Игнасио Гарсиа-Валиньо - Две смерти Сократа

• Название: Две смерти Сократа
• Автор: Игнасио Гарсиа-Валиньо
• Издательство: Зксмо
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19259-Х

В «Милезии», модном публичном доме Афин, обнаружен труп влиятельного политика Анита — одного из главных обвинителей философа Сократа, чьи идеи, как принято считать, подрывали сами основы государства. Подозреваемых несколько — скандальный комедиограф Аристофан, врач Диодор, сын покойного Антемион и гетера Необула. У всех — веские причины желать смерти политика. Но кто бы ни совершил это деяние, в проигрыше окажется хозяйка «Милезии» Аспазия, а этого ее друг софист Продик допустить не может — и потому берется за расследование, которое столкнет его с кровавой изнанкой политической жизни Афин.

Необычный историко-криминальный триллер испанского писателя Игнасио Гарсиа-Валиньо «Две смерти Сократа» — впервые на русском языке.

Предуведомление координатора проекта

Идеи могут убивать. Это, пожалуй, одно из самых распространенных и опасных заблуждений человечества упорно живет в веках и приносит свои кровавые плоды до сих пор. Отразившись в кривых зеркалах массовых аберраций, представление это действительно несло смерть — нет, даже не «невинным жертвам» социальных и политических поветрий (их убивали, как правило, им подобные, вооруженные дубинами или автоматами), но самим носителям идей. За идеи шли на крест, на костер, на виселицу, в подземелья. Никому не приходило в голову, что «для совращения нации нужно желание совращаемого» (Н.Караев). Толпа не способна критически смотреть на себя. Толпа не способна признать право отдельного человека сомневаться и задавать неудобные вопросы. Не говоря уже о пользе подобного занятия.

Одним из первых классических и зафиксированных в истории случаев смерти автора за свою идею был и случай Сократа: его обвинили в «поклонении новым божествам» и «совращении молодежи» и заставили выпить яд. Афинскую демократию, в разумном устройстве которой Сократ сильно сомневался, эта смерть, как мы видим, не спасла: она и так уже дышала на ладан. По сути, греческий мудрец погиб за право разговаривать с людьми. За длинный язык, стало быть.

Сократа память человечества канонизировала, и даже идеи его дошли до нас — в пересказе учеников. Но смерть не дает покоя до сих пор, и вот вам еще одна версия — испанца Игнасио Гарсия-Валиньо. Достаточно спекулятивная — да и как иначе двадцать шесть веков спустя, — но крайне занимательная. Ведь и впрямь — раз были ученики, неужто не пытались спасти учителя? Гарсия-Валинью воспользовался своим правом задавать вопросы, за которое его герой когда-то выпил цикуту.

Максим Немцов, координатор проекта

---

Судебное разбирательство затянулось до самой ночи. Оставалось лишь назначить наказание. Клепсидру дважды переворачивали. Измученный Сократ поник на своей скамье. Аргументы обеих сторон были давно исчерпаны. Выступление подсудимого не добавило ему сторонников; чему быть, того не миновать. Однако Анит и его приспешники продолжали насмехаться над Сократом и унижать его. В ответ он снова отверг все обвинения, заявил, что прожил добродетельную жизнь, и попросил не о снисхождении, а о… пожизненном содержании. В качестве наказания Сократ попросил заточить его во дворце для олимпиоников на Пританее и держать там за счет полиса. Таким образом он хотел показать, что не признает себя виновным и не намерен уступать обвинителям. Однако судьи сочли эти слова оскорбительным высокомерием.

— Нужно признать, это довольно впечатляюще, — сказал Продик. — Не знаю, чего здесь больше, отваги или беспечности, но эти слова достойны великого человека.

— Попроси Сократ о снисхождении, его, возможно, и пощадили бы. Он сознательно пошел на смерть. Принес себя в жертву. Едва ли я когда-нибудь пойму, зачем.

Разумеется, судьи не утвердили наказания, которое просил для себя обвиняемый. Сократа приговорили к смерти. Все было кончено. Обреченному оставалось лишь последнее слово. Над площадью повисла тягостная тишина. Зрители и судьи не отрываясь смотрели на осужденного. На этот раз Сократ говорил, не поднимаясь с места. Он слишком устал.

— Как видно, вы решили укрепить новую демократию насилием, — сказал Сократ, — казня за инакомыслие. Вами управляет страх, он заставляет вас видеть врага в каждом, кто не похож на других. Моя смерть не спасет Афины. Вы боитесь истины и потому не можете судить по справедливости. Тот, кто ждал от меня мольбы о пощаде, будет разочарован: я не намерен унижаться, признаваясь в преступлениях, которых не совершал.

Я прожил долгую жизнь и не боюсь смерти, но мне горько сознавать, что город, который я люблю, для которого я сделал так много, теперь пожелал убить меня. Сегодня меня признали изменником, но что будет потом… время покажет.

— Великолепная хроника, похвалил Продик, — ты замечательный историк. Правда, кое-что до сих пор не ясно. Ты действительно думаешь, что Сократ решил добровольно принять смерть?

— Мне так показалось. Сократ понял, что его враги оказались сильнее. Опровергать клевету было ниже его достоинства. Ведь Сократа признали виновным заранее. Так был ли смысл просить о снисхождении? Это означало бы признать свою вину, хотя бы отчасти.

— По-моему, — проговорил софист, — первейший долг любого разумного человека состоит в том, чтобы заботиться о собственной жизни, а потом уже о чести, достоинстве и прочих вещах.

Историк был задет за живое, но не подал вида. Откинувшись на ложе, он сказал очень мягко:

— И тем не менее, Сократ до конца сохранил верность самому себе.

— Что это значит — верность самому себе?

— Для Сократа это означало принять наказание, даже несправедливое.

— Я слышал, друзья хотели устроить ему побег.

— Он отказался.

— Что за безумие!

Ксенофонт наградил софиста тяжелым, неприязненным взглядом.

— Я вижу, ты совсем не понимаешь идей Сократа.

— Понимаю, но не разделяю. Я не думаю, что защищаясь от несправедливых обвинений, можно изменить себе. Сократ сам всегда говорил, что люди важнее законов. Человек был центром его мира. Человек и истина. Зачем же он покривил душой, пошел на поводу у толпы?

— Он выпил цикуту из уважения к афинской демократии.

— Из уважения к суду, — поправил Продик. — Сократ не мог не видеть разницы.

Ксенофонт уже не пытался скрыть раздражение. Он нетерпеливо покачал ногой:

— По-твоему, Сократу надо было бежать?

— По-моему, он решил наказать Афины, заставить всех афинян разделить с ним наказание. Сократ вообразил себя кем-то вроде Антигоны[89], трагическим героем, защитником истины. Достойная смерть обеляет нас в глазах истории.

— Сократ был против самоубийств.

— Можешь по-прежнему считать, что его убили. Но он мог спастись. Наш философ понимал, что терпит поражение, потому и выпил цикуту.

Для Ксенофонта эти слова оказались последней каплей. Теперь он смотрел на софиста с нескрываемой враждебностью:

— Правильно вас называют бесчувственными чурбанами.

— Может, да, а может, и нет, как говорил Протагор, — усмехнулся Продик.

— Тогда нам больше не о чем говорить. — Ксенофонт принялся сворачивать рукопись с таким ожесточением, что едва не разорвал ее.

ГЛАВА XXI

Сливки афинского общества недаром любили бывать в доме Аспазии. Это была просторная, светлая вилла с мягкими, густыми коврами и хранившими прохладу мраморными стенами, каждый уголок которой неизменно сверкал чистотой. В библиотеке хранилось лучшее собрание книг из всех, что Продику доводилось видеть. Кажтый свиток был обернут в льняное полотно для защиты от сырости. Софист знал, что хозяйка дома прочла все эти книги.

Двор, в изящных портиках которого так приятно было скрываться от жары, в вечерние часы наполнялся ароматом вина из погребов, а по утрам — запахом свежего хлеба. По дому сновали ловкие и вышколенные рабы; цирюльники могли аккуратно и быстро подровнять гостю бороду, виночерпии наполняли кубки с безупречной точностью, а главное — все без исключения слуги знали, когда хозяева нуждаются в них и когда им лучше не попадаться на глаза. Порой Продику казалось, что рабы способны предугадывать его желания. Это обстоятельство не переставало удивлять и забавлять софиста. Позвав слугу, он принимался гадать, кто войдет в его покои на этот раз: нубиец с бронзовой кожей или сгорбленная старуха, еще стройной девушкой захваченная в одном из давних походов. Рабы бесшумно передвигались по дому, словно хлопотливые муравьи, лишь с кухни, расположенной на заднем дворе, иногда долетали их голоса и смех. Гребцов, прибывших с Кеоса вместе с гостем, разместили за конюшнями, в постройке для прислуги, и обращались с ними вполне сносно.

Постепенно Продик стал различать слуг по именам и лицам и даже мысленно составил их список. Двое конюхов присматривали за лошадьми, две девушки одевали и причесывали Аспазию, еще были трое юных виночерпиев, смотритель библиотеки, следивший за тем, чтобы у софиста не переводились чернила, папирус и палочки для письма, четверо возчиков, управлявших колесницами, двое гребцов, три поломойки, две кухарки, четверо банщиков, снабжавших гостей полотенцами и мыльным корнем, садовница, две ткачихи, трое сторожей, двое рабов, которые ходили за покупками и наполняли погреба, девушка, которой было поручено чистить серебро, скороход, носивший письма хозяйки и сопровождавший ее повсюду… Всего тридцать девять человек, в основном — скифы, которые всегда оставались в цене на невольничьих рынках, но попадались и беотийцы, фракийцы, фригийцы, армяне, италийцы, и все они превосходно говорили по-гречески. Охранники на родине служили в городской страже и были захвачены на поле боя. Ни один из рабов не казался изможденным и несчастным, все были улыбчивы, услужливы и бодры. Аспа-зия обращалась с прислугой очень мягко, признавая за рабами право на свободное время и развлечения. Слуги гордились и восхищались своей хозяйкой, которая не считала ниже своего достоинства переброситься парой слов с рабом. Многие из них жили в доме Аспазии много лет и служили ей верой и правдой. Хозяйка щедро вознаграждала своих людей за преданность, заботилась о них, а когда кому-нибудь случалось заболеть, посылала за своим личным лекарем.

Все это, а также тишина, покой и предоставленная хозяйкой полная свобода помогали Продику чувствовать себя на вилле какдома. В комнате для гостей софиста ждали пуховая перина и теплое шерстяное одеяло. В его распоряжении были свежая вода в глиняных кувшинах и рукомойнике, отличное вино и сладости. Просторные и тихие покои стали для Продика надежным убежищем от мирских тревог, здесь он чувствовал себя желанным гостем.

Друзья завтракали в саду. Внезапно Аспазия коснулась руки Продика.

— Ксенофонт вчера был в ярости.

— Действительно, — подтвердил Продик, — мне очень жаль. Его разозлило, что я усомнился в виновности Сократа.

— А ты и рад бы его подразнить, не так ли?

— Ну ты ведь меня знаешь.

— Вот именно.

Аспазия смотрела на Продика с укором и почти материнской нежностью. Искусный макияж не мог скрыть ее бледности. Седые волосы Аспазии были стянуты в тугой узел, а ворот туники закрепляла фибула с изображением совы — символа Афин.

— Он замечательный историк, — заметила женщина. — Достойный ученик Фукидида.

— У меня и в мыслях не было его оскорбить. Хроника мне очень пригодилась, хотя я предпочел бы присутствовать на суде, чтобы увидеть все своими глазами. По-моему, это был очень интересный процесс. Определенно, ни на что не похожий.