Салман Рушди - Земля под ее ногами

• Название: Земля под ее ногами
• Автор: Салман Рушди
• Издательство: ЗАО ТИД "Амфора"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: ISBN 978-5-367-00835-7 (рус.), ISBN 0-8050-5308-5 (англ.)

В этом произведении известнейшего романиста нашего времени С. Рушди нашли яркое воплощение его художественное мастерство и масштабность как писателя. Это история любви, история рок-музыки и раздумья над судьбами людей и самой нашей планеты в современном глобализующемся мире.

Аннотации с суперобложки:

* * *

Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет. Салман Рушди является обладателем французского Ордена литературы в искусстве. В 2007 году королевой Великобритании ему был пожалован рыцарский титул, а в 2008 году Рушди получил почетную премию «Лучший Букер», учрежденную в честь 40-летнего юбилея Букеровской премии.

* * *

Алхимия музыки — такая же тайна, как математика, вино или любовь. Возможно, мы научились ей у птиц, а может, и нет. Может, мы просто существа, вечно ищущие высшего восторга. Его и так незаслуженно мало в нашей жизни, которая, согласитесь, до боли несовершенна.

Музыка превращает ее во что-то иное. Она открывает нам мир, достойный наших устремлений, показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы нас в него допустили.

С. Рушди

* * *

Это книга-миф, книга-вселенная. Это роман о любви-чуде, любви-безумии. Орфей с гитарой пытается вернуть к жизни свою Эвридику, которую поглотила земля — в наказание ли? во спасение? Это роман о музыке, о рок-н-ролле и его триумфе. Сильная, увлекательная, многослойная книга о жизни-смерти, реальности и вымысле, о том, насколько тесно переплетено все в этом мире и насколько хрупок он, этот мир, — ведь терпение земли не бесконечно.

Земля под нашими ногами. Туннели труб и проводов, ушедшие под землю кладбища, слои неопределенности прошлого. Зияния в земной коре, в которые уходит наша история и пропадает, переходя в иное состояние. Подземные миры, о которых мы не смеем задумываться. Среди вечных — добро-зло, смысл-бессмысленность и прочее — человеческих проблем существует и такая, как глубокий конфликт между идеей Дома и идеей Чужбины, мечтой о корнях и миражом пути. Вы можете унестись, соскочив со своей беговой дорожки, оставив позади семью, клан, нацию и расу, миновав неуязвимыми минные поля табу, пока не окажетесь перед последним пределом, самой запретной из дверей. Вы пересекаете последнюю границу, и тогда — тогда может оказаться, что вы зашли слишком далеко, и вас уничтожают.

С. Рушди

---

Он закрывает левый глаз, так, для эксперимента. Мария исчезает, как будто бы кто-то щелкнул выключателем.

Во время следующего визита она жалуется, что он прогнал ее слишком резко, настаивает, чтобы в дальнейшем он проявлял к ней больше уважения. Я здесь для тебя, я готова для тебя на всё, говорит она, но мне не нравится, когда со мной обращаются подобным образом, — и всё в том же духе. Просто будь немножко повежливее.

Больше всего ей нравится говорить о землетрясениях. Их будет все больше и больше, пророчествует она. Они были всегда, отвечает Ормус. Да, соглашается она, но это другое. Это столкновение двух миров. Только один из них выживет, et cetera. В конце концов этот мир рассыплется, рухнет, et cetera, и мы будем дома вместе навсегда, и я сделаю тебя безумно счастливым, et cetera et cetera, как ты уже должен был понять.

Когда она не с ним, говорит Мария, она посещает зоны прошлых и нынешних землетрясений — в Китае, Северной Калифорнии, Японии, Таджикистане и в других местах, везде, где ткань земной поверхности вызывает сомнения. Ормусу кажется, что в этом хобби есть некая извращенность, как и в той поэтичности, с которой она описывает эти страшные трагедии. Она говорит, что земля начинает петь и раскачивать дома людей, как колыбели. Пульсирующая колыбельная песня земли, не умиротворяющая, а полная буйства, прельщает человеческие существа и их творения не сном, а смертью. Она много путешествовала по Турции, побывала в отдаленных ее уголках — Точангри, Ван, — и Индия тоже заинтересовала ее: опустошение Дхарамсалы и Паламура в начале века, чудесное спасение в Симле леди Керзон, жены вице-короля Индии, которую едва не убило упавшей каминной трубой в ее собственной спальне; Мунгхерское землетрясение 1934 года, когда грязь вперемешку с серой и водой, пузырясь, хлынула из огромных скважин, как доказательство существования ада, и местные власти наняли «Летающий цирк капитана Барнарда» для осмотра района бедствия и оценки ущерба.

Огромные трещины на улицах Орлеансвилля в Алжире, прибойная волна, затопившая Агадир и Мессину, разрушение Манагуа и спасение Говарда Хьюза, катастрофа в Токио и Иокогаме в 1933 году, эндемическая нестабильность в Иране и странное поведение сэра Дж. А. Суитенхэма, британского губернатора Ямайки, отказавшегося от помощи американского военно-морского флота, после того как в 1907 году землетрясение сравняло с землей большую часть Кингстона, — обо всем этом она подробнейшим образом рассказывает своему изумленному возлюбленному, нарочито смакуя самые мрачные детали.

В основе всех землетрясений лежит идея вины, говорит она. Конечно, земля сама во многом виновата. Известны миллионы конкретных примеров, et cetera. Но накопившаяся вина самого человечества тоже вызывает землетрясения. Грядет судный день.

Теперь я точно знаю, что она сумасшедшая, думает Ормус, но придерживает язык.

Землетрясения, увлеченно поясняет Мария, — это способ, которым земля наказывает себя и свое население за проступки. Несмотря на свой отказ от общепринятой морали, Мария, когда ее заносит, превращается в витию, в карающего огнем и адской серой проповедника, грозящего проклятием, несущего Ормусу свое пылающее евангелие. Она оглядывается на утопический золотой век, в котором не было землетрясений, потому что земля жила в мире, не было конфликтующих версий реальности, сегодняшней трагической непримиримости. Сама литосфера, настаивает Мария, была изначально гладкой, но постепенно деформировалась из-за сдвигов, вызванных медленным перемещением тепла внутри земли, — и так далее. Этот горячий, кипящий внутренний котел можно было бы назвать первородным грехом земли, ее Первой виной, а землетрясения всего лишь следствие. Сейчас уже слишком поздно мечтать о каком-либо возвращении к изначальному состоянию равновесия, гармонии. Слишком поздно пытаться примирить землю с самой собою. Мы должны быть готовы к тектоническим сдвигам, обвалам, цунами, оползням, рассыпающимся на кусочки городам, et cetera et cetera, — к разрушению всего земного. Мы должны быть готовы к толчкам, к расколу планеты, начавшей войну против самой себя, к эндшпилям земли, вступившей с собой в противоборство.

Вина человечества тоже вызывает землетрясения. В свои последующие посещения Мария возвращается к этой обширной теме. Она полагает, что есть особые люди, чья раздвоенность слишком очевидна, в ком противоречия реальности бушуют, как ядерная война; и сила притяжения у них настолько велика, что они деформируют пространство и время. Отсюда все провалы, разрывы, сдвиги, несоответствия. Это вовсе не значит, что они повинны в искривлении вселенной, но они — инструменты, с помощью которых эта постоянно усиливающаяся деформация становится все более явной и пугающей.

По ее мнению, Ормус Кама принадлежит к этой, особой, группе людей.

Вину она в этом контексте не упоминает.

Она сказала достаточно. Теперь у нее другие планы, она подвигается к нему ближе. Он в постели, он слишком слаб, чтобы противиться ей, и она знает, что пробудила его интерес. На этот раз он не откажется.

Ормус закрывает глаз.

Прошло почти четырнадцать лет со времени нашей первой ночи любви в старом Бомбее, и Вина снова лежит раздетая на нашей горячей постели, не прикрывшись даже простыней. Еще одна спящая красавица в ожидании своего принца (не меня, не меня).

В середине 1970-х я фотографировал великого русского танцора, сбежавшего из Кировского театра во время гастролей во Франции. Он бежал в сторону группы солдат, преследуемый болванами из КГБ, крича на ломаном английском: Помогите ко мне, помогите для меня! Помогите мною, помогите со мной! Вскоре после своего побега он оказался, как и все мы, на Манхэттене и пришел в мою студию, укутанный в меха, похожий на вальяжного, разговорчивого медведя. Я поставил его на фоне белой простыни перед старой камерой восемь на десять. Он был, несомненно, самым прекрасным существом, когда-либо виденным им самим, далеко превосходившим всех остальных, поэтому с помощью (небольшого количества) белого вина я убедил его снять сначала меха, затем другую одежду, пока не открылась наконец его триумфальная нагота, вызвавшая его полный восторг. Я попросил его опустить голову и руки. Затем он должен был медленно поднять голову, одновременно поднимая в стороны руки, — мне нужна была именно эта поза, он должен был застыть в ней, выдержка длилась целую секунду, к тому же у меня были проблемы с настройкой резкости. Он сделал всё так, как я просил, и по мере того как его голова сильного животного поднималась, я увидел, что глаза его были закрыты, он весь растворился в рапсодии любви к себе, и со взмахом рук восстал — моя камера даже не надеялась на такую удачу — его гордый и счастливый член.

Люби мною. Люби со мною, мне, для меня. Любовь ко мне.

Любовь к себе Вины ничуть не меньше.

Вот что она поет мне в отместку за то, что я дразню ее, напевая мелодию Бернстайна и затрагивая запретную тему Марии, ее соперницы из иной реальности. «Рай (эта часть — вступление) — ты думаешь, ты такая уж звезда. Я скажу тебе, кто ты на самом деле. (Теперь идет песня.) You are ass and I like class. I like diamonds, you are glass. You brown mouse, I like black rats. You boy pussy but I like tom cats. Just because you got this dance, don't think you stand a fuckin' chance[191].

(Конец песни.)

Рай, ты котлета, а у меня дома есть бифштекс. Ты не тот, кто мне нужен, и никогда им не будешь. Но я голодная женщина. Я хочу больше, чем я хочу».

«Ты знаешь, чего ты хочешь?» — спрашивали Ормуса дважды: первый раз, когда он очнулся от своего долгого сна, второй раз — позже. Меня об этом никогда не спрашивали, но если бы спросили, я бы не раздумывал. У меня был хороший учитель, самый строгий в мире.

В ивняке шумит ветер, и наверное, это водяная крыса юркнула в свою нору. Это благословенный день, дует легкий ветерок, гребцы перебирают веслами в ленивых одиночках и резвых восьмерках. На проходящем мимо прогулочном катере трепещут флаги. Под тугими парусами проносятся молодые люди в матросках. Владельцы моторных лодок наслаждаются беззаботным отдыхом. Блейзеры с медными пуговицами, парусиновые брюки, оголенные длинные ноги красоток. Крэк-крэк — выстреливают пробки из бутылок. Перепелиные яйца, копченая лососина с черным хлебом. Отдыхающие на реке машут друг другу, проплывая мимо, и даже если это сам Иисус Христос в шляпе канотье проплывает в своем ялике, ему здесь тоже рады, он тоже заслуживает этой благословенной красоты, этого сказочного английского спокойствия.

Кажется, что война где-то очень далеко.

Спента спускается по тропинке к реке, мимо поросшего колокольчиками пригорка и собирающего листья Уолдо Кроссли, мимо дуба, где любил отдыхать этот старый сукин сын Кастлерей. Говорят, что он покончил с собой здесь, перерезал себе горло от уха до уха и появился из своей туалетной комнаты, истекающий кровью, улыбаясь этой второй, смертельной, улыбкой. Несмотря на то что в этих местах обитает его привидение, эти полторы мили вдоль берега — любимый маршрут Спенты во время прогулки, когда она обычно беседует со своим первым мужем.