Михаил Шкаровский - Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь

• Название: Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь
• Автор: Михаил Шкаровский
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2083-2

Книга доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Центрального государственного архива Санкт-Петербурга М.В. Шкаровского посвящена сложной и малоизученной теме: Русская Православная Церковь на оккупированных территориях во время Второй мировой войны. Как свидетельствуют многочисленные архивные документы, ни одна из частей или юрисдикций Русской Церкви не стала сотрудничать с нацистами. Нацистским ведомствам даже не удалось полностью подчинить и сделать своим послушным орудием православную епархию на территории Германии. Не произошел также ожидавшийся руководителями Третьего рейха раскол Русской Православной Церкви.

---

Изначально наиболее остро встал вопрос о душепопечении военнопленных, так как массовый ввоз в Германию остарбайтеров произошел только в 1942 г. Архиепископ Серафим (Ляде) в первые же недели войны оценил важность этой задачи. Уже 21 июля 1941 г. он отправил письмо в отдел военнопленных Верховного командования вермахта (ОКВ) с просьбой разрешить «организовать православное душепопечение пленных красноармейцев» и «посылать священников с целью совершения богослужений в лагере военнопленных». В тот момент архиепископ полагал, что речь идет главным образом о людях, которые в большей или меньшей степени отравлены большевизмом, и поэтому надо будет серьезно бороться за их души. Но одновременно он подчеркивал: «Я убежден, что среди пленных найдется немало тех, кто религиозно настроен и является убежденным приверженцем Православной Церкви — веры своих отцов и поэтому пожелает душепопечительного окормления»[558].

22 июля архиепископ также переслал свое письмо в Министерство церковных дел с просьбой поддержать его. Из многих документов известно, что референт Министерства по делам иностранных Церквей В. Гаугг положительно относился к православию и лично к митр. Серафиму. Не был он и противником посещения православными священниками лагерей военнопленных. Поэтому РКМ 13 августа написало ОКВ, что ему представляется целесообразным воспользоваться советом архиепископа, который уже известен по другим случаям душепопечения православных военнопленных [возможно, сербов][559].

И все же поддержка маловлиятельного РКМ не помогла. Нацистское руководство придерживалось совсем другой генеральной линии, которая предусматривала в конечном итоге недопущение распространения христианства среди населения оккупированных территорий СССР, в том числе среди военнопленных. Поэтому в оперативном приказе РСХА от 16 августа 1941 г., подписанном Гейдрихом и составленном на основе личных директив Гитлера, говорилось: «Религиозную опеку военнопленных не следует особо стимулировать или поддерживать. Там, где среди военнопленных имеются священнослужители, последние могут, если это отвечает желанию самих советских, осуществлять религиозную деятельность. Привлечение священников из Генерал-губернаторства или с территории Рейха для религиозной опеки советско-русских военнопленных исключается»[560]. Фактически этот приказ был близок к полному запрету, так как священники среди военнопленных, естественно, являлись редчайшим исключением, а какое-либо участие зарубежного духовенства категорически исключалось.

ОКВ практически весь период войны стремилось соблюдать процитированный пункт указа, почти дословно приведя его в служебной записке от 1 октября 1942 г. Поэтому оно ответило РКМ 20 августа 1941 г., что предложению Берлинского архиепископа «нельзя пойти навстречу»[561]. Повторное ходатайство постигла та же участь.

Однако в первые месяцы войны указанные директивы РСХА и ОКВ выполнялись плохо. Точно так же, как некоторые военнослужащие вермахта, несмотря на строгий запрет, вплоть до весны 1942 г. помогали открытию храмов и посещали православные богослужения, отдельные коменданты лагерей позволяли священникам окормлять военнопленных и иногда даже сами проявляли инициативу в этом вопросе. Например, 12 ноября 1941 г. архиеп. Серафим переслал РКМ сообщение священника В. Жиромского из Восточной Пруссии, в котором говорилось, что в начале июля комендант города Судауен предложил о. Владимиру заняться душепопечительной деятельностью у военнопленных. После согласования с комендантом лагеря 14 сентября состоялось первое богослужение на плацу с участием 750 советских офицеров, на втором, 12 октября, присутствовало уже 1500 человек. Третье же богослужение, 26 октября, из-за холодной погоды вообще проходило в русской церкви Судауена, причем пел хор из 50 военнопленных, знавший почти все церковные песнопения. Многие офицеры просили священника приходить в бараки с религиозными беседами, заявляя: «Мы были всегда верующей армией Христа и Христа не забыли». Но проповеди и частные беседы о. Владимиру не разрешали, и он писал о необходимости назначить специального священника для душепопечения[562].

10 ноября 1941 г. начальник генеральной команды IV АК из Дрездена написал в канцелярию местной русской церкви о том, что первое богослужение, проведенное для советских военнопленных в Хайденау, показало очень большой интерес к религии, и выразил благодарность настоятелю храма о. Д. Трухманову и членам церковного хора. Протоиерею предлагалось продолжить богослужения, расходы на проведение которых будут покрыты из лагерных средств. К письму прикладывались пропуска для настоятеля и участников хора. Видимо, вскоре у о. Трухманова возникли осложнения с гестапо, но 10 декабря он сообщал митр. Серафиму, что и с этой стороны ему удалось добиться разрешения посещать военнопленных[563]. 13 декабря 1941 г. настоятель украинского прихода г. Лодзи о. И. Ткачук извещал архиепископа, что получил разрешение совершать богослужение и проводить крестины в лагере военнопленных в Эрцгаузене. В течение первых 6 месяцев войны проникать в лагеря также удавалось игумену Гермогену (Берлин), священникам И. Малиженовскому (Штутгарт) и С. Рудыку (Берлин)[564]. Но, в сущности, это была капля в море.

Все предложения, поступавшие от некоторых комендантов лагерей, о целесообразности проведения богослужений для военнопленных вызывали у командования вермахта и в РСХА отрицательную реакцию. Это касалось, в частности, доклада командира лагерей военнопленных в Генерал-губернаторстве от 25 октября 1941 г., пересланного для сведения в ставку. Доклад содержал итоги наблюдения попыток проведения богослужений в лагерях с середины сентября до середины октября 1941 г.: «Совершенно добровольное участие в этом и интерес к религиозным вопросам были всегда чрезвычайно высоки… Местами образовались хоры, которые с большим усердием участвовали в богослужении и разучивали церковные песнопения с большой старательностью и увлечением… В заключение можно сказать, что эти попытки душепопечительного окормления русских военнопленных имели успех, который во многом содействовал созданию у них спокойного настроения»[565]. Однако в условиях работы страшной машины по уничтожению сотен тысяч попавших в плен русских людей всякие идеи об их «спокойном настроении» казались нацистскому руководству излишними.

Помощь советским военнопленным находилась в центре обсуждения на епархиальном собрании в Берлине 29–31 января 1942 г. О своих впечатлениях рассказали 5 священников, проводивших службы в лагерях, и все они отмечали наличие у пленных большого интереса к религии. Епископ Венский Василий указал на необходимость предоставления последним крестиков, молитвенников и т. п. Говорилось и о наличии различных препятствий, в связи с чем архиеп. Серафим сообщил, что он уже направил в ОКВ два заявления с просьбой разрешить душепопечение военнопленных, но ответа еще не получил. В результате собрание приняло специальную резолюцию, в которой просило архиепископа обратиться с новым мотивированным заявлением к компетентным органам[566]. В это время у духовенства и мирян оставалась надежда на благоприятное разрешение вопроса. Информация об обсуждении данной проблемы на епархиальном собрании через генерала В. Бискупского поступила в МИД, во внутренней переписке которого 20 февраля 1942 г. отмечалось: «Некоторые священники сообщали о своих впечатлениях в лагерях русских военнопленных и пришли к единому мнению, что устроенные ими богослужения посещали 90–95 % обитателей лагеря. Вообще можно говорить о сильной религиозности военнопленных»[567].

24 марта Гаугг, вероятно по инициативе архиепископа, вновь запросил ОКВ — не изменило ли оно своей точки зрения, на что 4 апреля последовал отрицательный ответ[568]. Тем не менее вплоть до конца весны 1942 г. в основном продолжалась прежняя практика проникновения отдельных священников епархии в лагеря с разрешения их комендантов. Так, в письме членов приходского совета русской церкви в Вене митр. Серафиму от 14 апреля говорилось: «Благодаря работе известного числа членов нашей общины в лагерях военнопленных переводчиками, удалось добиться посещений пленных священником. Во время этих посещений происходят богослужения и беседы. Последние требуют от священника особенного умственного напряжения и развития. Степень интереса, проявляемого пленными к этим беседам, и степень их развития видна из перечня вопросов, поставленных священнику в такой беседе… Каждому истинно верующему человеку ясна важность разработки этих вопросов. Они должны стать основными для Германской православной епархии». К письму был приложен перечень вопросов, особенно интересовавших военнопленных: «1. Священное Писание и наука. Взаимоотношение их… 7. Значение религии для государства… 10. Личность в православии… 19. Будут ли в будущей освобожденной от советов России признаваться законными браки, заключенные отдельными верующими и благословленные мирянами при отсутствии священников. Роль и значение этих эрзац-священников с точки зрения Православной Церкви»[569].