Сергей Петров - Память о розовой лошади

• Название: Память о розовой лошади
• Автор: Сергей Петров
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

В книгу челябинского прозаика Сергея Петрова вошли три произведения: роман «Память о розовой лошади», повести «В ожидании сына» и «Сага о любимом брате».

Творчеству писателя присуще обращение к совести человека, его волнуют вопросы о смысле бытия, о необходимости смелого и единственно правильного выбора человеком своего места, своего дела в жизни.

---

— Берите. Все тут.

В ящике лежал набор бритв с разноцветными ручками. Парикмахер выбрал одну и сказал:

— С легким сердцем вы всегда выручаете, поэтому и бреют ваши бритвы отлично. А вот как-то я у Осиповой попросил, так работать невозможно: елгозит бритва по лицу клиента и елгозит, видно, жаль ей было бритву давать.

— Любить, Коленька, свою работу надо и за инструментом следить, — усмехнулась женщина. — Вот и не будет бритва елгозить.

Так звали и его сына, и поэтому, возможно, случайно услышанный разговор прочно запал в памяти.

6

Уже наступила ночь, окно дома, в тени груши казавшееся в сумерках вечера бездонным, как омут, слегка осветилось через коридор из комнаты, в которой он оставил свет: походило это на слабый отблеск далекого, в ночи, костра. Сын так и не приехал, но Андрей Данилович поборол искушение запустить руку в дупло груши и пошел в дом — пора было ложиться спать.

Боль в боку приутихла, и, как всегда в таких случаях, он ощутил новый прилив сил и заходил по дому из комнаты в комнату, включая в каждой свет и внимательно ее осматривая: казалось, это поможет ему что-то такое до конца додумать, понять.

Особенно долго он стоял на пороге кабинета жены, смотрел на поблескивавшие стекла книжных шкафов с медицинской литературой, на пропылившийся стол, где все лежало так, как она и оставила, уезжая, — пыль на темной полированной поверхности стола серебрилась в электрическом свете. Вспомнилось почему-то давнее: как он подарил на день рождения жене кулон на тонкой золотой цепочке. Выбирал в ювелирном магазине подарок, и ему понравилась кружевная тонкость цепочки, мелкие звенья, удивил оправленный камень александрит: он был изменчивым, непостоянным в цвете — в зависимости от освещения он становился то красным, то зеленоватым, словно большая капля морской волны.

Утром Вера в нарядном, голубовато отсвечивающем платье без одной лишней складки, надев любимые туфли на высоком каблуке, сидевшие на ногах как влитые, с кулоном на груди стояла у большого зеркала, поворачиваясь к нему то одним боком, то другим, а он смотрел на жену и думал, что выглядит она сейчас так, точно совсем и не постарела за годы их совместной жизни. Она кокетливо спросила:

— Как, идет мне твой подарок?

— Все отлично, — ответил он.

— Кстати... Хоть и не принято спрашивать, но любопытство разбирает: сколько, интересно, стоит этот кулон?

Андрей Данилович прищурился и зачем-то сказал:

— Самое забавное... вспомнилось вдруг... стоит он столько же, сколько стоил флакон духов...

Стараясь понять, она напряженно нахмурилась:

— Не ясно что-то...

— Да я просто так... Вспомнил, как я купил тебе во время войны на базаре флакон духов, так он тогда стоил столько же, сколько сейчас этот кулон на золотой цепочке.

Она засмеялась:

— Вспомнила... Но если углубить твою мысль и развить, то мы придем к выводу, что золото сейчас в той цене, в какой тогда была вода.

— То есть?

— Как же... Раз к слову пришлось, то скажу: в том пузырьке тогда не духи были, а вода.

— Что? Какая вода?

— Обыкновенная — из-под крана. Окись протия. Мама, помню, долго посмеивалась. Между прочим, ты ее тем флаконом окончательно обворожил. «Вот, говорила, человек. Купил — и все. Даже не посмотрел, что купил. Орденов много. Храбрый. А бесхитростный, как ребенок. Такие, сказала она, бывают самыми верными».

Вспомнив это, Андрей Данилович, как и тогда, давно, засопел на пороге кабинета и в растерянности не смог сообразить, смеяться ли ему над тем, что обманула его на базаре цыганка, или печалиться.

«Да что мне сегодня всякая ерунда в голову лезет?» — сердито подумал он и опять заходил по комнатам — теперь уже выключая свет.

Он разделся и лег, но сон приходил с трудом: то он закрывал глаза, вроде задремывал, то вновь открывал и сонно поглядывал в белеющий потолок; наверное, все-таки он засыпал на короткое время, потому что дом то наполнялся голосами, он отчетливо вспоминал, как было у них весело вскоре после защиты женой докторской диссертации, то видел он вдруг вислоухого пса в ящике у входа в столовую, то отчетливо вставал перед глазами Виктор Ильич Голубев в бричке на козлах...

Перед тем как он уснул окончательно, крепко, мелькнула мысль: «С ума можно сойти от этой чехарды в голове».

Под утро или уже утром он услышал частые телефонные звонки, стал с трудом просыпаться, понимал, что это в доме звонит телефон, но звонки прекратились, он снова крепко заснул, и ему показалось, что сидит он в своем кабинете, а звонит ему жена из Москвы — тогда междугородных автоматов еще не было, и телефон на столе так и трясся от частых звонков.

— Слушаю! Слушаю! — закричал он в шум, в какой-то треск телефонной трубки, отлично понимая, что это звонит жена.

В трубке неожиданно все смолкло, а затем так отчетливо послышался голос жены, словно она находилась рядом:

— Андрюша, ты? Ура, дозвонилась! Догадываешься, почему звонок?

Конечно же он догадывался, то есть просто знал, но ответил:

— Понятно... Соскучилась по любимому мужу.

Она засмеялась:

— Это само собой, — и в голосе ее послышалось ликование. — Отлично прошла у меня защита — ни одного черного шара не бросили.

Он постарался придать голосу равнодушные нотки:

— Ну-у... В этом-то я и не сомневался.

Она сразу поняла его игру и рассмеялась:

— Тебе бы моим оппонентом на защите быть, так меня тут же бы и в академию избрали. — И тоже включилась в игру, сказала пугающим тоном: — Вот и все хорошие новости. Осталось сообщить ужасные: твоим угодьям, отец, угрожает страшная опасность.

Он сделал вид, что встревожился:

— Да что ты? А в чем дело?

— Прилетаю я завтра утром. Так? Завтра же все узнают о моей защите и, уверяю, в воскресенье нагрянут в дом...

— Серьезное дело... Но ничего — вывернемся.

— В твоих талантах я, кстати, тоже не сомневалась, — сказала жена.

Повесив трубку, он задумчиво посидел за столом и вдруг отчетливо подумал о том, что он и дома, похоже, уже давно зам. по быту.

А телефон опять зазвонил.

Окончательно просыпаясь, Андрей Данилович сел на тахте и потряс головой. В соседней комнате и правда звонил, надрывался телефон.

«Сын, наверное, — подумал он. — Совесть проснулась».

Но звонил директор завода.

— Данилыч, спал небось? — весело спросил он. — Так я и думал. Три раза номер твой набирал и все без толку. Надо думать, просидел вчера на своем пне до полуночи?.. И сын не приходил? Так я и знал... Придет сегодня — не беспокойся. Только ты с ним без дубины и прочего поговори. Ладно? Спокойно, рассудительно... Вчера я случайно с ним встретился, а раз встретился, то и поговорил: сдается мне — все здесь сложнее, чем я думал...

Андрей Данилович кашлянул в трубку и недовольно сказал:

— Какие здесь могут быть сложности?

— Могут, могут... Он сам тебе, наверное, все скажет. А ты вот что: если у тебя настроение завтра порыбачить появится, то позвони вечером мне — я утром за тобой заеду. Ну как?

— Посмотрим, — уклончиво ответил Андрей Данилович.

— Давай смотри, — сказал директор и повесил трубку.

Чудеса какие-то, честное слово, подумалось Андрею Даниловичу. Сложности какие-то придумали... На директора это было совсем непохоже: в таких случаях он бывал прям и резок: или — или... Что-то тут, ей-ей, не так.

Стоило Андрею Даниловичу подумать о сыне, как мысли снова сделали крутой виток в прошлое...

Гостей тогда ждали к обеду, и теща, проснувшись чуть свет, захлопала на кухне крышками кастрюль — проверяла, взошло ли тесто. Поднялся и Андрей Данилович, умылся, сжевал, не садясь за стол, бутерброд с оставшейся от ужина котлетой и выпил стакан холодного чаю.

Теща потыкала пальцем в таз с выпиравшей квашней, и тесто резиново потянулось за ее пальцем.

— Достань, пожалуйста, из погреба яблоки и варенье, — попросила она.

У порога Андрей Данилович скинул мягкие домашние тапки и сунул ноги в старые калоши.

Сквозь небольшое окошко в сени сочился блекло-сиреневый свет, и все здесь отсвечивало голубизной: оштукатуренные стены, старый стол с прикрученными слесарными тисками, деревянный ларь для муки и крупы и даже разобранный велосипед сына.

Андрей Данилович вышел на крыльцо. От дверного хлопка в курятнике вскинулся петух и хрипло закричал: «Ку-ка-ре-ку!» — сразу с шеста запрыгали куры, заклохтали, замахали крыльями, вздымая в воздух пух и перья, словно в курятнике включили мощный вентилятор.

Под крышей завозились воробьи. Один, точно сорвавшись спросонок, мелькнул серым комочком мимо лица Андрея Даниловича, но у земли расправил крылья и по-утреннему легко взлетел ввысь, остальные восторженно загалдели вслед, зачирикали.

Воробей вернулся и сел, выпячивая грудку, на забор.

Андрей Данилович засмеялся, махнул в его сторону рукой и щелкнул пальцем:

— Загордился?

Воробей покосился на него и боком-боком заскакал по деревянным зубцам забора.