Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

• Название: Фельдмаршал Борис Шереметев
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012771-5, 5-271-04042-9

Роман известного писателя-историка Сергея Мосияша повествует о сподвижнике Петра I, участнике Крымских, Азовских походов и Северной войны, графе Борисе Петровиче Шереметеве (1652–1719).

Один из наиболее прославленных «птенцов гнезда Петрова» Борис Шереметев первым из русских военачальников нанес в 1701 году поражение шведским войскам Карла XII, за что был удостоен звания фельдмаршала и награжден орденом Андрея Первозванного.

---

После консилиума, оставшись наедине с царем, Шереметев спросил:

— Как будем с армией, государь? Уводим в Россию?

— Ни в коем случае, Борис Петрович. Уведем только корабли в Кроншлот. Стоит нам отсюда уйти, как Карл может снова высадиться на материк. У него уж там, в Шонии, говорят, сосредоточено около двадцати тысяч. А наши союзники надежны лишь тогда, когда мы у них за спиной. Не будет нас, они Карла впустят. В Дании уже сейчас шумят некоторые горячие головы, мол, надо вступать в союз со Швецией.

— Трудно будет с провиантом, ваше величество, да и с зимними квартирами тож.

— Что ж, мы зря, что ли, с Мекленбургом породнились, ставьте полки в их городах.

— Герцог вряд ли сему обрадуется.

— Я за племянницей дал ему хорошее приданое. Пусть терпит. Если б не мы, от его герцогства только б перья полетели.

После отъезда царя фельдмаршал отправил герцогу Мекленбургскому Карлу-Леопольду официальное письмо, в котором предложил расположить в его городах четыре русских полка и просил назвать, где это можно сделать. Но ответа так и не дождался.

Тогда, собрав генералитет, решили размещаться самостоятельно. И вскоре в ставке фельдмаршала появился граф Толстой.

— Борис Петрович, что ж вы так, не посоветовавшись, занимаете города, размещаете полки?

— Петр Андреевич, я писал герцогу с просьбой указать нам места для зимних квартир, он не ответил. Не могу же я год ждать решения. У меня солдаты под открытым небом.

— Но надо ж как-то согласовывать. Герцог жалуется, что по герцогству прошли и датчане и пруссаки и безденежно брали с населения провиант и что ныне оно столь обнищало, что уж ничьего присутствия не выдержит, не вытерпит.

— Нас вытерпит, Петр Андреевич, мы за все платить будем. Я, размещая солдат по квартирам, отпускаю им деньги для оплаты хозяевам постоя и стола.

— Ну ежели так, то это уже другой разговор.

Поговорили еще о том о сем, и тут Толстой под большим секретом сообщил Шереметеву:

— У государя неприятность: исчез наследник Алексей Петрович {287}.

— Как «исчез»?

— Куда-то бежал.

— Давно?

— Еще в сентябре. Выехал сюда как будто к государю, но где-то свернул в сторону.

— Куда ж он мог?

— Найдут. Царевич не иголка, найдут. Государь уже разослал всем нашим представителям повеление узнавать, где Алексей может быть. Мне тоже пришло. Хотя я сомневаюсь, что Алексей кинется сюда.

— Почему?

— Да все эти короли царю в рот глядят, боятся его. Они Алексея сразу выдадут. Он скорей всего к родне мог убежать, в Вену. От нашего государя никто его в Европе не сможет заслонить, кроме императора. Помяни мое слово, он там обнаружится.

— Не позавидуешь Петру Алексеевичу — сын, наследник сбежал.

— В том-то и дело, что он от престола отказался на будущее. А потом, что случись, не дай Бог конечно, объявится и права свои предъявит как старший сын. А государь уж объявил наследником младшего сына, Петра Петровича {288}. Это ж пахнет новой смутой на Руси.

— Да, пожалуй, вы правы, Петр Андреевич. Может, поэтому мне и ответа нет из Петербурга. Уж два письма отправил, прошу отпуск на зиму дать, пока боевых действий нет. Все без ответа. Жене родить скоро, хотелось бы, чтоб дома родила.

Вскоре вместо ответа на свои письма Шереметев получил указ царя вывести армию «в польские пределы» и там, собрав генералитет, решить, как «сию войну далее проводить».

Письмо заканчивалось горьким упреком фельдмаршалу и его генералам: «…Понеже от вас и некоторых генералов удержан и остановлен, отчего какие худые следования ныне происходят: английский — тот не думает, а датчане ничего без него не смеют, и тако со стыдом домой пойдем… А ежели б десант был, уже бы мир был, а ныне все вашими советами опровержено, и война вдаль пошла».

Шереметев зачитал эти горькие слова генералам.

— Вот так, господа, выходит, совет наш был тогда неправильным.

— Но как же? — сказал Репнин. — Сам же государь говорил, берег шведы укрепили, пушек наставили — и подойти невозможно. Его же шняву чуть не потопили. Как можно было пускаться без прикрытия английского флота?

— На англичан и в этом году вряд ли можно будет положиться, — заметил генерал Вейде.

— Однако государь опять ждет нашего решения, — напомнил Шереметев. — Как мы ему ответим?

— Я думаю, — заговорил Бутурлин, — надо ответить, что мы готовы хоть сейчас выступить, дело за флотом.

— Я полагаю, Иван Иванович правильно предлагает, — сказал Боур. — И что нам готовиться? Подадут к берегу корабли, а за нами не станет.

— За вами действительно не станет, Родион Христианович, — усмехнулся Репнин. — Конницу вроде в десант не собираются пускать.

Но Боур не воспринял шутки:

— Если для дела понадобится, мне не долго спешить драгун, Аникита Иванович.

И все же генералитет постановил: мы готовы к десанту, ждем вашего приказа.

Примерно так выглядело решение консилиума, отправленное царю, хотя каждый думал про себя, что сия их «готовность» вряд ли будет востребована и ныне.

Глава одиннадцатая ПО ДЕЛУ ЦАРЕВИЧА

Усиление России на Балтике не входило в планы Англии, из-за интриг ее не состоялся десант в Шонию и в 1717 году. Получилось, что русская армия два года проторчала здесь в полном бездействии. Это угнетало не только царя, но и фельдмаршала.

В письме другу своему Апраксину Шереметев жаловался: «…здесь впали мы в несносный и великий убыток, не токмо что проелись, но и разорилися».

Немало крови попортило фельдмаршалу стояние «в польских пределах». Столько ему пришлось наслушаться упреков, угроз, слез. Хотя в личной жизни случилось у него радостное событие: Анна Петровна родила второго сына, Сергея, с чем поздравил фельдмаршала король Август II.

Борис Петрович, как человек практичный, не мог упустить столь благоприятного момента и попросил его величество быть на крещении восприемником сына от купели. Август согласился, и во время обряда крещения бедная Анна Петровна переживала:

— Как бы этот медведь не придушил младенца.

— Что ты, Аннушка, — успокаивал жену Борис Петрович. — Как можно думать такое?

— Эвон лапищи, он ими рубли гнет, а дите, чай, не железное.

Однако все обошлось, и крестным отцом Сергею Борисовичу стал сам король Август II. После крещения фельдмаршал закатил пир, на котором по пьяному делу говорил захмелевшему королю:

— Отныне, кум, давай не будем ругаться, тем более что цель у нас с тобой одна — покончить с Карлусом.

Август, жуя курицу, возражал вяло:

— Но Польша не может столь долго выносить содержание армии вашей.

— Э-э, нет, кум, ты не прав. Армия содержит себя сама на свои кровные. Мы, чай, не шведы. Али забыл, как они хозяйничали у тебя в Саксонии?

На это упоминание королю сказать было нечего. Когда Карл XII, сбросив его с польского престола, явился к нему в Саксонию с 36-тысячной оравой дармоедов и мародеров отъедаться за его счет, тогда Август II Сильный был нем как рыба, а дабы не согнал его неистовый швед и с курфюршества, отдаривался чем только мог, в том числе и царскими ефимками и даже петровской шпагой.

Об этом вспоминать королю не хотелось, тем более на пиру у русского главнокомандующего, отныне еще и его кума.

Но это были события личной жизни фельдмаршала Шереметева, для которой у него оставалось слишком мало времени. И если крохотный сын Сережа радовал сердце отца, то огромной стопудовой глыбой давила ответственность за армию, за бездействующую армию, которая предназначена для войны, а не для протирания штанов и проедания тысячепудовых гор хлеба.

Бездействие угнетало Бориса Петровича, а это сказывалось и на его здоровье. Не помогли ему и гамбургские профессора, к которым ездил он по поводу кровотечения горлом. Болезнь не унималась.

Осенью проездом явился в ставку граф Толстой.

— Ну вот, Борис Петрович, как я и говорил, нашелся царевич.

— Где?

— У императора под крылышком. Государь мне повелел привезти его.

— Нелегко, чай, будет от императора-то?

— Даст Бог, справлюсь. Султана уламывал, а уж царевича уговорю.

— Что-то будет… — вздохнул Шереметев раздумчиво.

— Авось помирятся, чай, родные.

— Дай Бог, дай Бог.

Разговор с Толстым, вроде бы ничего не значащий, растревожил Шереметева, он понимал, что раздрай в царской семье аукнется на всю державу, как не раз уж бывало.

И мысли его подтвердились, когда пришло тревожное письмо от варшавского посла Долгорукого, в котором князь сообщал, что ходят слухи о каком-то письме царевича Алексея фельдмаршалу, доставленном якобы польским офицером, но поскольку посыльный не нашел фельдмаршала, то письмо это будто передал ему — Долгорукому.

«Извольте не токмо себя, но и меня искусно в таких лжах, ежели возможно, предостеречь», — предупреждал Шереметева Григорий Федорович.