Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

• Название: Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.
• Автор: Елена Лаврентьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-235-02927-5

«Это дурное предзнаменование!» — произнес А. С. Пушкин, когда его об­ручальное кольцо упало неожиданно на ковер.

Вера в приметы, интерес к обрядам, гаданиям были широко распростране­ны в среде дворянства пушкинской поры. Слова, предметы, поведение людей и животных — всё имело в глазах даже самого просвещенного человека первой по­ловины XIX века свой тайный смысл.

О том, во что верили, чего боялись, чего старались избегать, а чего страстно желали Александр Сергеевич Пушкин и его современники, читатель узнает из первых рук: из воспоминаний, писем, газетных и журнальных публикаций того времени, любовно собранных и тщательно, со вкусом организованных автором книги.

---

Графиня Салтыкова, закадычный друг г-же Бенкендорф, обошлась со мною как с родным. Я был удостоен ее особым расположением, но вместе с тем мне приходилось нередко сносить ее капризы. Эта дама была очень своеобразна и суеверна. Она не терпела духов, никогда не садилась за стол, если было 13 собеседников, немилосердно прогоняла из-за стола того, кто имел неосторожность просыпать соль. Однажды, когда я был напомажен помадой, которая пахла гелиотропом, она прогнала меня, сделав мне громогласно выговор; другой раз я был лишен обеда за то, что пришел тринадцатым{5}.

* * *

Во время большого стола у одной старой, суеверной и злой барыни человек, принимая со стола блюдо, задел по неосторожности им за солонку и рассыпал соль. Барыня побледнела и бросила гневный взор на бедного слугу; но тот, идучи с блюдом, толкнул будто нарочно локтем стоявшую позади его на столике против зеркала вазу — и ваза и зеркало разбились вдребезги. Госпожа перекрестилась и сказала ему: «Ну, счастлив! А то б дала я тебе знать!» Известен предрассудок суеверов, что если рассыплется за столом соль и в то же время нечаянно что-нибудь разобьется, то не будет никакой беды{6}.

* * *

Туркул был отъявленный противник суеверия. Когда графы Браницкие, Владислав и Александр, в сороковых годах приезжали по делам в Петербург, министр часто обедал у них. Особенностью этих обедов было то, что в сервировке соединено было все, что в популярном веровании разных народностей считается дурным предзнаменованием: тринадцать человек за столом, три свечи, опрокинутая солонка, ножи и вилки, сложенные крестом. Это всех забавляло, и Туркул первый шутил над страшной символикой, которая однако ж ни у кого не отнимала аппетита{7}.

* * *

Точно также опрокинутая солонка заставляла бледнеть моего отца, и сколько раз эти солонки летали у нас со стола — летом в окно, зимою в форточку, как бы для того, чтобы разрушить силу предвещания; тринадцати человек у нас за столом никогда не садилось{8}.

* * *

За столом ему пришлось сесть подле Веры Николаевны. Молодая хозяйка была внимательна к своему соседу, но сосед был отчаянно неловок он беспрестанно ронял что-нибудь и краснел. Когда начали пить здоровье Веры Николаевны, князь Петр взял в руки бокал, хотел встать и как студент уронил все на пол: бокал разбился в мелкие куски; шампанское все пролилось на платье Веры.

— Браво! — закричали гости, уже развеселенные вином. — Прекрасный знак!

Они шептали друг другу на ухо. Люди за столом менее, нежели где-либо, боятся черта, и, несмотря на это, они здесь удивительно суеверны. Каждое обстоятельство почитается тогда приметою. Разбитая рюмка всегда в хорошую сторону принимается родителями, у которых есть дочери-невесты{9}.

* * *

Придя в гости к Храповицкому, мы сели за стол, подали блины; и хозяин и гости вместе выпили за успех моего водевиля. Я поблагодарил их за доброту, но тут кто-то из нас пролил масло. Актриса Шелехова заметила, что это дурная примета, но жена Храповицкого, хотя была женщина с предрассудками, заметила, что на масленице пролить масло ничего дурного не предвещает{10}.

* * *

Помню, в последнее пребывание у нас в Москве Пушкин читал черновую «Русалки», а в тот вечер, когда он собирался уехать в Петербург, — мы, конечно, и не подозревали, что уже больше никогда не увидим дорогого друга, — он за прощальным ужином пролил на скатерть масло. Увидя это, Павел Войнович с досадой заметил:

— Эдакой неловкий! За что ни возьмешься, все роняешь!

— Ну, я на свою голову. Ничего… — ответил Пушкин, которого, видимо, взволновала эта дурная примета.

Благодаря этому маленькому приключению Пушкин послал за тройкой (тогда ездили еще на перекладных) только после 12 часов ночи. По его мнению, несчастие, каким грозила примета, должно миновать по истечении дня.

Последний ужин у нас действительно оказался прощальным… {11}

* * *

У меня был небольшой вечер; гости мои сидели за чайным столом. Михаил Петрович Розберг, объяснявший с Шеллинговой точки зрения ношение духа над водами хаоса, дунул в самом деле на свечку и погасил ее, сказав: вот будет нечаянный гость. На этот раз примета сбылась: зажженная свеча осветила входящего Магницкого{12}.

* * *

— Какая неожиданная радость! — вскричал он [Дюндик]. — Недаром у меня сегодня целое утро чесался нос! Я тот час сказал, что будет к нам дорогой гость! Ну, добро пожаловать, Владимир Александрович! А мы думали, что вы нас совсем забыли. Легко ли! целый год мы не видались{13}.

* * *

И вдруг тетенька, сейчас только говорившая с Натальей Петровной о том, что нарост на свече означает гостя, поднимает брови и говорит, что дело, давно решенное в ее душе…{14}

* * *

В одно время с нами чрез боковое крылечко вошла в дом кухарка, нарядная по-праздничному; она поклонилась нам на ходу; она несла из погреба молочник со сливками. В прихожей, приветствуя нас, приняла этот молочник одна из хозяек, младшая, седая особа без чепца, необыкновенно веселая.

— Кофей на столе-с! — объявила она с пригласительным жестом в гостиную, которая была прямо из прихожей. — Как раз тут и есть! И сама вас с полной чашей встречаю — примета к добру!{15}

* * *

Вы приглашаете к себе обедать друзей ваших: из пятнадцати человек званых двое по чему-нибудь не могут воспользоваться вашим приглашением. Вы садитесь за стол и замечаете — о ужас! — что вас тринадцать! Ищите скорее четырнадцатого собеседника или попросите выйти тринадцатого: иначе один из тринадцати непременно умрет в течение года. Это вернее смерти!

Вам подали чудеснейший кусок говядины, мягкой, сочной, превосходно приготовленной. Но вы находите, что повар мало посолил говядину, неловко берете солонку, — и вся соль просыпается на скатерть. Все сидящие за столом в отчаянии: несчастие неизбежно грозит им, если вы не примете предосторожности для отвращения его, перебросить через плечо свое несколько порошинок соли.

Сын ваш, молодой человек, неопытный, не знающий, что то или другое положение вилки или ложки может быть причиною великих бедствий, кладет их крест на крест на своей тарелке. Скорее уничтожьте этот роковой знак кто знает, может быть кушанье, которое сын ваш съест после того, будет служить ему смертоносным ядом…[11]

Суеверные понятия о числе тринадцать имеют одно начало в невыгодном мнении о пятнице.

Признаюсь, я не люблю, когда за столом сидят тринадцать человек[12]; но это вовсе не из суеверия: я строго держусь мнения древних, которые любили, чтобы число сидящих за столом не было выше числа муз и ниже числа граций. Гораздо опаснее, когда за столом четырнадцать человек, нежели тринадцать, и еще опаснее, когда пятнадцать вместо четырнадцати, и т. д., потому что с увеличением числа сидящих за столом увеличивается число жертв неизбежной смерти. По вычислениям известно, что из тридцати трех человек умирает только один: следовательно, опасность увеличивается по мере того, как число сидящих за столом приближается к тридцати трем…

Ложка и вилка, крестообразно лежащие, также не предвещают ничего хорошего: они представляют собою изображение Андреевского креста, орудие, служившее к ужаснейшим мучениям и внушавшее древним столь справедливый страх.

Что же касается до опрокинутой солонки, то для объяснения этого суеверия также должно обратиться к древности. Соль была символом дружбы; перед началом стола, все сидящие подавали друг другу соль, как ныне иногда потчуют табаком. Опрокинуть солонку в таком случае считалось знаком предстоявшей ссоры, точно так же, как ныне, подарить ножом значит, по мнению людей суеверных, расторгнуть связи дружбы и приязни{16}.

Глава VI « ..я в картах суевер! »{1}

Среди карточных игроков существовал ряд примет. Например, проиграв три раза одному и тому же лицу, не следовало продолжать с ним игру, но в случае неизбежности этого суеверие предписывало переменить стул или вести игру в другой комнате и т. п.{2}

* * *

Если кто сядет играть в карты или какую-нибудь денежную игру, обратясь спиною к месяцу, тот непременно проиграет{3}.

* * *

Естьли кто, сидя к нему [месяцу] спиною, играет в карты, шашки или иное, тот неотменно проиграет{4}.

* * *

Рука левая, ежели чешется, то предвещает, что будет отдавать деньги, но когда чешется правая, то их принимать будет{5}.

* * *

…никогда не надобно отдавать игорных денег: это приносит несчастие{6}.

* * *

Пушкин очень любил карты и говорил, что это его единственная привязанность. Он был, как все игроки, суеверен, и раз, когда я попросила у него денег для одного бедного семейства, он, отдавая последние 50 руб., сказал: «Счастье ваше, что я вчера проиграл»{7}.