Борис Житков - Виктор Вавич

• Название: Виктор Вавич
• Автор: Борис Житков
• Издательство: Независимая Газета
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-86712-059-7

Роман «Виктор Вавич» Борис Степанович Житков (1882–1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его «энциклопедии русской жизни» времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков — остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания «Виктора Вавича» был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому — спустя 60 лет после смерти автора — наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.

Ее памяти посвящается это издание.

Борис Житков. Виктор Вавич. Издательство Независимая Газета. Москва. 1999. (Серия «Четвертая проза»).

---

Флаг зашатался в судороге, в страхе. Покосился и упал в толпу. Люди рвались, топтали, сбивали друг друга и выли, и вопль ярил казаков. Люди бежали через площадь, закрыв голову руками, не глядя, не видя, не зная, что кровь бежит из рассеченной головы, бежали прямо на городовых, бежали в топкий пруд, губы бились, и лай выходил из горла, дробный лай, как плач.

Виктор из окна второго этажа, из квартиры Суматохиной, глядел на площадь. Он слышал, как ахнула за плечом Суматохина.

— Ой, пошли! Ой, все разнесут!

— Не беспокойтесь, — сказал обрывисто Виктор, не спуская глаз с площади, — полиция на посту… не допустим.

— Господи, Господи, — шаркала туфлями Суматохина, — ох, понесло их! Бунт открылся, — и всхлипнула. Виктор сорвался к дверям. — Спасители наши! Господи милостивый! — Виктор скатился с деревянной лесенки и слышал, как следом звякнула крюком, защелкала задвижкой Суматохина.

— Все ко мне! — сказал на весь двор Виктор, и из дверей со всего двора вышли городовые. Отдувались, бросали цигарки, лица посерели. Они кучей стали у ворот.

— Стройся! — скомандовал Виктор.

Городовые нехотя стали в неровный ряд. Караульный глядел в улицу, высунувшись из калитки. Виктор, запыхавшись, отдернул городового и сам глянул на улицу. Он видел черную толпу на белом снегу и алый флаг, и сердце билось, рвало грудь. Мимо, по мосткам, пробежал городовой, и через минуту затопала спешно конница, закрыла улицу, площадь, и следом вой, и вот-вот оголтелые шаги, топот по улице. Люди без памяти бежали по проулку. Человек пять. Растрепанные, как без глаз. Падали, бежали на коленках и, спотыкаясь, вскакивали.

— Караул, вон! — крикнул Виктор.

Городовые сразу не поняли, а Виктор стоял весь красный, распахнув настежь калитку. Городовые, толкаясь, бросились на улицу.

— В цепь! Держи! — кричал Вавич. — Сюда, во двор.

Люди не сопротивлялись, они вбирали голову в плечи, их толкали в калитку.

Старший городовой поставил четверых стеречь людей во дворе, он не глядел, не спрашивал Виктора.

Еще, еще бе��ут. Большой человек тяжело бежал, мотал разбитой в кровь головой.

— Стой! — крикнул городовой и ножнами замахнулся на человека.

Человек вдруг остановился и глянул мутными глазами на городового, и вдруг как молния прошла по лицу — как дрогнуло все лицо, — и человек махнул всем огромным телом и, как бревном, стукнул кулаком: городовой споткнулся и лег ничком в снег. А человек повернулся и ломовой рысью затопал дальше.

— Держи! — закричал Вавич и не узнал дикого голоса. Двое городовых сорвались вслед. И тут же пробежало в заминке еще и еще, и Виктор схватил, сам схватил за плечо одного.

— Брось! — сказал в лицо Виктору этот человек. Виктор цепко держал его за рукав тужурки.

— Брось, говорю! — полушепотом сказал рабочий и глянул Виктору в глаза — ненавистно, приказательно. На минуту ослабла у Виктора рука, и рабочий вывернул плечо, и пошел, пошел, не побежал.

— Этого, этого! — крикнул Виктор. Рабочий ускорил шаг. — Стой, сволочь! — Виктор бежал, сжав зубы. Двое городовых бросились следом.

— Держи!

Рабочий стал, обернулся.

— Чего надо? — крикнул зло.

Городовые кинулись. Рванули, с треском рвалась тужурка, — рабочий вырывался, хотел вывернуться из одежи. Виктор вцепился в блузу и тряс, тряс рабочего, — у Виктора скривились губы, и слезы выступили на глазах, и он все тряс, тряс человека.

— Иди! Иди, сволочь, когда говорят! Когда говорят! — повторял Виктор.

— Да я… по своему делу… здесь живу… — говорил рабочий. — Обалдел, что ли?

— Когда говорят!.. когда говорят!.. — твердил, задыхаясь, Виктор и тряс, что есть силы, закрутив блузу на кулак.

— В часть его прямо? — подбежал старший.

— В часть!.. когда говорят! — сказал, захлебнулся, Виктор.

Двое городовых за руки повели человека. Виктору хотелось догнать и ударить его с размаху — ярость осталась в руке. Он побежал вдогонку, чтоб что-нибудь, чтоб хоть распорядиться. Крикнуть зло. И вдруг от домов отбежала женщина. Босая, выбежала на снег. Она вприпрыжку спешила по мосткам за арестованным.

И Виктор услышал, как запавшим голосом приговаривала женщина:

— Ой, Филя, родненький! Ой, родненький же мой!

Виктор видел, как рабочий резко мотнул ей головой, и она стала на снегу.

Виктор поровнялся. Женщина не видала его, смотрела вслед городовым.

Виктор стоял секунду.

— Если не виновен, то ничего не будет, — сорвавшимся голосом сказал Виктор. — А что ж босиком…

Женщина глянула на него глазами во всю ширь — пустыми, сквозными. Вдруг заревела и опрометью бросилась прочь.

Виктор шел назад, колени слегка подрагивали. Издали увидал черные деревянные усы помощника.

— У вас уж полон двор! — говорил он на всю улицу. — Выводи! — скомандовал он городовым, они все на него смотрели. — По одному! Считай! Закурим, — вполголоса обратился он к Виктору.

Виктор совался по карманам, хватал и выпускал портсигар — не узнавала рука.

— Пожалуйте, «Молочные», — помощник твердой рукой протянул большой портсигар.

Папироса тряслась в губах у Вавича, а помощник спокойной рукой старался прижечь ее горячим концом своей папиросы.

Стоптанные люди чернели на снегу площади, и большая железная тачка, с глубоким серым кузовом, осталась посреди пустоты перед заводом. Невдалеке валялся втоптанный в снег красный флаг.

Помощник пристава спешно шел с двумя городовыми.

Он поднял флаг, стряхнул и секунду глядел, держа перед собой. Хмуро глядели городовые.

— Убери, как есть! — и помощник сунул флаг городовому.

— Человек там, ваше высокородие, — другой городовой шел от тачки.

— Спрятался? — и помощник, насупясь, решительно зашагал к тачке.

Он заглянул через борт и увидал серое, пухлое лицо. Игнатыч бессмысленно моргал правым глазом и мычал.

— Ты… кто же? — спросил помощник. От завода через площадь бежали люди, в пиджаках, в барашковых шапках пирожком, и махали издали руками.

— Конторские, — сказал городовой, — ихний, значит, — и отвел глаза от Игнатыча.

Казаки в узком проулке гнали, оцепив, кучу людей. Лошади топали по мосткам, оступались, теснились у самых заборов, отжимали в ворота баб. А бабы голосили, в кривых платочках, раздетые, на морозе, и тянули дети писком. Казаки не глядели, напряженно улыбались и колотили нагайками мелких лошадок, и кричали: «пошел! пошел!» — и люди сбивались и почти бежали.

И вдруг крик, и оглянулась вся улица, повернули на миг головы казаки. Бабий истошный крик последними охами рвал воздух, шатал стены.

— Федьку! Ой! Мальчика моего! Зачем?.. Господи?.. Ироды! Феденьку.

Двое несли за четыре угла на пальто мальчишку. Белое лицо свернулось вбок, и неловко, по-мертвому, завернулась под голову рука в толстом рваном рукаве. Казаки поддали шагу и бегом погнали людей. Хорунжий зло свел брови и поскакал по мосткам вперед.

Шарфик

— ПРЯМО не знаю, как вы один пойдете. Ей-богу, вас еще шатает. — Наденька делала строгие глаза, губами улыбалась, помогала Дуняше напяливать на Башкина пальто. Башкин блаженно щурился и шатался больше, чем шатало. Он никак не мог запахнуться, — заковыривал в петлю пуговку, и она выскакивала, и Башкин слабо хихикал и бросал расхлябанно руку.

— Шарф, шарф! — закричала вдруг Наденька. — Дуняша, мой вязаный.

И Наденька на цыпочках тянулась и обворачивала шею Башкина теплым шарфом. У Башкина губы млели пьяной улыбкой, и он поворачивал шею, — по ней заботливо бегали Наденькины ручки, заправляли шарф.

— Смотрите, не больше пяти минут — здесь, мимо дома, — Наденька погрозила пальчиком, — а то Дуняшу пошлю. Башкин совсем сощурил глаза от улыбки.

— И с лестницы осторожней, — крикнула Наденька в дверях.

Башкин совсем расслабил ноги и шлепал ими вразброд по ступенькам. Дверь захлопнулась. Башкин шлепнул еще раза два ногами и, перегнувшись через перила, лег животом и поехал вниз.

«Что ж? А мне трудно идти, — весело думал Башкин, — пусть даже увидят. Что такое, скажите!»

И он забарабанил губами, как дети. На улице было тепло, только снег не решался таять, и весенним, мутным, задумчивым стоял в улице воздух. Вдруг, среди зимы, замечталась погода. И воздух обнял Башкина, и Башкин сосредоточенно, осторожно зашагал по панели. Он стал глядеть, как воробей клевал на солнце дымящийся навоз, клевал, оборачиваясь, вертя головкой.

«Вот тоже… — прошептал Башкин задумчиво и не мог придумать, что тоже. — Ничего тоже — пусть клюет», — немного обиделся Башкин и зашагал, наклоняясь на каждом шагу.

Улица бесшумно стояла в теплом облаке. И вдруг в конце, — Башкин плохо видел близорукими глазами, — в конце где-то сбилась у забора кучка. Другая быстро пошла навстречу Башкину. Башкин задышал чаше. Кучка шла за человечком. Человечек с ведерком.