Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

• Название: Мария-Антуанетта
• Автор: Эвелин Левер
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00383-3

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».

Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.

Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.

Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.

Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

---

В апартаментах короля все очень волновались о принцах. Однако вскоре пронесся слух, что те спали как ни в чем не бывало глубоким сном, а бунтовщики до их крыла не добрались. У всех был чрезвычайно растерянный и испуганный вид, только королева показывала выдержку и завидную смелость; в комнате воцарилось напряженное молчание, министры пришли только через тридцать минут, которые показались вечностью. Некер был в красивом фраке, все остальные — в сюртуках. Мария-Антуанетта сидела между золовкой мадам Елизаветой, и дочерью, а дофинчик, зарывшись в волосы сестры, беспрестанно повторял: «Мама! Я есть хочу».

Король беседовал в своем кабинете с министрами, когда в зал вошел Лафапет. Он, наконец, привел с собой два отряда гвардейцев, но было уже слишком поздно, чтобы помешать бунтовщикам. Тем не менее он успокоил присутствующих, что мятежники не смогут пройти к этому залу.

Снаружи нарастало напряжение и недовольство. Народ требовал короля. Лафайету удалось убедить королевскую семью появиться на балконе. Окна в комнате открыли. Король, королева и их дети подошли к ним, Лафайет попытался успокоить толпу. Слышали ли его вообще? Он пытался напомнить собравшимся о любви короля к своему народу, продолжал обещать улучшения от имени Людовика XVI. И наконец, его импровизированная речь была прервана криками: «Да здравствует король!». За все это время, включая и необычный поворот событий, Людовик и Мария-Антуанетта не произнесли ни слова. Лафайет продолжал говорить. Однако теперь уже слышались другие крики: «В Париж!». Людовик XVI и его семья вернулись в апартаменты. Лафайет пытался успокоить толпу, крики усилились, и воздух сотрясли несколько выстрелов. Теперь уже требовали на балкон королеву. «Королева появилась в салоне, — рассказывает мадам де Сталь, — волосы растрепались, лицо бледное, но какое благородство, все в ее внешности вызывало уважение: народ требовал, чтобы она появилась на балконе. Во дворе, да и в салоне полно людей с оружием, и, конечно же, королеве было страшно.

Однако она, не колеблясь, вышла на балкон с двумя детьми, которые были ее защитой. Толпа, казалось, сникла, увидев королеву-мать, политический гнев утих. Те, кто хотел этой ночью убить ее, странным образом смягчились. […] Королева, на балконе подойдя к моей матери, шепнула ей, едва сдерживая рыдания: „Они хотят заставить нас, меня и короля, переехать в Париж“. Крики усилились: „Короля в Париж!“». Подавленный и замкнувшийся в себе, король ходил по своему кабинету взад-вперед и не мог принять никакого решения. Под давлением Сен-Приста он решил уступить требованиям народа. Королевская чета снова появилась па балконе вместе с Лафайетом, который объявил это толпе. Людовик XVI произнес несколько слов, которые потерялись в крике и воплях. «Я никогда не смогу простить себе, что не уехала вчера вечером», — прошептала королева Сен-Присту. Каждый вернулся к себе, чтобы подготовиться к переезду. Спешно собирали бумаги. Мария-Антуанетта сложила в небольшой ларец, который носила с собой, все свои бриллианты. Отъезд был назначен на час дня.

Когда королева выходила из дворца, она имела привычку говорить, но какой лестнице будет спускаться. На этот раз ничего подобного не было. Король решил, что они спустятся по маленькой лестнице. На главной лестнице по-прежнему толпились бунтовщики, солдаты, гвардейцы.

Под лучистым осенним солнцем сквозь плотную толпу пробиралась карета с королем, королевой, принцем, мадам Елизаветой и королевскими детьми. Королева держала дофина на коленях. Люди свирепо стучали по карете, угрожая королеве виселицей. Некоторые совали в окна палки и копья. Король прикрыл платком лицо, чтобы не было видно слез, которые он тщетно пытался сдержать. Королева прятала лицо в волосы сына, который крепко обнимал ее. По мере того как приближался Париж, скорость кареты замедлялась, поскольку все толпились на пути кареты.

Королевская семья отправилась в городскую Ратушу.

Столица была ярко освещена. Отовсюду неслись крики. Теперь уже кричали: «Да здравствует король и народ!». Прислонившись к окну, дофин удивленно смотрел на все происходящее и ничего не понимал. В половине девятого карета въехала на Плас-де-Грев. Толпа была настолько плотная, что король решил дальше идти пешком, опасаясь задавить кого-нибудь. Королевская семья вышла из кареты, дофина, который уже спал, несла на руках мадам де Турзель. Людовик XVI произнес импровизированную речь, как он рад находиться в прекрасном и любимом им городе. К десяти часам Людовик XVI и его семья отправились в Тюильри, где их ждали министры и верные им придворные, в том числе и Ферзен. Незадолго до приезда королевской семьи во дворец, Монморен заметил Сен-Присту, что «присутствие графа Ферзена, о связи которого с королевой было всем известно, могло поставить и короля и саму королеву в щекотливое положение». […] «Я нашел наблюдения Монморена весьма точными и справедливыми, — согласился Сен-Прист, — и я сказал Ферзену, что было бы лучше ему удалиться, что он и сделал». В десять часов во дворце Тюильри состоялся ужин для королевской семьи. Здесь никто не жил еще с детства Людовика XV. Король сохранял невозмутимый вид. Королева в парике и черной накидке не выглядела очень страдающей.

Глава 23. ТЮИЛЬРИ

«Я чувствую себя хорошо, не волнуйтесь за меня, — писала королева Мерси 7 октября. — Забывая о том, где мы и как сюда попали, мы должны быть довольны народным приемом, особенно этим утром. Я надеюсь, если хлеб не исчезнет, то многое станет по-прежнему. Я разговариваю с народом. Торговцы, лавочники, все пожимают мне руку, и всем я подаю свою руку. […] Народ этим утром попросил нас остаться. Я им сказала от имени короля, который находился рядом, что это зависит от тех, кто держит пас здесь, мы не просим ничего лучшего, и ненависть народа обязательно пройдет, что король не допустит пролития крови. Я велела им рассказать всем о нашем разговоре. […] Никогда не думала, что такое может произойти за двадцать четыре часа». «Напрасно говорили — „ничего страшного“, произошло то, чего мы никак не ожидали», — добавит она позднее.

Вскоре произошла еще одна манифестация, и огромная толпа ворвалась во дворец. Движение стало следствием обещания королевы насчет выплаты денег и переустройства Мон-де-Пиете. Его служащие отказались подчиняться приказу королевы о реорганизации. И снова массы людей оккупировали королевский дворец. Людовик XVI закрылся для обсуждения ситуации со своими министрами. Во дворце началась страшная паника, которая на сей раз захватила и Марию-Антуанетту. Неужели сейчас повторится недавнее? «Королева оставалась среди нас, она не могла войти в кабинет, поскольку дверь была заперта, каждый спасался как мог», — рассказывал Сальмур, министр Саксонии. Лафайет успокаивал толпу, объявляя о тех мерах, которые были приняты по приказу королевы. Людовик XVI пообещал отдать все необходимые приказы, поскольку проект королевы обошелся бы казне в три миллиона. Такой расход было очень трудно себе представить. Самые лучшие намерения королевы оборачивались против нее.

Французский народ, которого она как следует не знала до самого 1789 года, представлялся ей чудовищем, способным на убийство. Что могла она испытывать к нему, прочитав статью Лусталота, появившуюся 10 октября в «Революционном Париже»? С откровенной жестокостью журналист обрушивается на королеву, находя самые обидные слова, чтобы выразить отношение народа к ней. Было ли возможно положить конец этому конфликту, как того желал молодой революционер?

«Последовав за нашим королем в этот город, […] вы начали, мадам, разрушать все представления о себе, вы поразили всех честных французов. […] Вы предали свой народ, мадам, народ, который рукоплескал Вам, и верил в вас.

Мы знаем, что клевета и ложь не знают рангов и добродетелей; но мы знаем также, что значат для короля лесть и любовь к абсолютной власти, мы знаем, на что способно сердце жены и матери, желающей сохранить права, которыми обладает отец, для своего сына. […] Но он не принадлежит вам, мадам, мы не можем судить вас, вас может судить только Бог и ваш супруг; наш долг избавиться от вас, от вашей безграничной власти в этом городе, который мы защитим.

Наша история знала мало королев, которые беспокоились бы о счастье народа. […] Нам нет нужды углубляться в далекие века правления королев, каждое действие которых было преступлением, а каждая мысль беззаконием, чтобы доказать, что наша королева хитроумно ищет счастья лишь для себя.

Нам очень не хватает королевы, мадам, жизнь которой была бы великолепным примером служения нации, королевы, которая бы старалась воспитать своих детей в духи любви и верности своему народу, которая сделала бы счастливым своего мужа, стала заступницей несчастных и обездоленных, вызывала восхищение своего народа.

Вот, мадам, то, что мы ждали от вас, и у вас было все, чтобы добиться этого, сама природа вас одарила этим. Французы […] хотят любить вас, так же как они любят своего короля; и он не пользуется этим чувством лишь из страха быть отвергнутым своим народом. Придя к нам с доверием, которое не предаст нас, вы завладеете нашими сердцами; прекратите выставлять на показ ваш патриотизм, прекратите терзать народ своими ужасными проектами». Могла ли королева когда-либо слышать подобные откровения?