Вадим Месяц - Лечение электричеством

• Название: Лечение электричеством
• Автор: Вадим Месяц
• Издательство: Терра
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-273-00176-5

Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих. Счастливый случай спасает их от верной гибели, — видимо, любовь еще не потеряла своего изначального очарования.

---

Адам с Грабором вышли на балкон. Эва отвела Лизоньку показать спальную:

— Мы у Стасика ляжем втроем, вы у нас.

— Завтра ты увидишь горы, — повторил Оласкорунский, ему до сих пор нравилось, что его назвали папочкой. Потом заговорил тише. — Мы действительно нужны друг другу. Устроил ее на курсы, не век же домохозяйкой. Договорились, что я буду заниматься с мальчиком. Хорошо, что вы приехали.

— Я счастлив, — ответил Грабор. — У меня свинья в багажнике лежит.

ФРАГМЕНТ 22

Лизонька стояла на втором этаже, у окна в спальне. Грабор удивился, увидев ее стоящей к нему спиною голой: обычно она стеснялась своего низа. Тело ее светилось в темноте, издалека ее можно было принять за первобытную скульптуру или за снежную бабу. Она смотрела на небо. Когда Грабор подошел к ней и обнял ее за бедра, он заметил, что, кроме звезд внизу, над склоном мелькают, вспыхивают и гаснут светящиеся жуки. Она вздохнула и потянулась к нему задницей.

— Зачем ты надела туфли?

— Тебе не нравится? — Она попыталась сбросить их, шаркнув нога об ногу, и тут же застонала, кусая лепестки синтетических цветов на подоконнике.

— Ребенок услышит, — прошептал Грабор и зажал ей рот левой рукой.

Она вырвалась, крутнув головой, и застонала еще громче.

— Я хочу, чтобы слышал. Я хочу, чтобы он проснулся, открыл дверь и смотрел на нас. Не останавливайся. Я хочу, чтобы он долго-долго смотрел, чтобы ему было страшно. Чтобы я смотрела на звезды, а он смотрел на меня.

Она кончила и со скрипом увлекла Грабора на кровать; больше не кричала, а лишь с необъяснимым трудолюбием терлась о его член грудью.

Грабор стеснялся обстановки, боялся ее огромных наманикюренных ногтей. Она настояла на своем, выдрочила, успокоилась:

— Вот теперь я люблю тебя. Теперь мы дома.

— Ребенок спит…

Толстая посмотрела на него зло, презрительно.

— Это ему на десерт. — Потом спросила: — А ты вообще для чего живешь, Грабор?

— Для того, чтобы обслуживать дам в области рта.

Он встал с постели, оделся, сказал, что пошел покурить.

— Кинь мне полотенце, пожалуйста.

ФРАГМЕНТ 23

Грабор спустился в залу. Оказывается, Эва еще не ложилась, сидела за прибранным столом и разговаривала по телефону. Он сел рядом, улыбнулся, увидев, что она тоже играет с полузасохшим кальмаром, заставляя его маршировать по столу. Она заканчивала разговор, и Грабор решил, что не мешает ей своим присутствием.

— Выпьем? — спросил он, когда она положила трубку.

— Вот сейчас-то и выпьем, — сказала она, гриппозно блестя глазами. — Вы так звучите! Запишу на магнитофон.

— Извини, — пожал плечами Грабор. — Я не хотел.

— Плевать. Надо хоть как-нибудь наполнить этот дом жизнью. И вообще у меня проблема с отцом. Наливай. — Она принесла два тяжелых квадратных стакана. — Я буду с тоником… Только ничего не спрашивай. Он попросил одолжить меня три тысячи.

Грабор округлил глаза.

— Он развелся со своей женой и теперь торчит в Италии с какой-то сучкой. Собирается зарегистрировать отношения.

— У тебя будет молодая мама.

Эва была дочерью крупного промышленника, о котором Грабор когда-то читал в журнале. Ее бывший муж работал с ним вместе и, на чем-то обломавшись, отправил жену в Калифорнию, в заранее приготовленный дом. Оласкорунский работал у них по хозяйственной части, поддерживал порядок. Эва приехала с теннисной ракеткой, зубной щеткой и ребенком. Считалось, что она пробудет здесь месяц. Потом дела отца и мужа ухудшились, за ней никто не приехал, только пересылали деньги. Оласкорунский несколько недель вел себя бесполо, но на какой-то праздник они напились, и все стало, как сейчас. Эва вычислила по телефону любовницу мужа, живущую с ним в Париже. После чего хладнокровно развелась.

— Только Адаму ничего не говори, — сказала она. — У Адама дела стали лучше. Надо, чтоб еще лучше.

— Образуется, — сказал Грабор. — Когда-нибудь должно.

— У меня образуется, у отца образуется, а когда вот у тебя образуется, дурак беззубый? Ты дошел до ручки. Она проститутка? Я, кажется, наговорила ей сегодня много лишнего.

— Разве не видно? — удивился Грабор.

— В этом мире никогда ничего не видно. Вы давно знакомы?

— Я собираюсь жениться. Слышала, как она воет?

— Хорошая партия.

— Мне больше ничего не надо. Ты будь осторожней с нею, у нее было страшное, у нее дети погибли… Она совсем озверела с тех пор.

— Через пару лет и ты отбросишь коньки.

— Посмотри на свою руку. Головой не ушиблась? Шумахер сошел с ума.

— Я пересажу кожу.

— С какого места?

— Что ты делаешь? Не лезь. Я к тебе равнодушна.

— Я стану счастливым, потом все остальные.

— Ты хочешь меня осчастливить? Ты много пьешь.

Грабор убрал руки с ее ляжек. Эва встала из-за стола, чтобы выкинуть опротивевшего ей кальмара. Грабор поднялся тоже, обнял ее, прижав к стене. Совсем другая, гладкая, если не лапаешь девок — забываешь, зачем живешь, подумал он.

— Что ты делаешь? Не дури. Отправлю в обезьянник.

ФРАГМЕНТ 24

Грабор проснулся от пения птиц, скрежещущих, пиликающих, свистящих. Где-то вдалеке раздавался стук молотка по деревяшке, трудовой, ритмизованный, будто кто-то выстукивает марш. Музыка радиопередач мешалась с криками соседей, разговаривающих по телефону. Изредка прошаркивал автомобиль, лишь подчеркивая размеренность пригородной жизни.

Грабор подошел к окну посмотреть на горы. Их дом, оказывается, находился на вершине склона, и местность вокруг просматривалась на десятки миль. В долине виднелось несколько невзрачных построек, парковка и баскетбольная площадка, на которой неторопливо передвигалось несколько подростков разного роста и цвета кожи. Далее в просветах между пальмами и какими-то хвойными растениями виднелся город, переходящий в синеву гор под живыми шевелящимися облаками. Субтропические запахи напоминали о каникулах на теплом море. Грабор подумал, что они выбрали хорошее место для встречи Нового года. Он посмотрел на телевизионных девиц, делающих спортивные упражнения на пляже, и спустился вниз.

— Не смотрел телика сто лет, — сказал он. — Удивительная роскошь. Такие девки.

Оласкорунский стоял на кухне и тонко резал сыр на досочке специальным прибором. Пахло кофе и одеколоном. На салфетке лежало несколько пирожных разной конфигурации: заварные, бисквитные с черникой, узорчато-кремовые с вишнями и мармеладом.

— Тебе эспрессо или капуччино? — спросил Адам. — Мы тут разжились кофейной машиной. Видел такую?

— Где остальные?

— А вы отдыхайте. Ничего страшного, — сказал Оласкорунский дружелюбно. — Вон твой Толстяк прибежал.

Лизонька вошла в комнату, раскрасневшаяся, в желтых рейтузах и синей кофточке. Стала вытирать у порога ноги, она была босиком.

— Я похожа на пчелу? — спросила она, хлопнув себя по бедрам. — Такой овал и внизу тоненькие ножки. — Она подошла к зеркалу и переместила заколку на голове.

— Лизонька у нас собирает мед, — пояснил Оласкорунский. — Они с малышом утром устроили заговор. Уехали за сладким. Помчались. Стас, оказывается, все знает.

— И ты знаешь это слово?

— Лиза, вы попочки от помидор отрезаете или режете все вместе? — Адам был великолепен.

— Отрезаю, первым делом отрезаю. Какие красивые спички. Длинные. Удобно для костра.

Стасик оседлал Монблана во дворе, Лизонька за компьютером изучала местные достопримечательности. Когда Эва встала, начало темнеть. Грабор с Оласкорунским поехали в магазин.

ФРАГМЕНТ 25

— У нас мирное сосуществование, — сказал Адам, когда они выехали на небольшое местное шоссе. — Несчастье сплачивает. Запоминай дорогу. Здесь все просто.

В супермаркете они погрузили в тележку несколько бутылок с соусом, пучок листьев салата и мешок легковоспламеняющегося угля. В мясном отделе Оласкорунский задержался подольше и стал ходить вдоль прилавка взад-вперед, разглядывая содержимое и ценники упаковок с говяжьими отбивными. Он был недоволен.

— Написано «на распродаже»…

Он взял картонную рекламку с надписью «три девяносто девять за фунт» и пошел искать служащего. Грабор порылся в мясе, цвет мяса ему всегда нравился. Ему стало стыдно, что он не понимает. Адам вернулся минут через пять, но уже с менеджером. Они исследовали прилавок с удвоенной тщательностью.

— Все разобрали, — сказал менеджер, пожав плечами. — Извините.

— Ради Бога, пусть разбирают, — сказал Адам. — Мне непонятно, зачем вы рекламируете то, чего нет.

— Извините, — сказал менеджер. — Я схожу в разделочную.

Мальчик лет пятнадцати в униформе супермаркета привез девятидолларовые стейки по три девяносто девять за фунт.