Игнасио Гарсиа-Валиньо - Две смерти Сократа

• Название: Две смерти Сократа
• Автор: Игнасио Гарсиа-Валиньо
• Издательство: Зксмо
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19259-Х

В «Милезии», модном публичном доме Афин, обнаружен труп влиятельного политика Анита — одного из главных обвинителей философа Сократа, чьи идеи, как принято считать, подрывали сами основы государства. Подозреваемых несколько — скандальный комедиограф Аристофан, врач Диодор, сын покойного Антемион и гетера Необула. У всех — веские причины желать смерти политика. Но кто бы ни совершил это деяние, в проигрыше окажется хозяйка «Милезии» Аспазия, а этого ее друг софист Продик допустить не может — и потому берется за расследование, которое столкнет его с кровавой изнанкой политической жизни Афин.

Необычный историко-криминальный триллер испанского писателя Игнасио Гарсиа-Валиньо «Две смерти Сократа» — впервые на русском языке.

Предуведомление координатора проекта

Идеи могут убивать. Это, пожалуй, одно из самых распространенных и опасных заблуждений человечества упорно живет в веках и приносит свои кровавые плоды до сих пор. Отразившись в кривых зеркалах массовых аберраций, представление это действительно несло смерть — нет, даже не «невинным жертвам» социальных и политических поветрий (их убивали, как правило, им подобные, вооруженные дубинами или автоматами), но самим носителям идей. За идеи шли на крест, на костер, на виселицу, в подземелья. Никому не приходило в голову, что «для совращения нации нужно желание совращаемого» (Н.Караев). Толпа не способна критически смотреть на себя. Толпа не способна признать право отдельного человека сомневаться и задавать неудобные вопросы. Не говоря уже о пользе подобного занятия.

Одним из первых классических и зафиксированных в истории случаев смерти автора за свою идею был и случай Сократа: его обвинили в «поклонении новым божествам» и «совращении молодежи» и заставили выпить яд. Афинскую демократию, в разумном устройстве которой Сократ сильно сомневался, эта смерть, как мы видим, не спасла: она и так уже дышала на ладан. По сути, греческий мудрец погиб за право разговаривать с людьми. За длинный язык, стало быть.

Сократа память человечества канонизировала, и даже идеи его дошли до нас — в пересказе учеников. Но смерть не дает покоя до сих пор, и вот вам еще одна версия — испанца Игнасио Гарсия-Валиньо. Достаточно спекулятивная — да и как иначе двадцать шесть веков спустя, — но крайне занимательная. Ведь и впрямь — раз были ученики, неужто не пытались спасти учителя? Гарсия-Валинью воспользовался своим правом задавать вопросы, за которое его герой когда-то выпил цикуту.

Максим Немцов, координатор проекта

---

Продик понятия не имел, что думают Аристофан и Диодор о демократии. Об их образе мысли, убеждениях и отношении к Сократу стоило узнать побольше. Нельзя было сбрасывать со счетов и многочисленные долги Аристофана.

Расспрашивать подозреваемых следовало с большой осторожностью, дабы не спугнуть их раньше времени. Чтобы вызвать обоих на откровенность, пришлось бы прикинуться другом Сократа. Чужеземное происхождение могло сыграть на руку Продику: никто не заподозрил бы в нем лазутчика правителей. Главные надежды софист связывал с Аристофаном: в конце концов, они давно знали и уважали друг друга.

ГЛАВА XXII

Ни один правитель не сумел бы заткнуть ему рот. Его диатрибы, словно стая злобных оводов, жалили демократов, тиранов, полководцев. А он оставался цел и невредим, этот исполин, которого все, скорее, боялись, чем любили. Народ повторял злобные шутки Аристофана из уст в уста, а он сохранял жизнь и свободу, благодаря то ли подлинной демократии, то ли лицемерным властям, желавшим показать, что в Афинах никого не преследуют за инакомыслие.

Любой афинянин больше всего на свете боялся попасть на зубок комедиографу. Хотя, с другой стороны, стать персонажем комедии было даже лестно: попасть в пьесу означало войти в историю. На Олимпе дураков, привыкших гоняться за легкой славой, комедиограф был верховным божеством.

Продик всегда считал Аристофана и Сократа друзьями и не мог понять, зачем комедиографу понадобилось высмеивать философа в давнишней пьесе «Облака». Публика попадала от хохота, когда на сцене появился сам Аристофан, мастерски загримированный под Сократа: с уродливым длинным носом, всклокоченной бородой и безумным взглядом. Он раскачивался в огромной корзине, подвешенной к потолку. Многие утверждали, что в тот день Сократ, сидевший среди зрителей, единственный раз в жизни смеялся. Продик тоже получил свое; один из персонажей комедии говорил: «Из всех небесных философов мы станем слушать только Продика».

И все же Аристофан любил Сократа и никогда этого не скрывал.

Аристофан снимал виллу на Пнисском холме, в дубовой роще. Эта вилла всегда считалась одной из самых роскошных в Афинах. Однако теперь, к немалому удивлению софиста, у нее не оказалось двери. Ее заменяла пара наскоро сбитых досок. Продик не решился стучать, побоявшись разрушить хрупкую конструкцию.

— Аристофан! — закричал он во весь голос.

Комедиограф в отчаянии бился головой о заваленный свитками стол. Шли часы, дни, недели, а его положение оставалось совершенно безнадежным. Аристофан послал своего раба Ксанта узнать, кто пришел. Ксант высунул нос на улицу и тут же возвратился, сообщив хозяину, что пожаловал какой-то незнакомец — на вид вполне безобидный. Аристофан пошел открывать, прихватив на всякий случай тяжелую палку.

Жалкая дверь распахнулась, и перед Продиком возник растрепанный седой гигант с тяжелой палкой наперевес. Из-под косматых бровей мрачно смотрели налитые кровью глаза. Свирепый вид хозяина виллы никак не обещал радушного приема.

— Продик, наш славный софист! — воскликнул Аристофан, стремительно меняясь в лице. Приятели крепко обнялись. Продик слегка поморщился, почуяв исходящий от хозяина винный дух. — Что привело тебя сюда? Ты у нас с официальным визитом? Сколько же лет мы не виделись! А что с твоими волосами? Тоже в белый цвет перекрасился?

Приятели дружно расхохотались. Аристофан смеялся громко и не слишком благопристойно, но весьма заразительно. Он дружески хлопнул Продика по плечу, и софисту показалось, что его старые кости вот-вот превратятся в пыль.

— Я слышал, ты написал замечательную книжку, правда, не знаю, ни о чем она, ни как называется, — сообщил Аристофан. — Я ее, конечно, не читал, ты у нас пишешь слишком уж мудрено и непонятно. Не то что я — мои комедии любой недоумок поймет.

— Надеюсь, я не помешал тебе работать, — вежливо произнес гость.

Раб помог Продику разуться. У слуги было тонкое печальное лицо и глаза умной собаки. Несмотря на чудовищный беспорядок, жилище Аристофана показалось софисту довольно уютным. Изукрашенной фресками передней хозяин провел гостя через внутренний двор, в полупустые покои, где из-за спешной распродажи имущества почти не осталось мебели.

— Помешал работать? Ты оборвал меня, можно сказать, на середине фразы. Впрочем, это пустяки; я начал комедию два месяца назад и все не могу закончить. Жду, что музы нашепчут мне на ушко какую-нибудь скабрезность.

Повсюду валялись испещренные помарками свитки. Аристофан давно научился передвигаться по бумажному морю, не наступая на ценные рукописи. Спертый воздух, скудная обстановка, мохнатая пыль, паутина по углам… Знаки, которые софист мог прочесть без всякого труда, расшифровать ничего не стоило. Здесь жил совсем пропащий человек.

— Хозяин дома собирается вышвырнуть меня на улицу, — признался Аристофан. — Вся мебель принадлежит ему. Я не платил уже несколько месяцев, и ему надоело просить по-хорошему. Я ведь тебя чуть не прибил, думал, что ты один из его молодчиков. Кстати, мне еще ни разу не приходилось драться с софистами. Представляешь, этот болван взял привычку являться по ночам, чтобы изводить меня. Он уже сломал дверь, засыпал колодец, а теперь начал разбирать крышу. Чтобы выгнать меня, несчастный дурак готов разрушить собственный дом!

— Сочувствую. Впрочем, ты мог бы найти жилище подешевле.

— Ну да, известное дело. Но мне нужна вилла, достойная моего положения. Я же у нас знаменитость!

Комедиограф громогласно рассмеялся собственной шутке.

— Очень жаль, — осторожно заметил Продик, — что прославленный автор находится в столь плачевном состоянии.

— Мало того что меня преследуют кредиторы, так я еще, оказывается, убил человека. Разве я не могу расправиться с врагом без помощи ножа? Наши правители — лживые бездари, которые имеют наглость называть свой прогнивший режим демократией, хотя все знают, что это анархия, раздолье для мошенников, доносчиков, воров и трусов.

Продик был склонен больше верить Аспазии: Аристофан слишком много тратил на гетер.

— Меня долго не было в Афинах. Знаю только, что казнили Сократа, — решил он прибегнуть ко лжи.

— Это было подлое судилище. Уж поверь мне. Таких людей, как Сократ, больше нет. Остались одни глупцы и демагоги.

Софист окинул взглядом комнату: разбросанные в беспорядке свитки, поломанные палочки для письма на запыленном столе, огарки свечей, засохшие корки. Картину дополняла настольная модель Олимпа, изображенного в виде дома свиданий с Зевсом-громовержцем, который нашел весьма неожиданное применение своей молнии.

— А это зачем? — поинтересовался Продик со смехом.

— Не вредно все время иметь перед глазами богов, — горделиво пояснил Аристофан.

— Чтобы отличать добро от зла?

— Это краеугольный камень представлений о морали, — провозгласил комедиограф.

У подножия Олимпа замерла в игривой позе муза комедии Талия. У противоположной стены стояла лежанка, на которой Аристофан писал, когда уставал сидеть за столом; рядом стоял маленький столик с пюпитром и подставкой для письменных принадлежностей. Маленькое окошко выходило во внутренний двор, узкая лестница вела наверх, в помещения для рабов (на самом деле у сочинителя был всего один раб). Продик вгляделся в папирус, над которым, по всей видимости, работал Аристофан, но не смог разобрать ни слова.

— Очередная злобная сатира!

— Как же! Заказ.

— Ты пишешь на заказ? — не поверил Продик.

— Меня Аспазия попросила. Она придумала замечательный сюжет: женщины захватывают власть и порабощают мужчин. Что скажешь?

— А почему бы и нет? Я, кажется, знаю место, где царит гинеократия.

— Правда? — озадаченный комедиограф почесал бороду. — Жуткая клоака, должно быть.

— Ты любишь бывать там по вечерам.

На этот раз хохот Аристофана был поистине громоподобным. Софист продолжал:

— По мне, равенство полов наступит не тогда, когда женщины станут править, а когда мужчины начнут менять постель своим впавшим в детство родителям.

— Зевс-громовержец! Надеюсь, это время никогда не наступит.

Продик так и не смог разобрать почерк комедиографа. Аккуратно свернув свиток, он убрал его в чехол.

— И не стыдно тебе писать по заказу, великий насмешник?

Аристофан отобрал у гостя свиток и не глядя забросил его куда-то в угол. Теперь он казался задумчивым:

— Грядут тяжкие времена, но меня голыми руками не возьмешь. Я им не Филиппид[90] какой-нибудь. Выпьешь? — Он протянул софисту кубок. Продик отказался. — Говорят, пьянство до добра не доведет. Но это доброе хиосское вино: ни запаха, ни забытья.

Продик все же отхлебнул из кубка и удивленно прищелкнул языком:

— Надо же! Не разбавлено!