Давыд Гай - Небесное притяжение

• Название: Небесное притяжение
• Автор: Давыд Гай
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Книга рассказывает о жизни и творчестве генерального авиаконструктора, Героя Социалистического Труда Владимира Михайловича Мясищева. Созданные Мясищевым машины отличались смелостью замысла, оригинальностью, высокой надежностью, им не было равных в мире.

Книга рассчитана на широкого читателя.

---

По ходу вносились коррективы. Гермокабины вначале остеклили одиночными стеклами. Возникло сомнение, не будут ли они запотевать, ухудшая летчикам и стрелкам обзор. Тогда решили поставить двойные стекла.

В конце июля произошло событие, которого Владимир Михайлович так ждал. Он вновь обнял жену и дочь, вновь сел за семейный обеденный стол. Выше радости, чем оказаться среди близких, нельзя было и придумать. Он весь светился счастьем.

Текли месяц за месяцем, самолет обретал зримые контуры. Успешно шли дела и у коллег. Петляковцы завершили экстренную переделку истребителя 100 в пикирующий бомбардировщик, и летчики приступили к его испытаниям. Конструкторы создали машину, выполнявшую такую же задачу, как германский «Юнкерс-87». Теперь дело было за ее серийным производством. Туполев достраивал пикировщик под индексом 103. Работа шла в невероятном темпе — газетные сообщения вселяли тревогу. Сколько еще отпущено стране мирных дней, никто предсказать не мог.

КБ облетела весть — в Москву прибыла германская авиационная техника. Согласно экономическому соглашению, последовавшему за пактом о ненападении между Германией и Советским Союзом, Германия обязалась поставить в СССР оборудование и машины, включая самолеты.

В Берлин выехали две делегации наших авиационных специалистов и отобрали все лучшее, что было у люфтваффе. Неожиданно охотно пошли гитлеровцы на поставку нам новых самолетов. Своеобразный психологический ход, цель которого — внушить противнику представление о могуществе германского оружия. А скопировать крылатые машины — дело не простое и не быстрое. В чем-то гитлеровцы оказались правы — копировать их «мессершмитты», «хейнкели», «юнкерсы», «дорнье» мы не стали. В чем-то просчитались. Импортные схемы удалось тщательно исследовать, изучить, определив сильные и слабые стороны. А это уже немало.

Поездки в Германию, знакомство с новыми истребителями и бомбардировщиками частично повлияли на решения о выпуске советских боевых машин. Петляков архисрочно переделал свой истребитель 100 в пикирующий бомбардировщик. Изменились задания и других конструкторов.

…И вот то, что должно было произойти, произошло.

В то июньское воскресенье Мясищев, как и многие горожане, находился у себя на даче. Страшная весть сорвала его с места. В половине второго он приехал на завод, где стоял строящийся ДВБ. Стихийно возник митинг. Рабочие, инженеры говорили, что не пожалеют сил для отпора вероломному врагу. Владимиром Михайловичем овладело странное чувство потери, смешанное с гневом и ненавистью, чувство потери не чего-то материализованного — потери времени. Потери не по своей вине. Если б еще каких-нибудь полгода! Его бомбардировщик начал бы летать, потом — серия. Чутье подсказывало — бомбардировщик ждет нелегкая участь.

Сведения с фронтов приходили неутешительные: большие потери нашей авиации в первую неделю боев, многие самолеты разбомблены на аэродромах, не успев взлететь. Мясищева потрясло сообщение Совинформбюро: только за 22, 23 и 24 июня советская авиация потеряла 374 боевых самолета, они подверглись уничтожению в основном на земле.

В июле началась эвакуация конструкторских бюро, заводов и семей авиационных работников. На восток потянулись десятки эшелонов. От того, как быстро развернется работа на новых местах, зависело положение дел на фронте. Самолетов покуда катастрофически не хватало.

Вместе со всеми уезжала и семья Мясищева — Елена Александровна и Маша. Путь лежал в один из сибирских городов. До последней минуты ждали Владимира Михайловича, вещи его были в теплушке, а сам он отсутствовал. Примчался взмыленный за минуту до отхода эшелона:

— Остаюсь помогать эвакуировать завод, уезжайте без меня.

В пункте назначения Мясищевым дали комнату с печкой. Сразу стали обзаводиться хозяйством. Вместе с соседями сколотили во дворе сарай. Каждый день встречала Елена Александровна давнишних знакомых — в городе жили семьи артистов Театра имени Вахтангова, сотрудники Второго медицинского института. Было не так одиноко. В конце октября, одним из последних, приехал Владимир Михайлович, и не один, а с отцом.

Мясищев сразу включился в работу. Семья порой неделями не видела его: вставал он на рассвете, ехал на завод, находившийся на другом берегу реки (летом переправлялся на катере, зимой — по льду), возвращался домой к полуночи. Семейная жизнь устоялась, стала такой, как у других — сообразно военной поре. Единственно, что отличало быт Мясищевых, — вечером в их комнате зажигалась керосиновая лампа, предусмотрительно захваченная с собой Владимиром Михайловичем. Соседи пользовались самодельными коптилками — медными трубочками с фитилем, залитым стеарином. По просьбе отца Маша вырезала из «Правды» фотографии боевых эпизодов, в том числе и летных, складывала вырезки в папки. «Когда-нибудь они станут реликвиями», — говорил отец.

Спустя полтора года семья перебралась на другой берег реки, поближе к заводу. Поселились в крепком рубленом доме с высоким фундаментом и крыльцом в несколько ступенек. В одной из комнат жил со своими родными высокий, могучего телосложения Феликс Балткайтис, приятель Владимира Михайловича. Они познакомились в период проектирования ДВБ-102. Однажды, еще в Москве, Мясищев пришел домой и рассказал удивительную историю: на его знакомого, инженера, налетел автомобиль, и он, чтобы не попасть под колеса, перепрыгнул через него, опершись о радиатор. Домочадцы не поверили и потребовали предъявить «живого знакомого». Так в мясищевском доме появился Балткайтис. Он стал приходить все чаще и в эвакуации не расстался с близкими людьми. Уезжая по служебным делам, Мясищев говорил:

— Я спокоен за своих — Феликс рядом.

В начале января нового, сорок второго года Владимир Михайлович простудился и слег с воспалением легких. Температура спадала медленно, настроение было скверное. А тут еще пришла весть о гибели Петлякова. Погиб он на пикировщике Пе-2, направляясь в Москву. По слухам, машина загорелась в воздухе и упала где-то под Арзамасом.

Рассудок не мог смириться с тяжелым известием, не принимал его. Неужели Петлякова, человека добрейшей души и выдающегося таланта, так много сделавшего для авиации, нет в живых? Неужели никогда он — невысокий, плотный, крутолобый — молча не сядет рядом, что-то обдумывая?

На похороны собрался Андрей Николаевич. Мясищев решил было ехать с ним, но его уложили в постель. Он так и не смог попрощаться с учителем.

Вновь собранный ДВБ с климовскими моторами, снабженными турбокомпрессорами, потихоньку начал летать. Первые испытания в воздухе проводил летчик В.И. Жданов. Затем их поручили Ф.Ф. Опадчему и ведущему инженеру И.Н. Квитко.

На личности Федора Федоровича Опадчего — будущего шеф-пилота ОКБ Мясищева — следует остановиться. Вот кому свойствен истинный, не показной героизм! Да и сам его облик с первого взгляда внушает уважение. Помню, в первые минуты знакомства с Опадчим меня поразили его руки — надежные, широкие, с искривленными жесткими пальцами, напоминавшими толстые стальные крючки, налитые огромной силой. Удивительные руки — руки кузнеца, более привычные к горячему металлу, нежели к штурвалу. Удивляться между тем было нечему. Принадлежавший к славной плеяде испытателей довоенной поры, Опадчий умел справляться вот этими руками с немыслимыми нагрузками на штурвале во время полетов. Бустеров, снимавших эти нагрузки, тогда не существовало. Не случайно большинство испытателей той поры — люди, могучие не только духом, но и телом. Громов, Чкалов, Стефановский — яркие тому примеры.

И с горячим металлом Опадчему пришлось-таки познакомиться. В начале войны в числе первых он вступил добровольцем в полк летчиков-испытателей. Воевал на редкость удачно. Потом его срочно отозвали с фронта и дали особое задание — подготовить авиационную разведгруппу, которой предстояло летать на «юнкерсах», «дорнье» и «мессершмиттах».

В одном из тренировочных полетов на взлете «скис» мотор «юнкерса» Ю-88. Зацепив У-2, стоявший на летном поле, самолет рухнул за чертой аэродрома. При ударе о землю деформировался фонарь кабины, возник пожар. Опадчий с трудом выбрался из самолета, а его напарник не смог. Федор Федорович бросился к машине, влез в охваченную пламенем кабину и вытащил товарища, сильно при этом обгорев. С сентября 1941-го по май 1942-го он лечился. Представ затем перед медицинской комиссией, получил категорический отказ: к летной службе и парашютным прыжкам непригоден.

Началось хождение по мукам. Уговорить медиков не удавалось. Тогда пришлось пойти на хитрость. Медицинскую справку с отказом Федор Федорович так хитро вшил в личное дело, что злосчастная приставка «не» оказалась скрытой корешком.

В конце концов все разрешилось благополучно. Главный хирург Советской Армии Бурденко разрешил Опадчему летать в легкомоторной авиации. Вскоре Федор Федорович вернулся к испытательной работе.