Александр Мартынов - В заповедной глуши

• Название: В заповедной глуши
• Автор: Александр Мартынов
• Жанр: Прочие приключения

Четвёртая и пока последняя книга цикла «В заповедной глуши». Помните! Мир, который описан тут — СУЩЕСТВУЕТ рядом с вами и может за вами придти.

---

— Загадай нам удачу на сегодня, Счастливчик!

* * *

Город был прекрасен и незнаком Вальке… но хорошо знакомому тому, кем он стал здесь. И мощёные вишнёвого цвета камнем немноголюдные улицы, и чем-то похожие на перевёрнутые лодки дома в зелени садов за низкими оградами из ажурного камня, и острые башни, увенчанные резными куполами, над которыми плыли узкие чёрно-алые флаги, и гигантская фигура Всадника, вздыбившего коня над невидимым отсюда прибоем, и запах близкого моря, и даже висящая над городом — вместе с бледным солнцем — большущая синеватая луна, ничего общего не имеющая с обычной луной… Знакома была посадка на огромном солнечно-рыжем коне — непривычная Вальке, с прямыми, вытянутыми вперёд, к конской груди, ногами. Знакомы были люди, едущие справа и слева: невероятно прекрасная женщина в развевающемся сиреневом шёлке, с диадемой на облачно-лёгких волосах и могучий мужчина с длинным мечом на широком поясе и короной на русых кудрях.

(Мама?! Отец?!)

— Как там складывает твой приятель? — спросил мужчина, и его голос был голосом отца.

— У него нет песен о нашем городе, — ответил тот, кем Валька стал здесь, продолжая какой-то разговор. — И где-то он сам сейчас? Жаль, вы не отпустили меня с ним.

— Он скоро вернётся, — сказал отец, кладя ладонь на плеча тому, кем Валька стал здесь. — Войдут в Острую бухту корабли и будет праздник. Как всегда.

— Отец, — сказал тот, кем Валька стал здесь, — я слышал, что не всё благополучно на южных рубежах, что поднимаются на нас низкие народы, как в древние времена. И ещё — что дрожат во дворце Серебряные Щиты…

Женщина бросила на мужа тревожный взгляд. Но тот тряхнул кудрями и вызывающе улыбнулся:

— Песку, даже летящему тучей, не засыпать город. Тысячу лет стоят наши стены — и будут стоять ещё столько же. Нет силы сильнее нашей, и только небо — выше нас!

Всадник скакал над городом, поднимая руку с прямой ладонью. Вились флаги.

* * *

Витька размашисто шагал по лесной тропинке. Было прохладно, наползал вечерний туман, шептались деревья, но всё это было привычно, привычной была тропинка под ногами, привычна была тяжесть свёртка за плечом, и рисунок созвездий, мелькавший в проёмах ветвей над головой — был знаком и отчётлив. Он узнавал повороты тропки, корни деревьев, мощные ветви — и хотелось смеяться и бежать бегом. Но он только улыбался и сдерживал шаги.

А потом он вышел на край откоса, с которого тропинка круто сбегала в долину. Тут и там лежали белёсые пятна тумана, солнце только-только село за дальний край. Редко горели тёплые огоньки, слышался лай собак, мычание коровы, смех и песня в отдалении. В речной глади всё ещё горели полосы заката, но их уже перекрывало свечение двух лун — огромного, ставшего ярким, синего диска и золотистой небольшой луны.

Опершись ладонью на ствол мощного бука, Витька безотчётно поглаживал шершавую кору пальцами.

— Дома… — прошептал он. И заторопился по откосу — сперва боком, осторожничая, а потом помчался сломя голову, раскинув руки и набирая скорость с каждым прыжком…

* * *

Солнечные кони, хрипя, топтали кровавую кашу. Над полем боя, под летящими чёрными тучами, сыпавшими холодный дождь, стоял нескончаемый рёв сражающихся. Беспощадный ветер рвал зелёные плащи, нёс последние листья, не в срок оборванные с деревьев, в жуткой муке тянувших голые ветви в беззвёздное небо. Страшным малиновым багрянцем горел на севере весь горизонт — как будто там начиналась невозможная заря.

Нагнувшись, Витька поднял с усилием втоптанное в страшную грязь знамя. Вскинул над собой, зная, что сейчас к этому символу рванутся со всех сторон вражеские стаи — свалить, сбить, снова затоптать… Валька, поднеся к губам рог, трубил снова и снова, и в этом звуке были гордость и отчаянье…»Га-ру-у-уда… га-ру-у-уда… га-ру-у-уда…» — пел рог древний клич, зов предков, когда-то пришедших на эти берега. Вставайте, братья. Отзывайтесь, братья. Идите, братья.

И они собирались. Со всего поля. Отовсюду, откуда ещё могли. Стекались — по одному, группами… Они могли бежать в голый, холодеющий лес с поля, где уже рвали и раздирали трупы павших ликующие победители, могли продлить ещё на день, на два, на год свою жизнь. Но знамя и рог звали их, и они выбрали это… Мчались рыжие султаны на украшенных гребнями-«конями» шлемах. Снова смыкались продолговатые чёрные щиты, меченые знаком взвихренной-свастики.

Наклонялись широкие наконечники уцелевших копий — окровавленные, иззубренные. И — латное колено к латному колену, привычно-напрочно — смыкалась на поле, корчащемся в судороге последнего боя умирающего мира последняя конная фирда Великого Острова Туле.

И враги заметили это.

Казалось, что поле зашевелилось. Закрутилось чёрными воронками. Воронки выбрасывали струи — тонкие, но быстро выраставшие в потоки, сливавшиеся в разлив, который окружал туже и туже стягивающийся в центре страшного половодья сверкающий ромб. Мотались на шестах саблезубые черепа. И в отдалении на холме вновь закачалось на холодном ветру исчезнувшее было квадратное знамя, в сто раз более страшное, чем дикарские костяные погремушки — сине-белый квадрат с шестиугольниками звёзд, похожими на раздавленных пауков…

— Братья! — крикнул Витька (или кто?). Воздух царапал сухое горло. — Всё кончено! Мы — последние! Что нам осталось?! Уйти?! Скрыться?! Бежать?! Видеть, как они сожгут наши дома — те, что ещё не сожжены?! Как убьют наших детей и обесчестят наших женщин — тех, кто ещё уцелел?! Как осквернят наши храмы — те, что ещё стоят?! Жить в цепях на земле, где мы родились хозяевами?! Нет! — он выдернул из ножен зазубренный меч и поднял его над головой, выкрикивая — ветер рвал его слова и уносил прочь, в морды человеко-звериным толпам, копящимся вокруг:

— Проносятся недели. И где б, ты, друг мой, ни был,
Послушай песню ветра. Смотри, как блещет сталь.
Взгляни: стоят деревья. Взгляни: синеет небо.
И знай — свобода это. Жизнь за неё не жаль![33]
В бой, арья! Умрём, убивая!!!

— Мы встретимся! — крикнул Валька (или кто?), поднимая коня на дыбы и перехватывая в латной руке длинное копьё — чтобы удобнее было колоть и рубить на скаку. — Под иным небом, в иное время, в иных мирах — мы встретимся! В бой, арья! Умрём, убивая!!!

— Умрём, убивая!!! — единым духом откликнулась фирда. — Умрём убивая!!! В бой, арья! В бой!!!

Обретая страшную силу конного разбега, конный ромб рванулся на вражеские толпы.

Не туда, где они отгораживали всадников от леса — и где были самыми непроглядными и бескрайними в ожидании того, что последние будут пробиваться именно в лес.

Фирда рванулась к холму с гексагональными пауками на знамени…

…Последних убили на склоне холма. И долго в ужасе и злобе рубили и дробили каменными топорами и трофейными клинками тела двух мальчишек — со знаменем и рогом — пока там нечего стало кромсать и растаскивать.

— Будь всё проклято, они почти дошли, — донеслось с холма.

— Теперь мне не верится, что мы покончили с ними навсегда, — ответил другой голос.

Чёрный, смешанный с пеплом дождь лился на поле. И где-то — за мёртвым лесом — логами и оврагами тянулась на юго-запад тоненькая ниточка тех, кто успел спастись именно благодаря последнему часу этого боя. Тех, с кого всё начнётся снова…

* * *

… Мы встретимся. Под иным небом, в иное время, в иных мирах — мы встретимся…

* * *

…Мальчик открыл глаза.

Он лежал на спине в высокой тёплой траве, раскинув руки. Смотрел в прозрачное небо и слушал, как поёт жаворонок.

Он не помнил ничего и не знал, кто он.

Он просто встал. Потянулся, улыбаясь. И пошёл туда, где синела кромка леса…

…Мальчик открыл глаза.

Он лежал на спине в густом мху, раскинув руки. Смотрел в небо, пересечённое ветвями деревьев и слушал, как дробно стучит дятел.

Он не помнил ничего и не знал, кто он.

Он просто встал. Потянулся, улыбаясь. И пошёл туда, где виднелась тропинка…

9

За прошедшие полтора месяца Валька успел придти к выводу, что Михал Святославич кричать не умеет.

Вывод оказался насквозь ложным.

То есть абсолютно. Ни разу в жизни на Вальку так не орали. От стыда у него слёзы наворачивались на глаза, а главное — совершенно нечего было возразить на все те эпитеты, которыми награждал обоих мальчишек лесник. Сами собой откуда-то пришли глупые слова: «Я больше не буду…», вот их Валька и твердил время от времени, отмечая машинально, что и Витька бурчит то же самое, хотя и реже, глядя себе под ноги.

Михал Святославич нагнал их на краю болота — совершенно очарованные, держа перед лицами сцепленные руки, в которых лежал медальон, мальчишки сомнамбулически брели куда глаза глядят.