Михаил Одинцов - Преодоление

• Название: Преодоление
• Автор: Михаил Одинцов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Первой книгой нашего земляка генерал-полковника авиации Михаила Петровича Одинцова был вышедший в 1979 году в Москве роман "Испытание огнем", посвященный летчикам Великой Отечественной. О летчиках рассказывает и новое произведение Михаила Одинцова "Преодоление". Главный герой его Иван Сохатый впервые поднялся в небо еще до войны юным курсантом аэроклуба, а в наши дни мы видим его уже генералом, ведущим заоблачными дорогами могучий реактивный корабль. В судьбе героя "Преодоления", человека, влюбленного в небо, в окрыленную радость полета, можно найти немало схожего с судьбой самого автора. Но М. Одинцов подчеркивает, что Иван Сохатый ― собирательный образ. "Не написать о войне, о послевоенных буднях армии я не мог, а писать воспоминания, документальную книгу ― не хотел", ― так в беседе с журналистом сказал автор о своем произведении, жанр которого он определил несколько необычно: записки военного летчика. Сокращенный вариант "Преодоления" был выпущен в 1982 г. в Москве издательством ДОСААФ СССР.

---

Сохатый поднял голову и увидел три Ли-2, идущих на восток цепочкой друг за другом.

"Хорошо, когда звук, идущий с неба, не вызывает больше тревоги, не угрожает жизни. Впервые, наверное, сейчас я воспринял его как звук мирной жизни. Начинаю привыкать… А раз так, то можно и жениться… Будут сыновья, дам им имена погибших товарищей. Вырастут ― скажу, чью память они носят, чью жизнь на земле в имени продолжают. А какая фамилия твоя, Люба, будет, пока не знаю: Сохатая или Сохатова?…"

Перепутье

Поднявшись над горизонтом, солнце стало менять свою утреннюю, красно-оранжевую, одежду на дневную, слепяще-желтую. Из вишневого неба навстречу свету выплыли громады Австрийских Альп. В яркой прозрачности раннего утра их снежные вершины казались Сохатому совсем рядом, хотя до них было более ста километров.

Полюбовавшись утром, он посмотрел на часы: "Пора!"

Взяв со столика руководителя полетов заранее приготовленные сигнальные пистолеты, Сохатый взвел курки и послал в безмятежно чистое голубое небо две зеленых ракеты. Дымные шнуры ракетных траекторий еще не успели раствориться в воздухе, как тишина враз рухнула под шумом заработавших авиационных моторов. И в их реве постепенно исчезало очарование утренней свежести, а горы из экзотических нагромождений превращались в давно запретный район учебных полетов, как бы охраняющий от случайного нарушения демаркационную линию, за которой находились войска С1БА, Англии и Франции.

Аэродром жил: самолеты взлетали, производили посадку, рулили к старту, чтобы уйти в лазурную даль, заруливали на стоянку, окончив программу.

Управляя по радио этим шумным и пыльным тарарамом, Сохатый никак не мог избавиться от чувства сожаления по нарушенному утреннему покою, по уничтоженному машинным зловонием чистому и влажному запаху травы. Неожиданно вспомнилась пасека деда, и он увидел себя мальчишкой, лежащим в траве рядом о ул.ьем, наблюдающим, как пчелы улетают за взятком и возвращаются назад. Пахло лугом и медом. Тишина заполнялась пчелиным гудом. "К чему это вспомнилось?" И тут же Иван нашел причину: самолеты, как и те, давнишние, пчелы, тоже на первый взгляд разрозненно и неорганизованно улетали и прилетали обратно. Иван улыбнулся. Он образней представил огромное пространство, в котором летчики полка сейчас летели по маршрутам и тренировались в пилотажных зонах, бомбили и стреляли на полигоне.

Год полетов в мирном небе. Полеты без постоянного напряженного поиска врага, без ощущения опасности, находящейся рядом, ожидания удара из-за "угла". Стрельбы и бомбометания по целям, именуемым мишенями, без необходимости прорываться к ним через завесы зенитного огня и заслоны истребителей. Бескровные полеты после жертв и невосполнимых потерь. Полеты ради уменья и сохранения навыков. Полеты в условиях сокращения армии, когда то и дело узнаешь, как одна за другой соседние дивизии расформировываются, а часть их летчиков прикомандировывается временно к твоему полку. И всякий раз приход "новеньких" порождает один и тот же вопрос: "Кто следующий? Когда наша очередь?" Сотни тысяч солдат и офицеров думали о своей судьбе, о мирной жизни, а находились сейчас как бы на пересадочной станции, не зная, куда и когда поедут.

Примерно так размышлял двадцатипятилетний подполковник Сохатый, разговаривая по радио с летчиками и наблюдая за их действиями. Он не разобрался еще полностью в противоречивых мыслях о своем месте в новой жизни, ощущал в себе тревогу, постоянно ждал перемен в своей судьбе, в судьбах подчиненных ему людей.

Через всю войну пронес он уверенность в победе. Эта убежденность в самые тяжелые дни приглушала горечь поражений, помогала побеждать страх. И вот теперь, когда Иван радовался тому, что вышел из войны живым и непокалеченным, спокойствия не было: будоражили мысли о завтрашнем дне, о том, какую дорогу выбрать. Через собственное неспокойствие смотрел он и на дисциплину в полку, на полеты и поступки летчиков, на работу механиков некоторые из них уже восьмой год жили по землянкам и казармам без семей, которыми давно уже была пора им обзавестись.

…Учебный "Ил" совершал посадку. Самолет, как птица перед приземлением, тормозился большим углом встречи крыла с воздухом и уже приготовился встретить лапами шасси землю, но в самый последний момент кто-то из летчиков резко дал газ. Мотор взревел и с трудом потащил машину вперед. "Ил", покачиваясь с крыла на крыло, не торопился уходить в небо, как бы раздумывая ― грохнуться ли о землю и сгореть или все-таки взлететь, сохранить жизнь себе и людям.

Уход на повторный круг с недопустимо малой высоты и с малой скорости серьезное нарушение. Возникновение опасности было настолько неожиданным, что Сохатый вскочил со стула, ему хотелось немедленно отругать летчика. Но все же сдержал себя: нового пилота проверял командир эскадрильи и ему в кабине сейчас было виднее, что делать.

Наконец мотор вытянул машину из неопределенности, и она стала набирать высоту.

Сохатый, облегченно вздохнув, включил радиопередатчик:

― Тулков, доложи, что случилось!

― Все в порядке, командир! Только спина сопрела. ― Голос злой, прерывистый. ― На земле скажу.

― Хорошо. Работай по плану. Только больше не выдумывай.

Полеты продолжались. Руководство ими требовало постоянного внимания: летчики докладывали, спрашивали и Сохатому надо было что-то разрешать или запрещать им, принимать уточняющие решения, выговаривать за промахи и хвалить за успехи. Вылет за вылетом, час за часом в напряжении у рации и телефонов.

Сохатый работал, но Тулков не выходил из головы. Подполковник размышлял, поворачивая случившееся к себе разными ракурсами, пытаясь найти причину увиденного.

"Что это ― нарушение, идущее от недисциплинированности, или ошибка?… На недисциплинированность не похоже, комэск человек старательный… Может быть, зазнайство? Летчик опытный и посчитал, что все умеет? Да, у Тулкова около двух лет фронта. Воевал хорошо, способный парень. Обучает же летать других только первый год. Весь его опыт, наверное, укладывается в четыреста часов, проведенных в воздухе. Летчик же, с которым он летает, ― еще моложе… Нет, зазнайство вроде не просматривается. Напортачили хлопцы. Сами, небось, напугались. Переживают, ждут нахлобучки".

Черноволосый, широкоскулый, плотный капитан Тулков, хмурясь, стоял перед подполковником Сохатым.

― На кого сердишься: на меня или на себя? ― Сохатый, продолжая разглядывать командира эскадрильи, улыбнулся и достал папиросы. ― Садись. Если хочешь ― кури и рассказывай, как ты пытался сегодня к праотцам дорогу отыскать?

Тулков сел, но курить не стал.

― Старший лейтенант Хохоня устроил аварийную ситуацию.

― Не хочу знать никакого старшего лейтенанта. Ты летал инструктором, тебе и отвечать. Мало ли что неумеха может выдумать. ― Сохатый замолчал, сердито поглядывая на потупившегося капитана. ― Не умеешь ― не берись. Такое наше правило… Рассказывай подробно!

― Товарищ подполковник, не пойму я его. ― Голос звучал искренне. Воевал он, имеет три ордена, был старшим летчиком в расформированном полку, а у меня такое впечатление, что он никакого понятия о полете на штурмовике не имеет.

― Ну-ну, интересно!

― Самолетом управляет, точно пьяный: ни скорости постоянной, ни высоты, ни курса полета. Не летит, а плавает в проруби… Заходит на посадку, а мне в самолете сидеть противно. Я ему и говорю: "Уходи на второй круг! Снова зайдешь. Постарайся!" Молчит. Рулями не работает, а шурует, как метлой по тротуару. Пять раз сказал: "Уходи на второй круг!" Никакой реакции: продолжает издевательство над самолетом. Взорвался я, кричу: "Черт с тобой, садись!… Поломаешь самолет, морду набью! Под суд пойдешь!" Когда я был уже в полной уверенности, что садимся, он ни с того ни с сего молча дает газ и пошел на второй круг. Когда это случилось, я ему приказал: "Не трогать самолет! Я управляю!" Если бы не послушался, не знаю, чем бы все кончилось… После вдвоем летели. Одному больше не доверил.

― Какой же вывод? ― Сохатый задумался. ― Может, с ним что-нибудь случилось? Спрашивал?

― Не спрашивал, но догадываюсь. Оставаться в армии не хочет. Вот и симулирует неуменье. Небось настроился на гражданку. Вы ведь знаете, многие хотят уйти. В ГВФ, в полярную авиацию. Экзотику ищут. Начитались про Чкалова, Громова. Новыми знаменитостями желают стать. А тут какой-то штурмовик: полет по кругу, на полигон, в зону. Войны нет ― ни славы, ни орденов.

― Злой ты сегодня, Тулков. А может, всегда такой, да не высказывался? ― Сохатый прищурился, разглядывая его в упор.

― Будешь злой. Из-за дурака чуть в ящик не сыграли. Полвойны отлетал, а в таком идиотски-беспомощном состоянии бывать не приходилось.

― Не зарекайся. Может, и не раз еще придется. Авиация штука сложная.

― Ладно, командир. Не злой я и не плохой. Только еще дурак по молодости.