Игнасио Гарсиа-Валиньо - Две смерти Сократа

• Название: Две смерти Сократа
• Автор: Игнасио Гарсиа-Валиньо
• Издательство: Зксмо
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19259-Х

В «Милезии», модном публичном доме Афин, обнаружен труп влиятельного политика Анита — одного из главных обвинителей философа Сократа, чьи идеи, как принято считать, подрывали сами основы государства. Подозреваемых несколько — скандальный комедиограф Аристофан, врач Диодор, сын покойного Антемион и гетера Необула. У всех — веские причины желать смерти политика. Но кто бы ни совершил это деяние, в проигрыше окажется хозяйка «Милезии» Аспазия, а этого ее друг софист Продик допустить не может — и потому берется за расследование, которое столкнет его с кровавой изнанкой политической жизни Афин.

Необычный историко-криминальный триллер испанского писателя Игнасио Гарсиа-Валиньо «Две смерти Сократа» — впервые на русском языке.

Предуведомление координатора проекта

Идеи могут убивать. Это, пожалуй, одно из самых распространенных и опасных заблуждений человечества упорно живет в веках и приносит свои кровавые плоды до сих пор. Отразившись в кривых зеркалах массовых аберраций, представление это действительно несло смерть — нет, даже не «невинным жертвам» социальных и политических поветрий (их убивали, как правило, им подобные, вооруженные дубинами или автоматами), но самим носителям идей. За идеи шли на крест, на костер, на виселицу, в подземелья. Никому не приходило в голову, что «для совращения нации нужно желание совращаемого» (Н.Караев). Толпа не способна критически смотреть на себя. Толпа не способна признать право отдельного человека сомневаться и задавать неудобные вопросы. Не говоря уже о пользе подобного занятия.

Одним из первых классических и зафиксированных в истории случаев смерти автора за свою идею был и случай Сократа: его обвинили в «поклонении новым божествам» и «совращении молодежи» и заставили выпить яд. Афинскую демократию, в разумном устройстве которой Сократ сильно сомневался, эта смерть, как мы видим, не спасла: она и так уже дышала на ладан. По сути, греческий мудрец погиб за право разговаривать с людьми. За длинный язык, стало быть.

Сократа память человечества канонизировала, и даже идеи его дошли до нас — в пересказе учеников. Но смерть не дает покоя до сих пор, и вот вам еще одна версия — испанца Игнасио Гарсия-Валиньо. Достаточно спекулятивная — да и как иначе двадцать шесть веков спустя, — но крайне занимательная. Ведь и впрямь — раз были ученики, неужто не пытались спасти учителя? Гарсия-Валинью воспользовался своим правом задавать вопросы, за которое его герой когда-то выпил цикуту.

Максим Немцов, координатор проекта

---

Он узнал их имена?

Это мне как раз неизвестно. Мне отец ничего не говорил, хотел сначала все выяснить и донести судьям.

Антемион глубоко вздохнул и закатил глаза. Выглядел он ужасно. Молодой человек протрезвел, но казался совсем больным. Взяв себя в руки, он продолжал:

— Ходят слухи, что друзья Сократа пытались его освободить. Это правда, я точно знаю. Он отказался, хотел принести себя в жертву. Чтобы весь город терзался муками совести: а что если мы казнили невиновного? Что если он был прав? Сократ хотел остаться в истории героем, достойно принявшим несправедливое наказание.

— Он был помешан на идее бессмертия, — подтвердил софист.

— Мы с отцом сразу же заподозрили неладное, но решили: пусть бежит. Пусть все знают, что он виновен. Да мы бы сами устроили этот побег, если бы друзья Сократа нас попросили. — Антемион усмехнулся. — Но Сократ оказался умнее и предпочел остаться в тюрьме. Впрочем, эта история и так всем известна, куда интереснее то, что было дальше. Всю правду знал только мой отец, но он уже никому ничего не расскажет. Я думаю, у заговорщиков был еще один план, безупречный, такой, который и сам Сократ принял бы, но мой отец его раскрыл. Вот только что это был за план? Понятия не имею. Сократ ни за что не согласился бы прослыть преступником.

— Он стал бы отрицать свою вину даже после побега?

— Вот именно. С трудом верится, не правда ли? Только не спрашивай меня, как это возможно: быть преступником, бежавшим от правосудия, и в то же время ни в чем не повинным человеком. Но заговорщики что-то придумали. Отец узнал, что они собирались перевезти философа в Мегару, но в последний момент что-то сорвалось. Удайся их план, и Сократ, и Анит остались бы живых. Мой отец нашел неоспоримое доказательство. Он начать новое расследование, чтобы вывести заговорщиков на чистую воду. Такое доказательство, которое убедило бы Ареопаг. Отец держал его в руках, а потом оно каким-то непостижимым образом исчезло. Или было похищено. Но оно все еще здесь, в Афинах, я знаю. В «Милезии» или где-нибудь поблизости от нее.

— Ты уверен? — насторожился софист.

— В последние дни отец туда зачастил, хотел найти свое доказательство. А нашел смерть.

— Это человек или предмет?

— Понятия не имею.

— Тогда Анита убили, — заключил Продик, — чтобы спасти заговорщиков и защитить доброе имя Сократа.

— Должно быть, так оно и вышло. Убийца знал, что отец охотится за уликой.

— И следы ведут в «Милезию», — задумчиво покачал головой Продик.

— Теперь ты понял, кого я подозреваю? Приметы: близкий друг Сократа, но не ученик, отважный, умный, влиятельный, способный придумать хитроумный план, имеет отношение к «Милезии».

— Аспазия из Милета, — прошептал софист. Дрожащая рука не удержала кубок. Софист наклонился, чтобы поднять его, и его искаженное страхом лицо отразилось в багряной винной лужице.

ГЛАВА XXVI

Вгустом и тяжелом хмельном тумане колебалось пламя свечей, мелькали неясные тени, извивались гибкие, бесстыдные, дразнящие обнаженные женские тела, плавали сладкие ароматы, звучали голоса и звонкий смех. Развалившись на широких ложах или прямо на полу, мужчины жадно следили за стройной танцовщицей, которая извивалась и кружилась в неверном свете факелов на фоне тяжелого занавеса, звеня браслетами и встряхивая роскошными волосами.

Услужливые, ласковые, соблазнительные женщины разливали гостям вино. Гетеры, нежные и послушные, словно комнатные собачки, разводили мужчин по комнатам; всюду витал дух сладостного разврата: в таинственных складках занавесей, в причудливых танцах и манящих звуках кифары, в шепоте и смешках, в опасной близости чужого тела, в потной коже, в плоти, трепетавшей в томительном и радостном предчувствии. В каждом взгляде, в каждом движении босой ножки или крутого бедра, в каждом прикосновении, улыбке, смешке таилось обещание невиданных наслаждений, удовольствия на грани безумия и гибели.

В «Милезии» стиралась граница реальности и сна. Игра света и тени, колебание свечей, отраженное в бесчисленных зеркалах, таинственный лунный блеск мозаичных стен, хмельное и сладкое вино, чарующие ароматы помогали гостю погрузиться в обманчивый, фантастический мир. Дом свиданий манил тех, кому хотелось осязать мечты.

Лежа на чудесном мягком ложе и наслаждаясь превосходным массажем, который ему делала Необула, Продик рассматривал гобелен на стене: привязанный к мачте Одиссей внимал пению обольстительных и хищных крылатых сирен. Мореплаватель всеми силами старался порвать путы и броситься в черные волны Понта навстречу дивному пению.

Вдыхая терпкий запах кипрских благовоний, которые гетера втирала в его спину, Продик думал, не из рода ли морских сирен сама Необула. В ее руках софист был совершенно беспомощен, словно рыба на разделочном столе. Ловкие, ласковые пальцы разминали старческие мышцы, и напряжение постепенно уступало место мучительному наслаждению.

В уютные покои почти не долетал шум разудалого празднества, которое продолжалось в главном зале. Продик позабыл обо всем на свете, отдавшись невиданному блаженству. Когда гетера принималась массировать плечи и шею софиста, он видел ее ноги, стройные, сильные и совершенно гладкие. Чтобы коснуться их, довольно было протянуть руку, но софисту совсем не хотелось двигаться. Годы брали свое: Продик все чаще предпочитал другим видам наслаждения абсолютный покой.

Быть софистом и послом, наверное, очень интересно, — промурлыкала Необула. — Ты познал немало прекрасных женщин и написал много замечательных книг.

Гетера повязала каштановые волосы лиловым платком. Любимыми цветами гетеры были фиолетовый, синий и красный: вот и сегодня она выбрала лиловый дорийский пеплум и накидку цвета моря на закате.

— Совсем немного поистине красивых женщин и кучу плохих книг.

— Софиста у меня еще никогда не было. Вас очень мало, и вкусы у вас странные. Впрочем, я люблю всякие извращения.

И она принялась разминать Продику плечи ребрами ладоней. Софисту казалось, что к его телу возвращается юношеская гибкость.

— Ты ничего не потеряла, — произнес он ровным голосом.

— Вы, мудрецы, не верите в настоящую страсть. — Она скорчила забавную гримасу.

— Разве в этом мире есть хоть что-нибудь опаснее страсти? Из-за нее разгораются войны, рождаются и умирают люди.

— Кажется, я знаю твое слабое место, — усмехнулась Необула. — Ты слишком полагаешься на здравый смысл. Стараешься держать голову в холоде.

— К несчастью, это не всегда удается.

Необула кивком головы указала на гобелен с Одиссеем и сиренами. Продик покосился на связанного мореплавателя.

— Вот пример истинной мудрости, — заметила гетера. — Он выжил, потому что не доверял собственной холодной голове и знал всю силу страсти. Потому и велел себя связать. Отказался от свободы выбора.

Продик не мог скрыть восхищения. Слова, достойные самой Аспазии!

Непринужденно беседуя, гетера и софист старались нащупать слабые стороны друг друга и прикинуть, откуда ждать нападения.

— Все это очень интересно, Необула. Я вижу, ты весьма образованная женщина. Но согласиться с тобой не могу. Я хочу сказать, что Одиссей сделал сознательный выбор. Здравый смысл подсказал ему, что страсть может оказаться губительной. Он сумел обойти западаю.

Пальцы гетеры принялись пощипывать Продику спину.

— Знаешь? Мужчины иногда зовут меня сиреной.

— Тебе нравится отдаваться за деньги?

— А почему бы и нет?

— Это ремесло дает определенную свободу, но плата за нее может оказаться чересчур высокой.

Горячие ладони опустились софисту на бедра и яростно разминали мышцы.

— Мы, гетеры, всегда находимся среди мужчин и знаем каждую ниточку в ткани мужской власти. Мы вхожи в дома самых влиятельных людей, мы слушаем их разговоры, видим, что происходит за закрытыми дверьми, храним самые сокровенные тайны. Мы завлекаем мужчин, сводим с ума и делаем беззащитными. Мы знаем о них все, нам ведомы их пороки, болезни, слабости, мерзости — разузнать все это для нас не составляет труда. Мужчины сами делятся с нами своими секретами и верят, когда мы клянемся молчать. Они приходят к нам искать убежища, и мы утешаем их. У нас просят совета и участия. Мы помогаем развеять страхи.

— Понимаю.

— «Милезия» — уменьшенная копия Афин. Здесь сталкиваются разные силы, разные идеи. Жажда власти сродни любовному влечению. Человеческое тело подобно полису. А политика — эротике.

Тебе стоит заняться софистикой, — улыбнулся Продик. — Полагаю, в нашем маленьком братстве ты пришлась бы ко двору. И могла бы преподать нам хороший урок.

А ваше маленькое братство осмелится принять в свои ряды женщину?

Необула выпрямилась. Женщина немного запыхалась, и щеки ее пылали. '