Борис Бурлак - Реки не умирают. Возраст земли

• Название: Реки не умирают. Возраст земли
• Автор: Борис Бурлак
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу известного уральского прозаика вошли два романа — «Реки не умирают» и «Возраст земли». Оба они — о современности, главные их герои — коммунисты, ведущая тема — революционная преемственность поколений в советском обществе.

---

— Так-так... Работать в счет дальних пятилеток не всякий может, тут нужен характер да характер. Оказывается, ты все же изменил гидроэнергетике.

— Но с женой не развелся.

— Поймал старика на слове!.. Вообще я доволен, что в наш реалистический век не перевелись мечтатели. У нас в институте больше тех, кто исповедует практицизм. Оно и понятно: мы привыкли жить заботами текущей пятилетки. Конечно, есть и такие, кто заглядывает в двадцать первое столетие. Они пока во втором эшелоне, их проекты не к спеху, однако через какой-нибудь десяток лет и мечтатели наденут брезентовые куртки прорабов. Ты не помнишь, так я помню, в какой туманной дали виделись нам до войны каскады ГЭС в Сибири. И что же? Теперь мы замахнулись даже на Енисей. Дойдет очередь и до переброски части стока северных рек на юг.

— Выходит, вы не очень осуждаете меня за мою «измену»?

— Я даже сведу тебя кое с кем. Ты не торопишься домой?

— Вы же сказали, что мне торопиться некуда.

— Молодой чертяка! Завидую тем, у кого в запасе полжизни... На-ка адресок, заходи завтра вечерком, побеседуем на досуге.

— Очень благодарен вам, Юлий Андреевич.

— Прощаться не будем. — Озолинь окинул его умиленным, взглядом, — Как вымахал! Теперь уж ты на верхнем бьефе, а я на нижнем — отработал свое. Как-никак, перепад в тридцать лет.

— Да вы еще хоть куда, Юлий Андреевич.

Озолинь только махнул рукой добродушно, и они расстались до завтрашнего вечера.

В столице чувствовалось приближение Нового года. Москвичи и без того вечно спешат, а в эти декабрьские дни спешили вдвойне. Марат тоже набавил шаг, но, свернув на улицу Горького, опомнился, что ему-то бежать некуда и незачем. Он приостановился у центрального телеграфа, наблюдая встречные потоки пешеходов: многие из них, вместо классических елок, несли молоденькие сосенки, давно заменившие еловый подрост, — все же не синтетика. В морозном воздухе терпко пахло смолкой. Бросив недокуренную сигарету в дымящуюся урну, он вошел в зал междугородной телефонной станции, чтобы позвонить домой, и лицом к лицу столкнулся с Аллой.

— Вот это встреча!.. — Он взял ее обе руки и с непривычной галантностью поцеловал на виду у всех. — А говорят, что в Москве невозможно случайно встретиться...

Она спокойно, внимательно смотрела на него, будто погрузневшего с тех пор, как виделись ранней весной. На лице Аллы не отразилось ни радости, ни огорчения. Лицо ее было сосредоточенным и оттого еще более красивым строгой, поздней красотой.

— Ну что мы стоим на бойком месте? — Он снова взял ее за руку и легонько потянул в сторону.

Она покорно пошла за ним.

— Я только что от Юлия Андреевича. Юлий Андреевич и сообщил мне, что ты в Москве. Да разве, думаю, отыщешь тебя среди миллионов. Выходит, есть бог на свете, есть!

Алла открыла сумочку, достала разовый талон, заодно уж глянула в зеркальце и сказала вне всякой связи с тем, что говорил Марат:

— Уехал, не простившись как следует.

— Виноват, сам жалел.

— Мог бы написать с Урала.

— Замотался.

— Чего же тебе все не хватает?

— Длинная история.

Она прислушалась к тому, как диктор звучной скороговоркой объявляла:

— Ростов — пятая кабина... Свердловск — одиннадцатая кабина... Тюмень — третья кабина...

Марат видел, что Алла вся напряжена, словно ждет не дождется заказанного разговора с мужем. Ее тонкие брови надломились, в уголках некрашеных губ проступили горестные морщинки. Что с ней, в конце концов?

— Не бойся, не пропустишь.

— Я уже пропустила... жизнь, — сказала она.

И теперь он неловко замолчал, как в тот праздничный вечер, много лет назад, когда признался ей в любви. Ему стало жаль Аллу. Утешения в таких случаях фальшивы и сочувствие, даже искреннее, как злая отместка.

— Челябинск — двенадцатая кабина... Рига — восьмая кабина... — продолжала громко объявлять звонкоголосая дикторша.

— Уйдем отсюда, — сказал Марат.

Алла упрямо качнула головой.

— Тогда знаешь что? Переговорим со своими домочадцами и махнем в ресторан. Посидим, развеемся. Нам с тобой не грех кутнуть по-купечески! Жаль, не стало в Москве цыган. Помнишь, как ты в общежитии отплясывала чардаш?.. Встретился я сегодня с Юлием Андреевичем, и такой близкой молодостью повеяло... Давай встряхнемся, право, хотя бы раз в жизни!..

Алла затаенно, по-девичьи улыбнулась. И он увидел ее той, прежней, бедовой и на зависть всем талантливой студенткой, у которой такая великолепная жизнь была впереди.

— Ты доволен Уралом?

— Уралом? Вполне. Там у меня профессор Ходоковский. Со мной незаменимая тетя Вася. Недавно приезжал полковник Богачев, фронтовой товарищ мамы. Я с детства дружил со стариками: они бескорыстные. Круг небольшой, зато люди верные.

— А друзей много не бывает. Это Вячеслав Михайлович окружил себя «золотой» молодежью. Соберет чертову дюжину непризнанных гениев, в том числе и женского рода, и те начинают расхваливать его, яркую звезду гидротехники. Мне противно, а он с упоением слушает...

— Продолжай, продолжай, я тоже слушаю, — озорно, но мягко попросил ее Марат, когда она вдруг умолкла.

И то ли уступая его просьбе, то ли,уступая самой себе, Алла поделилась наболевшим. Да, Вячеслав живет своей жизнью, она — своей. Кажется, ничто уже не связывает их после гибели сына. Все обнажилось вокруг, точно лес осенний, и она, пережив беду и осмотревшись, поняла, что давно стоит на обрыве. Пыталась взять себя в руки, смириться с положением домохозяйки. Может, и смирилась бы. Но самодовольство Вячеслава раздражает. Он привык смотреть на окружающих людей как на ступеньки служебной лестницы. Такой ступенькой была и она, Алла, занятая черновой работой над его проектами. В то время он еще делал вид, что считается с ней как с равной. Но потом, поднявшись выше, стал поглядывать на жену и вовсе как на простую домохозяйку. У него даже появилась некая теорийка: хорошая жена обеспечивает «тыл» преуспевающему мужу. Вот куда заносит Вячеслава Михайловича. Ранняя слава, как вода, размывала его гражданские устои: равнодушие к людям с годами обернулось плохо скрытым равнодушием ко всему ходу жизни. Когда-то она думала, что никто, кроме жены, не способен вовремя повлиять на человека. И что же? То она щадила его самолюбие ради сына, то ради семейного благополучия, ну а теперь оказалось поздно. Нет ничего унизительнее, как быть женой интеллигентного мещанина...

— Полковник Богачев как-то сказал мне: «Талант — интеллектуальная власть, и, как любой властью, талантом безнравственно пользоваться для самовозвышения».

— Значит, мудрый твой полковник. Вячеслав тем и подкупал в молодости, что ходил врукопашную, чтобы отстаивать свои инженерные идеи. Но сейчас, достигнув всех возможных званий, он больше занят саморекламой. Эгоизм убивает в человеке все живое...

— Иркутск — тринадцатая кабина... Иркутск!..

Алла встрепенулась, охнула и пошла в свою кабину. Высокая, ладная, в черном приталенном пальто, черных лаковых сапожках, она шла через длинный зал, провожаемая взглядами мужчин, для которых все красивые женщины обязательно счастливые. И к той боли, что испытал Марат, слушая Аллу, добавилась еще досада на себя, что и он многое прощал Верховцеву.

Алла вернулась очень скоро, молча села рядом. Он ни о чем не спрашивал ее. Наконец она объяснила:

— Не застала дома. Пропал запал.

Он подумал, что у него тоже не раз пропадал запал даже при встречах с Верховцевым с глазу на глаз. Есть в Вячеславе что-то обезоруживающее. Но что? Если наглость, то она, как правило, вызывает на бой. Может, воинствующая самоуверенность, которая подавляет тебя в первые же минуты. Или тонкая фальшь, что не дает тебе опомниться? Черт его знает, чем больше всего берет Вячеслав Верховцев.

— Ты успокойся, пожалуйста. — Он наигранно весело заглянул в лицо Аллы.

В ее глазах стояли слезы, отчего блеск ее агатовых глаз был нестерпимым.

Он поспешно отвернулся, боясь, что она расплачется. Но когда снова осторожно глянул на нее, она уже справилась с волнением: на лице появилась все та же незнакомая сосредоточенность. Боже мой, до чего же хороша! И, почему именно горе высекает в иных женщинах такую строгую, изваянную красоту?

— Ты будешь, писать мне? — спросила Алла.

— Конечно. Только отвечай лучше до востребования.

— До востребования... — Она грустно улыбнулась.

— ...Двадцать первая кабина! — сердито повторила девушка.

Марат нехотя поднялся.

— Я только узнаю о здоровье младшей, Зины. Подожди минуточку, и мы с тобой отправимся ужинать.

— Хорошо, иди.

Он оглянулся на ходу этак заговорщицки. Алла ответила ему наклоном головы.

Когда же он закончил разговор с тетей Васей и вышел из кабины, Аллы на месте не оказалось. Он искал ее всюду — в зале, вестибюле, на лестнице. Убедившись наконец, что она воспользовалась случаем и ушла, он битый час стоял у подъезда, курил сигарету за сигаретой, не обращая внимания на москвичей, возбужденных подготовкой к. Новому году.