Салман Рушди - Земля под ее ногами

• Название: Земля под ее ногами
• Автор: Салман Рушди
• Издательство: ЗАО ТИД "Амфора"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: ISBN 978-5-367-00835-7 (рус.), ISBN 0-8050-5308-5 (англ.)

В этом произведении известнейшего романиста нашего времени С. Рушди нашли яркое воплощение его художественное мастерство и масштабность как писателя. Это история любви, история рок-музыки и раздумья над судьбами людей и самой нашей планеты в современном глобализующемся мире.

Аннотации с суперобложки:

* * *

Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет. Салман Рушди является обладателем французского Ордена литературы в искусстве. В 2007 году королевой Великобритании ему был пожалован рыцарский титул, а в 2008 году Рушди получил почетную премию «Лучший Букер», учрежденную в честь 40-летнего юбилея Букеровской премии.

* * *

Алхимия музыки — такая же тайна, как математика, вино или любовь. Возможно, мы научились ей у птиц, а может, и нет. Может, мы просто существа, вечно ищущие высшего восторга. Его и так незаслуженно мало в нашей жизни, которая, согласитесь, до боли несовершенна.

Музыка превращает ее во что-то иное. Она открывает нам мир, достойный наших устремлений, показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы нас в него допустили.

С. Рушди

* * *

Это книга-миф, книга-вселенная. Это роман о любви-чуде, любви-безумии. Орфей с гитарой пытается вернуть к жизни свою Эвридику, которую поглотила земля — в наказание ли? во спасение? Это роман о музыке, о рок-н-ролле и его триумфе. Сильная, увлекательная, многослойная книга о жизни-смерти, реальности и вымысле, о том, насколько тесно переплетено все в этом мире и насколько хрупок он, этот мир, — ведь терпение земли не бесконечно.

Земля под нашими ногами. Туннели труб и проводов, ушедшие под землю кладбища, слои неопределенности прошлого. Зияния в земной коре, в которые уходит наша история и пропадает, переходя в иное состояние. Подземные миры, о которых мы не смеем задумываться. Среди вечных — добро-зло, смысл-бессмысленность и прочее — человеческих проблем существует и такая, как глубокий конфликт между идеей Дома и идеей Чужбины, мечтой о корнях и миражом пути. Вы можете унестись, соскочив со своей беговой дорожки, оставив позади семью, клан, нацию и расу, миновав неуязвимыми минные поля табу, пока не окажетесь перед последним пределом, самой запретной из дверей. Вы пересекаете последнюю границу, и тогда — тогда может оказаться, что вы зашли слишком далеко, и вас уничтожают.

С. Рушди

---

Я помню Вину в темном пламени ее зрелой красоты, хвастливо носящую на безымянном пальце левой руки бриллиант в платине, подаренный ей каким-то мужчиной, а на правой — бережно хранимый лунный камень. И я искренне верю, что ей даже в голову не приходило, как разрывалось мое сердце, когда она, лежа в моих объятиях, как на духу во всех подробностях рассказывала мне о своих отношениях с Ормусом. После того как они поженились, она стала немного скрытнее, — по крайней мере, ненасытный мир не знал теперь всех подробностей ее супружеской жизни, — но ей все же нужно было выговориться, а близких подруг, несмотря на все ее проповеди о свободе для женщин, у нее не было. Я был ее тайной, и мне же она поверяла свои секреты. У нее был лишь я.

В начале восьмидесятых я переехал на несколько кварталов севернее, объединившись еще с тремя фотографами: Маком Шнабелем, Эме-Сезаром Баскья и Джонни Чоу. Все они работали на «Навуходоносор» и ушли оттуда в знак протеста против все возрастающего стремления владельцев держать своих фотографов на коротком поводке. Мы купили старое здание, по форме напоминающее кита, на тенистом участке Пятой Ист-стрит, между Второй авеню и Бауэри, как раз напротив офисов «Войс»[261] на Купер-стрит. Раньше в этом огромном здании размещался танцевальный и концертный зал «Орфей» — название, воскресившее в моей памяти бомбейский кинотеатр моих родителей, и от этих воспоминаний у меня к горлу подкатил ком, что заставило меня беспрекословно внести свою долю за помещение, в то время похожее на крошащуюся ракушку. Это приобретение и последующий ремонт обошлись мне значительно дороже, чем я когда-либо планировал потратить на свое жилье. Это было самое начало бума на недвижимость, поэтому на бумаге мы очень быстро оказались в плюсе, но к тому времени никто из нас уже не помышлял о продаже здания. Мы, четверо бродяг, всю жизнь колесивших по земному шару, вдруг почувствовали странную уверенность, что в брюхе этого кита нашли наконец свой настоящий дом. В результате я стал владельцем громадного верхнего этажа, студии и террасы на крыше. Кроме того, в совместной собственности у нас оказалось огромное помещение со множеством закутков, которое можно было бы использовать под студию, концертный или выставочный зал.

При входе на стене в холле было высечено латинское изречение: Venus signifìcat humanitatem. Именно любовь является признаком нашей человечности. Мы все были согласны с этим и под таким девизом готовы были жить дальше.

Это было замечательно. Так вот что значит иметь корни, думал я. Не те, с которыми мы рождаемся, которые у нас есть априори, которые мы пускаем на выбранной нами земле, — я бы сказал, корни как результат произведенной нами самими радикальной селекции. Неплохо. Очень даже неплохо. Я начал подумывать о том, чтобы подольше оставаться дома, но, с другой стороны, у меня была причина путешествовать, какой не было у трех других бунтарей. Я колесил по миру отчасти для того, чтобы бежать от отсутствия Вины. Чтобы уехать от своей медной кровати, в которой не было ее, — от пустой кровати, терзавшей меня воспоминаниями о днях, когда она все же появлялась, обычно без предупреждения, чтобы напомнить мне, почему я так и не женился, и заставить меня почувствовать, что наша несчастливая связь (почти) стоила этой боли.

Вина перебралась подальше от центра, в роскошные апартаменты Ормуса в Родопы-билдинг, разросшиеся, благодаря их безграничным, теперь уже доступным, средствам, в целый комплекс из четырех квартир — «чтобы был простор». Грусть по столь любимой ею Канал-стрит она пыталась заглушить, ринувшись на рынок недвижимости. Она начала скупать старые дома по всему Восточному побережью, иногда даже без предварительного осмотра. «Я просто смотрела на карту и чувствовала, что это будет правильно. Кроме того, — говорила она, — я иногда советовалась с нумерологами». Такой она и осталась до самого конца — в ней странным образом сочетались острый ум и глупые суеверия. Ей нравился «Орфей», она любила загорать голышом под мигающим шпилем Крайслер-билдинг с одной стороны и гигантским серым балконом Всемирного торгового центра — с другой. Ближе к дому над ней, словно страж, на своих марсианских ногах высилась водонапорная башня. Похожая на ракету, она будила фантазию. Взгляни на город. На крышах — целый ракетный флот, и все они готовы к взлету — готовы забрать нашу воду, разрушить город до основания и взлететь, оставив нас умирать от жажды в руинах этой пустыни. Вину притягивал Армагеддон. Сумасшедший бестселлер Великовского «Столкновение миров» и его сиквел «Века хаоса», с их теорией «космического катастрофизма», эсхатологическая беллетристика Джона Уилсона, занудный старый фильм времен холодной войны «Чет-нечет» были в числе ее любимых. Было понятно, почему ей нравился «Властелин колец». Он тоже о конце света, но, как ни странно, там своего рода хеппи-энд.

Напротив «Орфея» нью-йоркские буддисты держали маленькую кофейню и магазин вегетарианских продуктов. Кофе там был хороший, вегетарианские продукты заслуживали всяческих похвал, но после возвращения из Дхарамсалы всепроникающий звон буддийских колокольчиков стал раздражать Вину. Она всецело поддерживала Благородные Истины, но ей не нравилось, что у Будды, богатого и могущественного принца, отрекшегося от власти и денег, чтобы достичь просветления в образе нищенствующего мудреца, теперь были последователи среди самых богатых и могущественных людей в самом богатом и могущественном городе самой богатой и могущественной страны на земле. Ребята в магазине были милые и уж вовсе не миллиардеры, но они не ходили с протянутой рукой и не спали на камнях, а их собратья-буддисты в среде американской творческой элиты, похоже, имели довольно своеобразное представление о простой жизни, о Пути. Вина не знала, каковы масштабы отречения, но если бы Далай-лама захотел, говорила она, и если бы Конституция позволяла, при такой поддержке он мог бы замахнуться на пост президента или, по крайней мере, мэра Нью-Йорка. У нее уже была готова и песня для его предвыборной кампании. Хэлло, Далай. Лама-лама-динь-дон. Если кто-то терял чувство юмора и ее загоняли в угол, она заявляла, что поддерживает Далай-ламу в его борьбе с китайцами, — а как же иначе! — но ей не нравилось, когда ее вынуждали делать такие признания. Большую часть времени она предпочитала с сардонической улыбкой наблюдать за этим со стороны. Ей хотелось казаться жестче, чем она была на самом деле. Но, как ни странно, это никого не могло обмануть. Люди понимали, что кроется за ее внешней жесткостью и крутизной, им это даже нравилось, и чем резче были ее заявления, чем больше она старалась быть этакой радикальной личностью, тем больше ее любили.

Индия все еще влекла ее, и она никак не могла понять моего решения туда не возвращаться.

— Ты и Ормус, — качала она головой, — повезло же мне выбрать двух мужиков, отвернувшихся от своей страны. Ну и что теперь? Мне ехать одной? Только я и кучка телохранителей?

— Послушай, — говорил я (ее искренность добавляла силы моим собственным порывам откровенности), — не проходит и дня, чтобы я не думал об Индии, чтобы я не вспоминал сцен из своего детства: Дара Сингх, борющийся на открытом стадионе[262], поющий Тони Брент, Тензин Норгей[263], машущий с заднего сиденья кабриолета у Парка Камалы Неру. Фильм «Мугал-э-Азам», сделанный потом в цвете ради кульминационной сцены танца. Легендарная танцовщица Анаркали. Непрерывная атака этой страны на все органы чувств — этого континуума, сотканного из крайностей. Конечно же я всё помню. Это прошлое, мое прошлое.

Но нить оборвана. В Индии постоянно ведутся разговоры, в которые нас неизбежно будут втягивать, но в которых мы больше не хотим участвовать, которые уже невозможно вынести, — все эти надоевшие усталые рассуждения об аутентичности, религии, чувствах, чистоте культуры и разлагающем воздействии путешествий за границу.

— Нас, — удивлялась она. — ты и Ормуса имеешь в виду? Я правильно понимаю?

— Да, — говорю я. — О чем, ты думаешь, была «Tongue Twistin»[264]?

(«Tongue Twistin», на первый взгляд, одна из безделиц Ормуса, написанная как песня разочарованного подростка, строфа о юношеских устремлениях, за которой следует строфа о потере иллюзий. I like the way she walk and I even like the way she smell. Yeah and I like the way she talk and I really want to ring her bell. Now I know she's kinda crazy and a little too much, but I'm hopin' for the strokin' of her lovin' touch, and I'm really not insistin', but if we were tongue twistin', what a twistin' good time it'd be. The love story doesn't work out, alas: She don't like where I'm livin' so she don't care 'bout the way I feel. You know I had a lot of givin' but she told me that I was unreal. I tried to paint her picture but I had no luck, I tried to write her story but she said it sucked. Now I'm tired of her resistin', gonna go tongue twistin', with someone who wants to twist with me[265].)

— Я думаю, Вина, мы всегда чувствовали одинаковую усталость; так же, как мы одинаково любим тебя. Наша любовь к тебе — это любовь к воплощенной в тебе радости жизни. Vina significai humanitatem. Это правда. Это о тебе.