Кристос Циолкас - Пощечина

• Название: Пощечина
• Автор: Кристос Циолкас
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-02624-0

Это был обычный пикник возле обычного дома в пригороде Мельбурна, на котором собрались совсем обычные люди. И ничто не предвещало, что совсем скоро случится то, что случилось.

Один из гостей, взбешенный поведением чужого трехлетнего ребенка, отвешивает ему полновесную пощечину. И отзвук этой пощечины читатель обнаружит в каждой строчке романа признанной звезды современной австралийской литературы Кристоса Циолкаса.

«Пощечина» — яркий, захватывающий роман о любви, о браке, о родителях и детях, о чувствах и страстях, о том, из чего складывается современная семья. А также какие дороги мы выбираем, какую ответственность несем, какой жизнью живем, какое общество строим и какое будущее готовим себе и своим детям.

«Пощечина» — это портрет современного среднего класса со всеми его особенностями, устремлениями и страхами. Это — острое провокационное произведение о природе таких понятий, как верность, счастье, истина, компромисс, ответственность, выбор, откровение, прозрение, убеждение, вина.

---

— Это не ответ.

— Мы просто обленились. Заелись и обленились. Вот тебе и весь сказ.

— Так и есть, Танасси, — ухмыльнулся Сотирис. — Маноли всегда был философ. У него на все есть своя теория.

Танассис улыбался:

— Ты прав, Маноли. Мы раздобрели, стали тяжелы на подъем.

Он обнял старого друга, повесил руку ему на шею. Манолис ощутил тяжесть, массивность его тела. Нет, Танассис еще не ослаб. Скоро начнет слабеть, но пока еще крепкий.

— Ты был философ. Ты да еще Димитри Портокалиу. Вас невозможно было заткнуть.

Рука Танассиса сдавливала ему шею. Манолис сбросил ее. Казалось, голова будто ватой набита. Как мог он забыть Димитри? Как могла память так жестоко его подвести? Были Танассис, Сотирис и Тимиос. И еще Димитри. В кофейне, на танцах, на свадьбах, на крестинах. В борделе. В тот вечер они пошли туда впятером. Конечно, их было пятеро. Димитри и Манолис приплыли в Австралию на одном корабле и по прибытии в Мельбурн поселились вместе. Кажется, это было в 1961-м. Они жили в одной комнате на Скотчмер-стрит, в доме немолодой вдовой польки с выпирающими зубами. Красотой она не отличалась, но имела облалденную фигуру, и была блондинкой, настоящей блондинкой. Они оба с ней спали. Димитри, маленький, смешной, с двумя классами образования и поверхностным знанием французского, имел тонкие усики, которые он подбривал утром и вечером. Он стал механиком. Для работы на заводе он был слишком тщедушен. Не его ли однажды чуть не раздавила машина на заводе «ДМХ»[111]? Они тогда все жутко перепугались. Где, черт возьми, сейчас Димитри? Манолис содрогнулся. Оперся о стену. Только что на него дыхнула черная смерть.

— Где Димитри? И Георгия? Где они?

Сотирис с Танассисом переглянулись.

Смерть обступала их со всех сторон. Один за другим они, словно кролики, пытались увернуться от охотничьей пули. Что такое человек? Жалкое ничтожество. Во всяком случае, на закате жизни.

Но Димитри и Георгия Портокалиу не умерли.

— Они теперь на люди не выходят, — ответил ему Танассис. — Ты слышал, что случилось с Янни?

Манолис пытался вспомнить. Сын, единственный ребенок. Боялись, что Георгия умрет при родах. Она потеряла много крови. Так это было? Коула бы вспомнила. И точно ли, что Георгия больше не могла иметь детей?

— Нет. И что с ним случилось?

— Его убили. Десять лет назад. Средь бела дня. Прямо возле его дома в Бокс-Хилл[112]. Пуля в голову, и нет больше молодого парня.

Манолис, сам того не желая, невольно трижды перекрестился:

— За что?

Танассис молчал.

— Наркотики, — ответил Сотирис.

— Неизвестно.

— А какая еще может быть причина, Танасси?

— Деньги. Секс. Все что угодно.

Сотирис покачал головой:

— Нет, это мафия, бандиты. Спланированное убийство. — Он посмотрел на Манолиса. — Так ты не слышал об этом? Все газеты писали.

— Возможно, я тогда уезжал. Был в Греции.

— К черту! — Танассис опять прицелился и швырнул к забору очередной окурок. — Неважно, по какой причине, будь она проклята, это — трагедия. Никто не заслуживает насильственной смерти.

Погруженные в свои мысли, мужчины побрели назад в дом. Манолис мало что помнил о Янни, сыне Димитри. Малыш Джонни — кажется, так его называли? Его щеки и руки всегда были измазаны в грязи. Мальчик любил полазать, был шустрый, проворный. Помнится, как-то Эктора изо всей силы пнул футбольный мяч, так что тот упал на крышу дома, где жили итальянцы. А Малыш Джонни вскарабкался по стене, ухватился за свес крыши, раскачавшись, бесстрашно забрался на крутой черепичный скат и схватил мяч, чудом остановившийся на плоском участке крыши старого дома. Синьора Уччелло с криком выбежала из дома. Сначала она была в ярости, потом пришла в ужас, испугавшись, что Янни может упасть с крыши. Она разразилась дикими воплями, сбежались другие матери. У него самого тогда сердце замерло. А его сын, затаив дыхание, с раскрытым ртом наблюдал, как его друг тянется за мячом. Мальчик схватил мяч одной рукой и торжествующе улыбнулся стоявшему внизу приятелю. Гектор! Я его достал. Эктора с облегчением перевел дух. И сам он тоже. Синьора Уччелло начала по-итальянски бранить Янни, спрыгнувшего с крыши. Георгия подбежала к сыну, крепко его обняла, а потом, разжав объятия, отвесила ему оплеуху. Пораженный мальчик удивленно таращился на мать — его губа начала кровоточить, — а потом выронил мяч и заревел. Манолис помнил, как Эктора, съежившись от страха, бежал за ним. Не бойся, сынок, сказал он ему, тебе ничего не грозит. Это было невероятное ощущение: маленький сын цеплялся за штанину его брюк, прятался за его рослой крепкой фигурой, спасаясь от истеричного гнева перепуганных женщин. Давно это было, Эктора ему тогда еще и до пупка не доставал. Очень давно жил на свете маленький Джонни Портокалиу с грязными щеками и торжествующей улыбкой на лице. Теперь он мертв, обглодан червями и личинками. Вот вам свидетельство непостижимой чудовищной жестокости Господа. Он, Манолис, жив, а Малыш Джонни мертв.

— Дядя?

Долго он так смотрит на Афину, смотрит сквозь нее в прошлое? Долго она ждет его ответа? Очнувшись от воспоминаний, он заметил, что всякие разговоры в гостиной прекратились и все взгляды обращены на него. Он, как и прежде, сидел на стуле рядом с Танассисом.

— Господи, ответь же девочке, — нетерпеливо сказала его жена. — В каких облаках ты витал?

— Прости, — тихо извинился он перед Афиной, оттягивая ворот рубашки. Дергаными движениями он расслабил узел на галстуке и глубоко вздохнул. Все еще смущенный, разволновавшийся, посмотрел на девочку: — Что ты спросила?

— Хотите что-нибудь выпить, дядя?

— Еще виски.

— Маноли? — В голосе Коулы слышалось предостережение.

Он проигнорировал жену. Господи, как ему хочется пива. Тупые, никчемные ритуалы. И все ради того, чтобы угодить их злобному Богу.

Танассис обнял его за плечи:

— Мы все стареем, Маноли, но не вздумай свихнуться, ясно?

Манолис (продолжение)

Он был пьян к тому времени, когда Коула встала, прижимая к себе сумочку. Лицо ее было полно решимости: попробуй с ней поспорь.

— Параскеви, нам пора.

Пожилая женщина яростно замотала головой:

— Останьтесь, не уезжайте. — Параскеви глянула на Манолиса, предававшегося воспоминаниям вместе с мужчинами. Они смеялись какой-то шутке Стеллио. — Мано, скажи Коуле, что вы остаетесь.

Манолис бросил взгляд на жену и качнул головой. Сейчас она не потерпит возражений. Коула не любила водить машину, тем более ночью. Если он вынудит ее остаться, она не простит его за то, что он напился на поминках.

Он поднялся со стула:

— Нам пора.

Они стали прощаться со всеми — обнимались, целовались, обменивались рукопожатиями, обещали звонить, приезжать в гости. Афина проводила их до порога. Целуя в щеку юную девушку, вдыхая дурманящий аромат молодости — боже, какое это блаженство, наслаждение, достойное одного лишь Господа, — он вспомнил, что сюда их привело трагическое событие. Смерть Тимио. Он снова выразил соболезнования, прозвучавшие невнятно — от избытка чувств и обилия выпитого спиртного. Афина помахала им на прощание, а Параскеви пошла с ними к машине. Она держала Коулу за руку:

— Нельзя, чтобы мы опять потерялись.

— Не потеряемся, обещаю.

Параскеви никак не хотела расставаться с подругой.

— Коула, он был для меня всем: днем — солнцем, ночью — луной. Боюсь, я с ума сойду без него. Ты мне нужна. Ты мне нужна. — Ее последние умоляющие слова потонули в неожиданном потоке слез.

Манолис смотрел, как две женщины, плача, обнимаются. Наконец Параскеви медленно, неохотно отстранилась от Коулы. Она чмокнула Манолиса в щеку, обмочив его своими слезами:

— Тимио любил тебя.

Знаю. И я его любил. Он это знал.

— Навещайте меня.

— Непременно.

С огромным трудом, стиснув зубы от боли, пронзившей колено, он забрался в пассажирское кресло. Коула поправила зеркала, помолилась и включила зажигание. Машина неуверенно развернулась и выехала на улицу. Манолис не без труда обернулся, глядя на уменьшающуюся фигуру Параскеви. Старая, усталая, изнуренная, в черном траурном платье, она стояла на холоде и махала им вслед.

На следующее утро он пробудился от сладостного сна. Когда он открыл глаза, на его губах играла детская улыбка. Казалось, все его члены, кости за ночь отдохнули, помолодели. Он пытался удержать в сознании сон, но приятное видение быстро рассеивалось. Во сне он видел Тимио; ночь полнилась музыкальным смехом его старого друга. Параскеви тоже была в том сне, и его жена, Коула, как и все, во сне явилась ему молодой. Такой, какой она была, когда они познакомились, когда она притягивала его взор, заставляла трепетать его сердце, его чресла — кожа бархатистая, груди, все тело упругое. Манолис сбросил с себя простыню. Спал он во фланелевой пижаме и теперь обливался потом. Черт бы тебя побрал, господи, в ошеломлении выругался он, увидев, что из ширинки его пижамных брюк выпирает набухший, возбужденный пенис. Ах ты старый мерзавец, Тимио, решил напоследок напомнить мне про молодость?