпа не способна критически смотреть на себя. Толпа не способна признать право отдельного человека сомневаться и задавать неудобные вопросы. Не говоря уже о пользе подобного занятия.

Одним из первых классических и зафиксированных в истории случаев смерти автора за свою идею был и случай Сократа: его обвинили в «поклонении новым божествам» и «совращении молодежи» и заставили выпить яд. Афинскую демократию, в разумном устройстве которой Сократ сильно сомневался, эта смерть, как мы видим, не спасла: она и так уже дышала на ладан. По сути, греческий мудрец погиб за право разговаривать с людьми. За длинный язык, стало быть.

Сократа память человечества канонизировала, и даже идеи его дошли до нас — в пересказе учеников. Но смерть не дает покоя до сих пор, и вот вам еще одна версия — испанца Игнасио Гарсия-Валиньо. Достаточно спекулятивная — да и как иначе двадцать шесть веков спустя, — но крайне занимательная. Ведь и впрямь — раз были ученики, неужто не пытались спасти учителя? Гарсия-Валинью воспользовался своим правом задавать вопросы, за которое его герой когда-то выпил цикуту.

Максим Немцов, координатор проекта

---

Необула выпрямилась. Женщина немного запыхалась, и щеки ее пылали. '

— Ты не поверишь, — усмехнулся Продик. — В последнее время мы стали гораздо терпимее.

— Что ж, я подумаю над твоим предложением, когда придет время распроститься с ремеслом гетеры. Годы никого не щадят.

— Одно из преимуществ софистики состоит в том, что она учит смиренно встречать старость.

— А чему научился ты?

— Немного риторики, чуть-чуть того, чуть-чуть сего — ну, ты понимаешь.

— А теперь ты стал расследовать преступления? Продик вознес благодарность богам за то, что лежал лицом вниз, и гетера не могла видеть его изумления.

— Мне известно о твоей миссии, — пояснила Необула.

Теперь они сидели лицом к лицу.

— На самом деле, — признался Продик, — я хочу спасти «Милезию». А для этого нужно разыскать убийцу.

— Мы все хотим ее спасти.

— Тогда помоги мне.

Необула ласково улыбнулась софисту. Она уселась на ковер, под лампой, и принялась перебирать кисти подушки, словно хотела скрыть волнение. Продик, кряхтя и охая, поднялся с ковра. Его тело было расслаблено, но мозг работал, как ни в чем не бывало, схватывая каждое слово, сказанное гетерой.

— По-моему, — начала Необула, — это было политическое убийство. Чтобы раскрыть его, нужно иметь представление о соотношении сил в городе. Компания влиятельных людей поделила между собой власть. Каждый из них ведет свою игру. А остальные подчиняются силе и закону. Принимают правила игры и не создают проблем. Но время от времени появляется человек, который противопоставляет себя всем.

— Оппозиция не только неизбежна, но даже необходима, особенно в столь развитом государственном устройстве, как полис, — заметил Продик.

— К оппозиции можно отнести тех, кто критикует действительность, не затрагивая основ. Взять хотя бы Аристофана: он высмеивает политиков, но все равно остается законопослушным гражданином, помнит о своем долге и не угрожает государству.

— А Диодор, лекарь?

— Он тоже скорее оппозиционер, чем мятежник.

— А кто, по-твоему, мятежник?

— Мятежник стремится к радикальным переменам, не боясь разрушить устои государства. В средствах он неразборчив.

— Он-то мне и нужен. Настоящий злодей.

— Вполне возможно.

— Но ведь и сам Сократ был мятежником. Разве не за это его казнили?

— Ты полагаешь? — вскинула брови гетера. Продик ограничился коротким кивком.

Он мог бы стать мятежником, — продолжала Необула, — идеи Сократа могли бы потрясти Афины, если бы вышли за пределы узкого круга его учеников. Наш философ оказался неспособным к решительным действиям. Он ничего не мог изменить и оттого жил в постоянных терзаниях.

Говорят, он умер за истину. А ты как думаешь. Необула?

По крайней мере, сам он, кажется, в это верил. Не так уж важно, прав был Сократ или нет, куда важнее, что за свою истину он был готов заплатить жизнью.

— Ты им восхищаешься? — спросила Необула с недоброй усмешкой.

— Да, — признался софист. — Я пытаюсь понять, что заставляет человека пожертвовать жизнью, какая идея способна вдохновить его так, чтобы он презрел смерть. Каково это, в трезвом уме, хладнокровно, выпить цикуту за здоровье своих палачей.

— Хоть кто-то знает, за что умирает.

— Не такое уж плохое утешение.

— А ты знаешь, в чем состояла его истина? — поинтересовалась Необула.

— Мы об этом не говорили, но кое о чем я догадался сам. Сократ ставил честь выше жизни, потому и принял смерть. Глупо, зато величественно.

— Достойный финал великолепной трагедии. При жизни Сократ и мечтать не мог о такой славе. Умри он от старости, кто стал бы о нем вспоминать?

Продик негромко рассмеялся.

— Ну а если Сократ не был мятежником, кто же в таком случае мятежник? — спросил он немного погодя.

— Одна женщина, которая решилась дать другим женщинам образование, научила их любить свободу и спасла от мужского гнета, женщина, которая мечтает дать своим сестрам право голоса и верит, что без этого нет демократии.

— Аспазия? Ты хочешь сказать?..

— Я ничего не хочу сказать, — отрезала Необула. — Но представь, что произойдет, если «Милезию» и вправду закроют. Начнется настоящее восстание. А мы, женщины, от этого, возможно, только выиграем.

— Что же вы можете выиграть?

— Это будет зависеть от результатов переговоров. Нас услышат, по крайней мере.

— Но ты ведь не думаешь, что Аспазия могла убить человека.

Необула промолчала.

— У нее не хватило бы сил, — с надеждой произнес Продик.

_Есть одно снадобье, от которого человек погружается в непробудный сон. А хорошо отточенным кинжалом легко пронзить сердце, особенно если поупражняться на свиньях. Много сил для этого не нужно: достаточно надавить на рукоять всем своим весом.

Продик помолчал, обдумывая доводы гетеры, и нашел их довольно логичными.

— И что это за снадобье, от которого засыпают мертвым сном?

— Аспазия — мастерица готовить сонные зелья из травы Цирцеи.

Продик и сам не раз заставал подругу за этим занятием. Аспазия безошибочно распознавала травы и помнила, от каких недугов они помогают.

— Главное — правильно рассчитать дозу, — ядовито улыбнулась Необула.

Продик совсем пал духом. Расследование принимало скверный оборот. Аспазии и вправду ничего не стоило подмешать зелье в кубок Анита. Несчастный всю ночь цедил отравленное вино. А вонзить клинок в сердце неподвижного, бесчувственного человека под силу и хрупкой пожилой женщине.

И все равно я не понимаю… — Софист горестно вздохнул и покачал головой. — Она не способна на такое зверство.

Необула ласково поглядела на старика и взъерошила ему волосы.

Ты же знаешь, любовь делает нас слепыми и глухими.

Игнасио Гарсиа-Валиньо Продик кивнул.

— Аспазия была здесь, когда убили Анита, — добавила Необула.

— Она этого не скрывает.

— На самом деле ее никто не спрашивал. Кстати, она присутствовала на моем допросе. У меня так и не догадались спросить, не входила ли Аспазия к Аниту.

— Ты видела ее? — содрогнулся Продик.

— Нет. Но она могла войти. В зале ее точно не было. Спроси у Тимареты, Эвтилы или Хлаис. Из всех нас одну Аспазию не допрашивали.

Продик задумался.

— Подозреваемых очень мало, — продолжала Необула, — а убийцу до сих пор не нашли. Как такое может быть? Не знаешь?

Продику оставалось лишь признать проницательность женщины. Гетера была польщена. Она погладила гостя по щеке и помогла ему удобно устроиться среди подушек. Продик притянул Необулу к себе. Гетера ловко раздела Продика и растянулась подле него на ковре. Софист не сопротивлялся. Женщина принялась ласкать его бесстыдно и настойчиво. Продик попытался отстранить гетеру, но слишком нерешительно и мягко. Необула не отступала. Продик сделал вялую попытку отодвинуться; оттолкнуть женщину не хватало сил. Необула обхватила его за плечи, мягко, но решительно, заставила лечь на спину и принялась осыпать поцелуями, шепча какой-то нежный вздор.

— Брось, девочка, зачем тебе эта старая посудина, — взмолился Продик, — у нее и мачты давно нет.

Ласки Необулы были умелыми, расчетливыми. Продик коснулся ее полных губ, и гетера шутливо куснула софиста за палец. Прикоснувшись к влажному нёбу, старик ощутил прилив позабытой страсти. Женщина опустилась на колени и касалась его плоти кончиком языка, бессвязно шепча сладкие, запретные слова, такие верные и точные, каких не подобрал бы ни один софист. Эти слова рождали в сознании Продика неясные образы, пробуждали память о былых днях, дальних странствиях, угасших чувствах и потерянных женщинах. В душе разгоралась мечта о простой и долгой жизни без обмана, тоски и расставаний, жизни, полной хмельного вина и сладкого запаха нарда[92], жарких объятий и горящих взоров; а женщина все шептала свои диковинные слова, и он впитывал их всем своим существом. Правдивая ложь, желанный обман.

Продик из последних сил пытался разорвать пелену опасного дурмана. Он боялся любви, стыдился своего старческого тела с морщинистой желтой кожей. Продик давно ощущал себя пленником собственного уродства, а к старости это чувство стало особенно острым. Ласки гетеры становились все смелее, но софист не мог отрешиться от реальности, не мог позабыть о своем жалком теле.

Губы гетеры впились в его губы, змеиный язычок проник ему в рот и облизывал нёбо, а настойчивая рука продолжала сжимать и гладить набухающий член. Потом Необула уселась на Продика верхом и принялась тереться о живот старика своими чреслами, изгибаясь и касаясь грудью его лица. Продик попытался оттолкнуть гетеру, но силы оставили его, кровь хлынула к голове. Женщина стала раскачиваться, сначала медленно, осторожно нащупывая путь, потом все быстрее и быстрее, она извивалась, скользила вверх-вниз, то позволяя Продику погрузиться в самую глубину своего тела, то вновь отдаляясь; сначала софист издавал слабые стоны, потом затих и лежал, как мертвый, словно кусок старого мяса, годный лишь на то, чтобы доставить наслаждение молодой плоти.