Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии: Звёздные раны

• Название: Сокровища Валькирии: Звёздные раны
• Автор: Сергей Алексеев
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-224-01880-3

Есть на Земле Звёздные Раны — следы космических катастроф. В одном из таких мест, отличающихся аномальными явлениями, на Таймыре, построен научный город Астроблема. Туда в поисках Беловодья, легендарной страны счастья, устремляется журналист Опарин… Тем временем в Горном Алтае, в Манорайской впадине, ведётся глубинное бурение. Мамонт и Дара, как всегда, оказываются там, где Земле, хранящей Соль Знаний, грозит беда.

---

Можно было заказать спецрейс — бывало, что возили даже на военных самолётах с дозаправкой в воздухе, но Насадный спешил, поскольку получил от дочери телеграмму; она выходила замуж за канадца, с которым познакомилась, когда Святослав Людвигович несколько месяцев работал в Северной Америке по приглашению их Академии наук: большая часть метеоритных кратеров на земле была найдена в Канаде. Он рассчитывал выкроить хотя бы три свободных дня, но как всегда по закону подлости на Сибирь надвинулся мощный циклон и в Латанге тормознули рейс чуть ли не на сутки.

Тогда ещё было безопасно передвигаться по стране с большими деньгами, с алмазами, со сверхсекретными документами без всякой охраны и потому академик спокойно коротал время в аэропорту, отдыхая в кресле зала ожидания. Тараканы так и не выводились, и песню «Надежда» теперь включали всякий раз, как только закрывался аэродром по метеоусловиям; всё это отдавало уже ностальгическими воспоминаниями. Неожиданно он поймал на себе взгляд необыкновенно красивой молодой женщины в оленьей дошке и мохнатой волчьей шапке. Она будто позвала его глазами, и горячая, полузабытая волна чувств вдруг окатила голову и сердце. Академик едва сдержался, чтобы тотчас же не вскочить и не подойти к ней.

Он отвернулся и стал убеждать себя, что этот зовущий взгляд ему почудился или женщина смотрела на кого-то другого, может, на любимого мужчину, находящегося где-то за спиной Насадного: такие барышни в Заполярье никогда в одиночку не путешествуют. Выдержав несколько минут, он непроизвольно поискал её глазами в толпе и обнаружил, что женщина стоит ещё ближе и теперь уже явно глядит на него с лёгкой, затаённой улыбкой. И получилось как-то само собой — седина в бороду, бес в ребро! — солидный, трезвомыслящий академик неожиданно подмигнул ей и сбил шапку на затылок.

Женщина приложила пальчик к губам, и сквозь бесконечный человеческий гул, заполнивший пространство аэровокзала, сквозь вой снегоуборочных турбореактивных машин на улице он услышал сокровенное и тихое:

— Тс-с-с…

Или показалось?..

А она вдруг пропала в шевелящейся толпе, исчезла, словно призрак, и во взволнованной душе Насадного остался её пушистый и знобящий, как морозный узор на стекле, след-образ. Пожалуй, около получаса академик высматривал её в зале, затем бездумно, легкомысленно оставил занятое кресло, сумку с документами и столько же бродил среди человеческой массы, обряженной в звериные шкуры, потом вышел на улицу и здесь немного протрезвел.

Когда же вернулся назад, место оказалось занято: толстый бородач сидел в кресле и держал сумку с секретными документами на коленях.

— Здесь занято! — грубо сказал академик и отнял сумку. — Освободи место.

— Пожалуйста, — сразу же встал бородач. — Присел на минуту, ноги отваливаются…

Академик проверил застёжки на сумке, убедился, что её не открывали и угнездился в кресле, накрывшись дублёнкой. И в этот миг увидел женщину! Только сейчас она была не одна — с мужчиной в точно такой же дошке и шапке. Они медленно двигались сквозь толпу и кого-то искали…

Насадный усмехнулся про себя, вспомнив недавние дерзкие, сумасшедшие мысли и надежды, встряхнул головой, насадил шапку на глаза и подтянул к носу полу дублёнки: почему-то было горько и стыдно за этот призрачный, безмолвный монолог с чужой женой. Будто в карман её мужу залез и стащил трояк…

Он постарался всё забыть, насильно заставляя себя думать о вещах серьёзных и важных, однако в сознании возникла какая-то чёрная дыра, где пропадали мысли о госкомиссии и научно-технических экспертизах «Разряда».

Перед глазами стоял морозный узор, в ушах или голове звучало сокровенное:

— Тс-с-с…

Он встряхнулся, сбросил шапку, дублёнку и сел прямо: женщина и мужчина всё ещё пробирались сквозь толпу и, кажется, держались за руки, чтобы не потеряться.

В Латанге посадили уже три транзитных рейса — из Анадыря, Тикси и Чокурдаха, народу было достаточно, и каким прилетели эти люди, откуда — установить невозможно. Ничего в них, кроме очарования женщины, особенного не было — таких утомлённых и молчаливых полярных скитальцев в дохах и унтах сколько угодно по Арктике: может, зимовщики со станции, метеорологи, ветеринары из оленеводческого колхоза, не исключено — коллеги, геологи одной из партий, которые во множестве рыщут по Арктическому побережью.

Всё бы так, коль не заметил бы академик взгляда мужчины — пристального, воспалённого, с прикрытым внутренним огнём, и очень знакомого!

Потом они разошлись, на какое-то время исчезли среди люда и появились вновь с разных сторон. Мало того, академик уловил закономерность движения незнакомцев; они ходили кругами, постепенно суживая их, и тщательно, откровенно рассматривали всех пассажиров. Изредка встречались вместе, о чём-то говорили и вновь расходились — определённо кого-то искали в толпе.

Насадный вспомнил о сумке, незаметно затолкал её ногами, забил под кресло и, прикрыв лицо шапкой, изобразил спящего.

Но странное дело — чувствовал их приближение. И когда показалось, что они уже рядом, резко сбросил шапку и поднял голову…

Этой тревожащей воображение пары вообще в зале не оказалось.

Он мысленно ещё раз посмеялся над собой, отметив, что мнительность — первый признак старости, снова прикрыл лицо и в самом деле задремал.

И вдруг услышал у самого уха:

— Проснись, Насадный, замёрзнешь.

Ему почудился голос Михаила Рожина, который в это время сидел в Москве как полпред. Никто другой не мог допустить такой фамильярности…

«Надежду» крутили сороковой раз…

Академик открыл лицо — полярник в оленьей дохе сидел рядом на освободившемся месте.

— Это вы мне? — спросил он недружелюбно.

— Кому же ещё? — усмехнулся незнакомец. — Здравствуй, Насадный.

— Я вас не знаю.

— И не должен знать. Мы видимся с тобой впервые, — был ответ. — Впрочем…

— Что вам нужно?

Академик никогда себя не афишировал, не выставлялся на досках почёта, не давал интервью ни газетам ни телевидению: работа под секретными грифами исключала всякую его известность, тем более в аэропортах.

— Впрочем, нет, — тут же поправился тот. — Была одна встреча. Но мы виделись всего несколько секунд.

Человек посмотрел в глаза: покрасневшие его белки говорили о долгой бессоннице или о сильном внутреннем напряжении.

— Совершенно вас не помню, — вымолвил Насадный.

— Нет, ты помнишь. Много лет назад сидел вон в том кресле, так же ждал рейса и однажды случайно наступил мне на руку. Эта песня тогда тоже звучала…

Святослав Людвигович внутренне содрогнулся, непроизвольно посмотрел себе под ноги.

— Помню. Такое было… Хотите, чтобы я извинился?

— Не за что, Святослав Людвигович, — упредил незнакомец. — Я сам подсунул руку под твою ногу. Сделал это умышленно.

— Не понимаю… Зачем?

— Чтобы сейчас была причина подойти к тебе, напомнить и привлечь к себе внимание. Ты никогда не останешься равнодушным к мальчику, которому по неосторожности наступил на руку.

Насадный помолчал, стараясь осмыслить логику поведения этого человека, но убедительных объяснений не нашёл.

— Но тогда… Я вам не представлялся, не называл имени. Да и вы были ещё подростком.

— Это совсем не обязательно. И тогда, и сейчас я уже всё знал о тебе, академик.

— Не слишком скороспешное утверждение? — наливаясь холодом, спросил Святослав Людвигович.

Тон его не был ни развязным, ни фамильярным; в нём слышалась сильная мужская натура, власть и, как ни странно, товарищеское участие. Привыкший работать среди разных людей из мест самых немыслимых, имеющий отличный музыкальный слух, Насадный всегда точно улавливал особенности речи — говор, произношение и акцент, и безошибочно определял, откуда прибыл тот или иной человек. В речи этого незнакомца шероховатости замечались, но ранее неслышимые и лишь отдалённо напоминающие белорусский, полесский акающий говор, но без твёрдого «ч» и мягкого «г».

— Хочешь послушать всё о своей жизни? — задумчиво улыбнулся незнакомец и, сняв шапку, пригладил короткий белёсый ёжик. — Пожалуйста, искатель Звёздных Ран. Начну с момента, когда в тебе утвердилась и созрела душа: блокадный Ленинград, голодный и гордый мальчик…

— Увы, так не бывает, — печально произнёс Святослав Людвигович.

— Почему же, Насадный? Потому, что ты поживший, зрелый человек?

— Да уж, не мальчик… И вряд ли бы сейчас людоеды отняли валенки.

— Отнимут, академик. Сначала ощупают, как в прошлый раз, проверят, есть ли на тебе мясо, и если тебя невозможно съесть, повалят на снег и оставят босым… И ты снова будешь сидеть и замерзать на занесённых трамвайных путях…

Святослав Людвигович помолчал, огляделся — красивой женщины, его спутницы, было не видно…