Тимоти Уилльямз - Черный Август

• Название: Черный Август
• Автор: Тимоти Уилльямз
• Издательство: «Мир»
• Жанр: Детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-03-003023-9, 0-575-05307-0

Роман современного популярного за рубежом английского писателя Тимоти Уилльямза «Черный август» – захватывающая детективная история убийства, которое расследует комиссар итальянской полиции Тротти, герой нескольких произведений Т. Уилльямза. Роман получил премию Ассоциации детективной литературы как лучшее произведение этого жанра в Европе в 1992 году.

---

Не исключено, что и о Розанне он что-нибудь узнает.

О своем друге Розанне Беллони.

– Не хотите выпить? Можно зайти в бар Данте, – предложил Тротти.

Синьор Боатти довольно улыбнулся.

– Вы молодчина. – Он вынул из кармана пиджака ключ и запер заднее колесо своего велосипеда марки «Ради» – величественные золотые буквы сбегали вниз по главной раме. – Мне бы хотелось, чтобы нам никто не мешал. – Он указал рукой на высокие стены университета на противоположной стороне Новой улицы. Там понуро болтался итальянский флаг, легкий бриз едва шевелил его. – И потом, в барах я не выношу табачного дыма. – Синьор Беллони отстегнул от руля велосипеда газету – «Джорнале» Индро Монтанелли – и сунул в карман пиджака. Взяв Тротти под руку, он повел его через улицу, и они вошли в высокий проход под университетской аркой.

На ногах у синьора Беллони были мягкие коричневые туфли.

Зажглись уличные фонари, а ласточки на проводах, не обратив, казалось, на это событие ни малейшего внимания, продолжали страстно выяснять свои отношения.

Магнолия

В окнах сторожки уже горел неоновый свет.

Тротти и синьор Беллони прошли вдоль университетских стен, которые из-за вставленных там и сям камней с гравировкой походили на огромную коллекцию почтовых марок. Миновав какую-то маленькую дверь, они очутились во дворе. Их шаги отзывались гулким эхом.

Магнолиевая аркада.

У стены сидела пара влюбленных, наслаждавшихся нежным воздухом уходящего дня. Несмотря на поздний час, дворник в халате подметал двор. Его метла совершала короткие ритмичные взмахи. Дворник выметал пыль еще одного долгого городского дня. Очередного засушливого дня.

Тротти почувствовал запах магнолии. «Как давно я тут не был…»

Они увидели скамейку.

Тротти весело посмотрел на синьора Беллони.

Тот вытащил из кармана газету и постелил ее на каменную скамью. Садясь, он поддернул стрелки брюк. В бледных глазах светилось лукавство.

– Комиссар, управляющий банком сродни священнику. За долгие годы многие поверяют ему свои тайны. – Он улыбнулся. – Священнику или даже полицейскому… Подобно Розанне, я так и не обзавелся семьей. Хотя, быть может, и совсем по иным причинам. А семья, наверное, дает человеку огромное удовлетворение.

Тротти наклонился вперед, поставив локти на колени. Он повернулся к банкиру:

– Почему Розанна так и не вышла замуж?

На лице старика появилась мягкая улыбка.

– Она умная женщина, а в свое время была еще и замечательной красавицей. И всегда любила детей.

– Вы не досидели до конца вскрытия, комиссар?

– Почему вы не отвечаете на мой вопрос?

– Почему Розанна не вышла замуж? – Банкир засмеялся и поднял вверх свою бледную руку. – Обещаю, я отвечу на ваш вопрос. Но человек я весьма методичный. Как старая прислуга. – Он помолчал и, оглядевшись вокруг, спросил:

– Этот чудесный запах – это магнолия?

Тротти кивнул.

– Поздновато для магнолий, не так ли?

– Увядание.

– Что?

– Цветы магнолий способны увядать прямо на дереве, не опадая, – при соответствующих условиях.

– Увядание, – с удовольствием повторил старик. – Вы образованный человек, комиссар.

– Я невежественный полицейский, – сказал Тротти. – Невежественный, но не тупой.

Влюбленные поднялись со своего места и, держась за руки, направились к площади Леонардо да Винчи и средневековым башням в лесах.

– Хотя не исключено, что это пахнет духами девушки, – заметил Тротти.

Старик с улыбкой смотрел, как молодые люди покидают двор.

– Конечно же, я расскажу вам о Розанне, комиссар Тротти. Отчасти для этого-то я и хотел с вами встретиться. Но в своей старомодной манере, в манере отставного служаки.

Он снова замолчал.

– Мой брат был старше меня на двадцать один год – мать родила Джованни в девятнадцать лет. Она была очень красивой девушкой. Сначала она работала служанкой в семье моего отца в Монце. Беллони были богачами – они торговали ножами, и поэтому брак с моим отцом был для нее настоящей удачей. – Беллони грустно улыбнулся. – Будь Джованни сейчас жив, ему было бы сто. Точнее, девяносто пять лет. А как будто только вчера все было.

Тротти не двигался. Он сидел, облокотившись на колени и свесив руки между ног.

– После Джованни у моей матери родились еще несколько детей, но все они умерли или при рождении, или в первые же месяцы жизни. Тогда женских консультаций не было. Я думаю, врачи и мне прочили близкую смерть. Было это в 1916 году. Сдается, я их разочаровал. Как видите, – для вящей убедительности синьор Беллони похлопал себя ладонью по бедру, – как видите, я пока что на тот свет не собираюсь.

– Ваш брат был отцом Розанны?

Синьор Беллони нахмурился. Облокотясь о прохладный камень скамьи, он возобновил повествование.

– Джованни женился в двадцать шесть лет. Тоже на девушке из богатой семьи. Из богатой семьи, которая переживала трудные времена. В мировую войну, когда куча людей наживала целые состояния, – состояния, которыми их потомки пользуются и поныне, – что, по-вашему, случилось с богатством семейства Аньелли из Турина? Для всех этих промышленников-северян война была манной небесной, а семейство моей невестки потеряло в это время значительную часть собственности, многое было разбомблено австрийцами в Удине. Поэтому брак явился прекрасным выходом из положения… во всяком случае, для моей невестки. Хотя никому и в голову не приходило тогда называть семейство Беллони из Монцы нуворишами, их деньги были все-таки голубее их крови. Моя же невестка была настоящей аристократкой – и даже больше того. Она воспитывалась в четырех стенах. До тех пор пока семья могла платить за ее обучение, у нее всегда были только частные репетиторы. Ни готовить, ни шить она не умела. И тем не менее Габриэлла обладала в глазах Джованни одним неоценимым достоинством. – Старик замолчал.

– Каким же?

– Она боготворила землю, по которой ступал мой брат, – сказал Беллони и засмеялся. – Бог ее знает, почему. Боюсь, братец Джованни был особой не слишком приятной. На войне он не был: жизнью мужа и первенца мать рисковать не хотела. Но в 1919 году он свалился с гриппом – ничего серьезного, но многим показалось, что, оправившись от болезни, он резко изменился. – Беллони постучал пальцем по виску. – Грипп не прошел для него бесследно. – Он снова помолчал. – Габриэлла была глупенькой. Вообще забавно, как вся история повторилась еще раз. Мой отец женился на очень молодой девушке – точно так же братец Джованни женился на Габриэлле, когда той и девятнадцати не было. Но между Габриэллой и моей матерью была огромная разница. Моя мать была женщиной сильной. Она вышла из крестьян и считала, что жизнь жестока. Она искренне думала, что внушать нам, детям, мысль, что в будущем мы сможем рассчитывать на какую-то помощь от посторонних, – значит, совершать страшную ошибку. Сильная женщина. Любовь для нее была слишком большой роскошью. В сущности, человеком она была добрым, но я не припомню случая, чтобы она поцеловала меня с материнской нежностью. Она целовала нас, но теплоты в этих поцелуях не было. Не потому, что она была холодной, но… – Он пожал плечами. – Сейчас мне кажется, что, по ее убеждениям, она должна была себя сдерживать. А с другой стороны, не умей она подавлять свои истинные чувства, смогла бы она примириться с той жуткой чередой выкидышей и мертворождений? – В сгущающихся сумерках Тротти разглядел обращенные на него блеклые глаза. – Ваши нынешние психологи не преминули бы заявить, что мое прусское воспитание непременно должно было бы завершиться гомосексуализмом.

Аромат магнолий, казалось, стал еще сильнее.

– Возможно, этой нехваткой любви и объяснялись поступки моего брата. Он был старше меня, и ему пришлось туже. Ко времени моего рождения мать, несомненно, немного смягчилась. А может, ее просто удивило то, что наконец-то хоть один ребенок не явился на свет мертвым и его не надо заворачивать в саван. – Он снова взглянул на Тротти. – Сколь тяжела может быть женская доля – и сравнивать с нашей нельзя. – С минуту он молчал, как бы ожидая, что скажет Тротти. – Примерно в то время, когда у Джованни родился первый ребенок…

– Розанна? – спросил Тротти.

– Примерно в то время, когда родилась Розанна, – где-то, должно быть, в 1930 году, – отец умер, и все дела нашего семейства прибрал к рукам Джованни. У нашего отца времени на фашистов или на Муссолини никогда не хватало. Мне кажется, что в глубине души отец был поэтом. Поэтом и мечтателем. Дела он вел неплохо, но без особого энтузиазма. Очень любил стихи. Я помню, как он запирался в библиотеке, и мне и близко не разрешалось подходить к ее старой дубовой двери. До сих пор помню запах отцовской библиотеки. Он любил Данте и немцев – Шиллера и Гете. Отец ненавидел войну, всегда говорил, что был против итальянской интервенции в 1915 году. Но я его почти не знал: в те дни в буржуазных семьях – не в пример другим сословиям – близкие отношения между родителями и детьми были не приняты. Я нежно его любил – но издалека. И вот он отправляется на войну, оставляя жену, двух сыновей и фабрику. Идти он не хотел, он ненавидел сторонников интервенции, ненавидел Д'Аннунцио, ненавидел ирредентистов. Ему было тогда за сорок, но он считал это своим долгом. Перед страной и своим сословием. Он пошел в альпийские стрелки и в Тренто окончательно подорвал свое здоровье. Он воевал на передовых, а мороз там свирепствовал не хуже австрийцев. Помню, как он вернулся домой. Мне тогда было три года. Такой красивый в своей лейтенантской форме. Взял меня на руки…