Хуан Гойтисоло - Печаль в раю

• Название: Печаль в раю
• Автор: Хуан Гойтисоло
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002263-0

Герои романа Гойтисоло — подростки, почти дети. Война навсегда обожгла это поколение, оставила незаживающий рубец, лишив их детства. Детям из «Печали в раю», в подавляющем большинстве сиротам, рано довелось увидеть горе и смерть. Война вытравила в их душах сострадание, отзывчивость, доброту. С одной стороны, это обычные мальчишки, которые играют в «наших и фашистов», мечтают то убежать на фронт, то создать «Город ребят». Но война наложила на эти игры страшный отпечаток, стерла в сознании грань между игрой и реальностью. Ребята постоянно видят смерть, и, как все повседневное, она стала привычной и знакомой, вроде товарища по играм, их обязательного участника. И эти десяти-двенадцатилетние мальчишки спокойно срывают венки с могил, надевают их себе на плечи, пытаются сжечь заживо школьного учителя, кидают гранату в солдата Мартина, убивают своего сверстника Авеля. В мире детей отражен мир взрослых, пули становятся игрушками, развалины — местом игр; все дозволено в этой страшной жизни, где царит насилие.

---

— Бедняжка буквально живет ими. Она и сейчас мечтает давать им уроки. Но, сами понимаете, ее песенка спета.

Люсия говорила свое:

— Вот, взгляните, по всем стенам, на бюро. И еще есть. Полный дом фотографий, и в чемоданах лежат.

— Никто с тобой не спорит, — сказала сестра. — Все знают, что у тебя был хороший голос, но сейчас мы говорим о настоящем, о сегодняшнем дне.

Люсия не обратила на нее никакого внимания.

— Действительно, я не раз пела в пользу армии, и вы видите, как меня отблагодарили. Да, у меня есть основания потерять веру в людей…

— У тебя всегда все шло от ума, — сказала сестра. — В этом твое несчастье. В известном смысле, — обратилась она к сторожу, — это я, а не она, всегда была артистической натурой. Я довольствуюсь грезами, фантазиями, мечтами…

— Очень много от них пользы! — усмехнулась Люсия. — Ну скажи, разве я не права, что никогда не доверяла людям?

— Сестра никогда никого не любила. Если бы вы видели ее несколько лет назад, вы бы сказали, что она без своих учениц жить не может. И что же? Поверите ли, никогда о них не вспомнит!

— Конечно, — сказала Люсия. — К чему зря страдать? Такова жизнь. Надо приспосабливаться.

— Вот чем я в ней восхищаюсь! Она умеет приспособиться буквально ко всему. Вы скажете — после всего, что было, ей невыносима такая жизнь? Ничего подобного. Ей совершенно все равно. Она могла бы пойти с сумой. Ее гордость ничуть бы не пострадала.

— Моя сестра, — сказала Люсия, — живет прошлым. Если бы то, если бы другое, если бы ты вышла замуж, если бы мы были богаты… А я всегда говорю: что прошло…

Спор продолжался несколько часов, но ни одна, ни другая не собирались его кончать. Педро выслушивал их доводы, опустив голову, и только изредка решался украдкой взглянуть на дверь. В одну из кратких пауз он увидел, как вбежала служанка, и узнал о смерти Авеля Сорсано.

— Умер?

— Да, убили.

После всего, что случилось в этот день, они не смогли сдержать слез, и гостиная превратилась в бурное море рыданий и вздохов.

— Бедняжка!

— Молоденький такой…

— Какой ужас!

Плач продолжался не менее получаса и оборвался так же внезапно, как начался. Всем было немного стыдно, никто не решался поднять голову. Посидели немного в молитвенной позе под меланхолическими улыбками учениц.

— Надо будет зайти в усадьбу, — сказала наконец Люсия. — Бедняжка Эстанислаа, должно быть, в ужасном состоянии.

— Какая страшная потеря! — заметила Анхела.

— Третий мужчина умирает в ее доме.

— У нее было два сына, — пояснила Люсия сторожу, — и оба скончались.

— Этот тоже был сирота. Он мне сам говорил, и мать, и отца убили.

— Да, война не щадит никого.

— Человек родится, чтобы умереть, — прошептала Анхела.

— Все там будем.

Они вздохнули. Но молчать было как-то неудобно, и все заговорили разом:

— Вы знали его двоюродную бабушку?

— Да, видел как-то на дороге, с тех пор мы всегда с ней здоровались.

— Вы знаете, бедняжку буквально преследовали несчастья.

— Ну, что ни говори, — сказала Люсия, вытирая глаза платком, — она сама немало постаралась. Это нельзя не признать. Ее методы воспитания…

— Прямо сердце разрывалось! — вздохнула Анхела. — Она набила ему голову всякой дребеденью…

— А что она сделала с Романо! Поверите ли, до десяти лет она водила его в женских платьях и ни за что не разрешала мужу его переодеть.

— Да, Эстанислаа всегда была чудачкой. Помню, еще девушкой она выходила на улицу в маске, и все говорили о ней дурно.

— Говорят, она сбежала из родительского дома с комедиантами. Ее отец с горя бросил плантации на Кубе и переселился в Испанию.

— Во всяком случае, ее несчастному мужу приходилось не сладко. А ее идеи о любви и зрелости духа! Помнишь, что было с этим Олано?

Сестра положила платок в карман, и ее морщинистое лицо съежилось от смеха.

— Никогда не забуду, с каким она видом это рассказывала!..

Ее смех заразил Анхелу.

— И подумать только, Энрике ее не оставил…

— Я никогда не могла понять…

— Бедняжка никогда не отличалась красотой.

— Да уж, что-что…

Они снова засмеялись возбужденным и счастливым смехом, но вдруг вспомнили про Авеля.

— А теперь этот мальчик… Она, наверное, в ужасном состоянии.

— Какой удар…

— Он был такой прелестный…

— Бедняжка!

— Настоящий ангелочек!

— Вот именно, ангелочек!

— Такие души там нужны…

— Господь берет к себе лучших…

Сестры замолчали и с надеждой повернулись к сторожу. Но Педро не сумел ничего сказать. Они испустили глубокий вздох.

— В конце концов, такова жизнь.

— Я всегда говорила.

Помолчали.

— Надо бы нам пойти ее проведать.

— Да, непременно.

— А вы как считаете?

Сторож поскреб в затылке.

— Ну, раз вы с ней такие хорошие подруги…

— Да-да, идем.

Они одновременно встали, но ни та ни другая не двинулись с места. Помолчали опять.

— Знаешь что? — сказала наконец Люсия. — У меня ужасно разболелась голова. Боюсь, дорога мне не под силу.

— Ты думаешь?

— Ах, не знаю!

— Ну, тогда давай не пойдем.

— Может, завтра…

— Да-да, завтра.

Одновременно, как заводные куклы, они опустились в кресла.

— Очень болит?

— Что?

— Ну, голова!

— Нет, не особенно. Уже проходит.

Анхелу вдруг осенило:

— Знаешь, тебе бы надо принять капель.

Как и следовало ожидать, Люсия отказалась. Тогда Анхела повернулась к сторожу.

— Вот видите, моя сестра… — начала она.

* * *

Метрах в двухстах к югу от «Рая» расположилась у костров рота солдат. Скрылось солнце, лес наполнился шорохами. Повара возились у походных кухонь, а солдаты, плотнее запахнув плащи и шинели, ходили взад и вперед, не сводя глаз с извилистых, пляшущих языков пламени.

Говорили главным образом о расстрелянном мальчике. У каждого была в запасе какая-нибудь страшная история, размытая и растушеванная временем, где главную роль играли ребята. «Когда мы входили в Кастельон…» — говорили они. Или: «Вот работал я в одном местечке…» Когда очередь дошла до сержанта Гонсалеса, он охотно рассказал, что случилось с ним в Сан-Фелью несколько дней тому назад, и хотя солдаты сами хорошо знали эту историю, они все же послушали еще раз.

Им не пришлось напрягать воображение — они прекрасно помнили места, которые описывал сержант. Город только что бомбили, и весь портовый район превратился в развалины. Когда войска входили в предместья, жители стали понемногу выползать из своих убежищ. Пустая площадь мгновенно заполнилась народом. Все волновались; мужчины и женщины, солдаты и штатские отдались ощущению братства, столь необходимого после долгой борьбы. Дети залезали на автомобили, женщины обнимали солдат.

Именно тогда под веселый перезвон колоколов Гонсалес, к большому своему удивлению, обнаружил, что у него стащили бумажник. По всей вероятности, это произошло только что, и Гонсалес постарался припомнить, кто это мог сделать. Все указывало на одного мальчишку, хорошенького, как ангелочек, с хитрющими, как у беса, глазами, который носился, словно одержимый, перебегал от солдата к солдату, распевал песни, орал «ура!», всех обнимал, всем бросался на шею. Он появлялся, исчезал, появлялся снова, меняя обличье, словно клоун.

Гонсалес уже отчаялся его поймать, как вдруг увидел, что метрах в пятидесяти мальчишка ревет в объятиях толстого солдата. Не помня себя от злости, он бросился к нему, но мальчишка юркнул в толпу, голося: «Да здравствует Испания!»

Сержант кинулся за ним, расталкивая толпу. У мальчишки было явное преимущество, но он сам терял его, потому что то и дело выкидывал какой-нибудь фортель. У площади на лестнице он искусно подпрыгнул, чем снискал аплодисменты, и, оглашая воздух приветственными криками, ринулся в разрушенные улочки портовой части. Народу там было меньше, Гонсалес стал его нагонять, он повернулся и побежал к солдату, словно собирался кинуться ему на шею. Метрах в двух он остановился, улыбнулся — хитро, как улыбаются сообщнику, — и вывернул карманы: пусто. Потом понял, что ничего так не добьется, и громко заревел.

Он сказал, что у него очень больна мама, а папу замучили красные. И его тоже пытали раскаленными щипцами и горящей соломой; он показал рубцы и царапины на руке. Только он верил в правое дело и не стал петь ихний гимн. Он всегда говорил — лучше смерть, чем измена.

Гонсалес обыскал его с ног до головы, но мальчишка предусмотрительно выбросил краденое. Пока сержант тащил его в центр, он хныкал и божился, что все вернет. Если же Гонсалесу нужны деньги, он войдет с ним в долю, и они поделят добычу. Правда, поделят. Он клялся именем матери.