Анри Мишо - Портрет А

• Название: Портрет А
• Автор: Анри Мишо
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89091-229-1

Впервые на русском языке предлагается сборник, дающий максимально полное представление о творчестве классика французской литературы Анри Мишо (1899–1984).

---

Ох! Вот наказанье!

Я думаю, а вдруг он только притворяется коньком, ведь конь, даже маленький, не должен развеваться, словно знамя, полоскаться на ветру, хоть бы и считанные секунды — все равно не должен.

Не хотел бы я, чтоб он меня одурачил, я ведь отдал ему столько сил, столько ночей не спал, защищал его от крыс, от опасностей, которые всегда тут как тут, от детских болезней.

Иногда его смущает, что он такой карлик. Он даже пугается. А как подойдет время гона, перескакивает огромными прыжками через стулья и ржет, отчаянно ржет.

Все окрестные зверюшки женского полу прислушиваются: и собаки, и куры, и кобылы, и мыши. Но ничего не происходит. «Нет, — решает каждая в свой черед, повинуясь инстинкту, — меня это не касается». Так до сих пор никто и не отозвался.

Мой конёк глядит на меня, и в глазах у него отчаяние и злоба.

Но кто тут виноват? Я, что ли?

Зверек-замкоед

Я встретил его в гостиничном коридоре, где он прохаживался с маленьким зверьком-замкоедом.

Он сажал зверька себе на локоть, и тогда зверек был доволен и съедал замок.

Потом они шли дальше, и зверек был доволен и съедал еще один замок. Потом еще и еще, и целое множество. Тот человек прогуливался с таким видом, как будто он был у себя дома, просто дом стал попросторнее. Когда он открывал очередную дверь, для него начиналась новая жизнь.

Но зверек поедал замки с такой прожорливостью, что его хозяину скоро пришлось отправиться в другое место на поиски новых взломов, — отдыхать ему было некогда.

Я не хотел заводить дружбу с этим человеком и сказал ему, что я-то, наоборот, всю жизнь предпочитаю выходить. На его лице ничего не отразилось. Просто мы с ним из разного теста, вот и все, а то бы я с ним подружился. Он мне нравился, хотя мы с ним друг другу и не подходим.

Возвращение

Я не был уверен, что мне стоит возвращаться к родителям. А если дождь пойдет — что тогда делать? — думал я. Потом вспомнил, что в моей комнате был потолок. «Ну и что же с того!» — и на всякий случай решил не возвращаться.

И напрасно они теперь зовут меня. Свистят, свистят в темноте. Напрасно они пользуются ночной тишиной, чтобы меня проняло. Все это совершенно напрасно.

Одна особа просит у меня совета

Только дожив до двадцати четырех, я стала рыбой-молотом (pez-martillo). Как по-вашему, я отстаю в развитии?

Сейчас мне двадцать семь.

Жду ответа, дело не терпит отлагательств.

Спешу сообщить вам сего месяца двадцать второго числа в 4 часа 8 минут, что один молодой морж проявляет ко мне интерес. Должна ли я разрешить ему, если однажды к вечеру обстоятельства сложатся таким образом, должна ли я ему разрешить в наступившей темноте игры с мембраной?

Отвечайте быстрее, мне скоро двадцать восемь.

Ко мне обратились, это важное дело, один император обратился ко мне с вопросом. Вопрос в том, можно ли поймать кита руками или нужен сачок. А я забыла. Отвечайте, только честно. Пошлите ответ пневматической почтой. Если сами не знаете, спросите у оркала, они все это знают. Они водятся только в Тихом океане, их там тысяч 400, и вышлите таблетки «кри» и усики «кра», генеалогию гергрей и 280 в дрейфе.

Дело срочное, срочное до невозможности. Сейчас 4.28. Кошмарный день, он с самого утра все бродит вокруг. Пора что-то решать. Скажите, убивать мне этого буйвола?

Что приснилось Мур[47]{100}

…Путешествуя, как это бывает во сне, она попадает в одно негритянское племя.

В этом племени обычай требует, чтобы сына вождя кормили грудью его мать и кормилица. Но у кормилицы оставляют только одну грудь. Другую отсекают, и на ее месте остается плоская поверхность, как у мужчины (если не считать желвака от шрама).

Путешественница, видя такое, удивляется.

А вождь ей:

«Вы замечали, конечно, это ведь все замечали, что когда ребенок сосет грудь, он без конца трогает и гладит вторую. Так у них лучше получается.

И мы отрезаем кормилице одну грудь, чтобы ребенок быстрее заговорил. И правда, отсутствие груди так его удивляет, что ему тут же удается произнести первое слово, чтобы узнать у окружающих, в чем дело.

И первое слово, которое он произносит, всегда — „абрикос“».

Воскресный день в деревне

Баретки с баритонами двинулись по благолепной дорожке.

Мардины с потамонами резвились в полях.

Выщерица, черепуга и старая медужная зарыбина-парикариделла спешили в город.

Бегегушки весело болтали с чувырлицами.

Подкатываясь то к одной компании, то к другой, Бахваловень Великолепный из семейства болванообразных встретил Заниковетку. Заниковетка улыбнулась ему, но потом смущенно потупилась.

Увы, парикариделла все мигом заметила.

Эй, Заниковетка! — закричала она.

Заниковетка испугалась и убежала.

Престарелое солнце в окружении облаков медленно пряталось за горизонт.

Чувствовался несильный, но стойкий аромат летнего вечера — он станет потом неуловимой частью воспоминаний.

Вдалеке слышались взрыды и упадания моря — за несколько мгновений они ощутимо усилились. Все пчелы уже вернулись домой. Осталось лишь несколько лисовидных комариков.

Молодежь, самая несерьезная публика в деревне, и та повернула к своим домишкам.

Деревня торчала на бугре как еще один бугорок — повыше. Густобалочная, соломистая, из множества посверкивающих зубчатых крыш, она расколола синеву — стопарусный и многопалубный блескуче-трескучий кораблик!

Разошедшаяся парикариделла и пара злобойких морщещёких старушек-трескушечниц, осклабленных на весь свет, подстерегали опозданцев.

Будущее обещало всхлипы и слезы. Должно быть, их прольет Заниковетка.

Между центром и нигде{101}

Дело было на заре выздоровления, может быть, моего — как знать? Как знать? Туман! Туман! И уязвимость, уязвимость во всем — это про нас…

«Подлые докторишки, — говорил я себе, — вы из меня выжимаете личность, а я ведь ее растил».

Дело было на пороге протяженной тоски. Осень! Осень! Усталость! Я ждал перед надписью «тошнота», я ждал, я различал вдалеке мой растянувшийся караван, который мучительно брел ко мне, застревал, увязал — пески! Пески!

Дело шло к закату, к закату тоски, закат одолевает — волоком, неумолимо. «Журавли, — говорил я себе мечтательно, — журавли, они радуются, разглядев вдалеке маяки…»

Дело было к финалу сраженья конечностей. В этот раз, — говорил я себе, — я пройду, мне мешала гордыня, но в этот раз я пройду, я уже… Невероятно просто! Как же я раньше не догадался?.. Цыпленок без затей вылупляется как новенький из беспомощной скорлупы…

Дело было во время сгущенья Большого Экрана. Я ВИДЕЛ! «Может быть, — говорил я себе, — может быть, в самом деле, вот так и можно взлететь над собой?»

Дело было в конце пути, между центром и нигде, на Эврике, там, где гнездятся пузыри…{102}

Я вам пишу из далекой страны (пер. Т. Баскаковой)

1

Здесь у нас, говорит она, солнце бывает только раз в месяц, да и то недолго. За много дней до его появления мы уже протираем глаза. Но напрасно. Время неумолимо. Солнце не придет раньше своего часа.

Накапливается уйма дел, которые нужно переделать, пока светло, и нам едва хватает времени, чтобы хоть немного посмотреть друг на друга.

Досадно, когда приходится работать в темноте, но без этого не обойтись: у нас постоянно рождаются карлики.

2

Когда идешь куда-то по равнине, продолжает она, бывает, встречаешь на своем пути огромные глыбы. Это горы, и рано или поздно начинаешь склонять перед ними колени. Идти на прямых ногах дальше бессмысленно — не выйдет, как ни старайся.

Не для того, чтобы обидеть, говорю я это. Захоти я вас обидеть, могла бы рассказать кое о чем еще.

3

Рассветы здесь серые, сетует она. Так было не всегда. Мы не знаем, кого винить.

В темноте скотина громко мычит — издает протяжные, на излете очень нежные звуки. Ее жалко, но что тут поделаешь?

Нас окружает аромат эвкалиптов: в нем благо и безмятежность, но и он не спасает от всех напастей — или вы думаете, что все-таки может спасти?

4

Добавлю еще пару слов — или, скорее, вопрос.

Скажите, в вашей стране вода тоже течет? (Не помню, упоминали ли вы об этом.) И от нее — если это и впрямь от нее — вас тоже бросает в озноб?

Люблю ли я ее? Не знаю. В ней чувствуешь себя такой одинокой, если она холодная. Когда она теплая, все совсем по-другому. Что же выходит? Не знаешь, что и думать. Скажите мне, что о ней говорят там, у вас, когда разговор идет без притворства, начистоту?