Салман Рушди - Земля под ее ногами

• Название: Земля под ее ногами
• Автор: Салман Рушди
• Издательство: ЗАО ТИД "Амфора"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: ISBN 978-5-367-00835-7 (рус.), ISBN 0-8050-5308-5 (англ.)

В этом произведении известнейшего романиста нашего времени С. Рушди нашли яркое воплощение его художественное мастерство и масштабность как писателя. Это история любви, история рок-музыки и раздумья над судьбами людей и самой нашей планеты в современном глобализующемся мире.

Аннотации с суперобложки:

* * *

Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет. Салман Рушди является обладателем французского Ордена литературы в искусстве. В 2007 году королевой Великобритании ему был пожалован рыцарский титул, а в 2008 году Рушди получил почетную премию «Лучший Букер», учрежденную в честь 40-летнего юбилея Букеровской премии.

* * *

Алхимия музыки — такая же тайна, как математика, вино или любовь. Возможно, мы научились ей у птиц, а может, и нет. Может, мы просто существа, вечно ищущие высшего восторга. Его и так незаслуженно мало в нашей жизни, которая, согласитесь, до боли несовершенна.

Музыка превращает ее во что-то иное. Она открывает нам мир, достойный наших устремлений, показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы нас в него допустили.

С. Рушди

* * *

Это книга-миф, книга-вселенная. Это роман о любви-чуде, любви-безумии. Орфей с гитарой пытается вернуть к жизни свою Эвридику, которую поглотила земля — в наказание ли? во спасение? Это роман о музыке, о рок-н-ролле и его триумфе. Сильная, увлекательная, многослойная книга о жизни-смерти, реальности и вымысле, о том, насколько тесно переплетено все в этом мире и насколько хрупок он, этот мир, — ведь терпение земли не бесконечно.

Земля под нашими ногами. Туннели труб и проводов, ушедшие под землю кладбища, слои неопределенности прошлого. Зияния в земной коре, в которые уходит наша история и пропадает, переходя в иное состояние. Подземные миры, о которых мы не смеем задумываться. Среди вечных — добро-зло, смысл-бессмысленность и прочее — человеческих проблем существует и такая, как глубокий конфликт между идеей Дома и идеей Чужбины, мечтой о корнях и миражом пути. Вы можете унестись, соскочив со своей беговой дорожки, оставив позади семью, клан, нацию и расу, миновав неуязвимыми минные поля табу, пока не окажетесь перед последним пределом, самой запретной из дверей. Вы пересекаете последнюю границу, и тогда — тогда может оказаться, что вы зашли слишком далеко, и вас уничтожают.

С. Рушди

---

Стэндиш встает, чтобы уйти.

— Не можем ли мы, — бормочет Мари-Пьер д'Ильер, — учитывая эти документы, достичь какого-либо соглашения?

Бык — на коленях, в ожидании coup de grâce[258].

— Нет, — отвечает Стэндиш. — Мне жаль. Вы должны понять, что меня здесь просто использовали и людей я этих не знаю. Если я не буду предпринимать никаких шагов, они непременно предадут огласке содержание этих документов иным способом. Так что я не могу вам помочь. Что же касается молочного стада, то да, это предложение нас заинтересовало, — конечно, если цена нас устроит.

Он оставляет их, где-то далеко, в самом конце просторной комнаты их жизней, потягивающих шампанское «Кристал», словно это яд. «Цикута», — думает Стэндиш, лифт закрывается, и он спускается вниз.

Об их смерти (слишком много снотворного) объявляют на следующий день. Некрологи пространны и выспренни, подобно некрологам звезд. Новость об улаженных разногласиях между компанией «Колкис» и «VTO» замалчивают в течение двух недель, в знак уважения к гению скончавшегося.

Интересно, что документы, свидетельствующие о его причастности к движению сикхов, так и не были преданы огласке, несмотря на то что Юл Сингх в прощальном письме к совету директоров «Колкис», объясняя свои действия, упомянул об их содержании. Обнародование этого послания было явно не в интересах компании. Стэндиш предпочитает не говорить о том, что ему известно, и никто другой не пытается сделать это вместо него. Очевидно, некто, предоставивший эти документы в его распоряжение, вполне удовлетворен и не собирается преследовать Юла Сингха в мире ином.

В «Острове удовольствий Сэма» столик Крутого Юла остается свободным в течение целого месяца, охраняемый от глупых и невежественных посетителей устрашающей фалангой Сингхов. В течение этого месяца персонал «Острова удовольствий» следит за тем, чтобы под рукой у отсутствующего Юла всегда были «Manhattan on the Rocks» и сигара «Кохиба».

Ну а потом жизнь города возвращается в прежнее русло.

14. Полная катастрофа

Прежде чем рассказать о радостном, еще немного о грустном. Маллу Стэндишу не довелось долго наслаждаться своей победой. Вечером, накануне своего исчезновения в 1981 году, он допоздна работает в офисе и в полночь звонит Ормусу и Вине, чтобы устроить им разнос. Стэндиш, никогда ни о чем не просивший для себя, ругает их на чем свет стоит за то, что они делают со своей любовью, — отложенной на потом, замершей в стоп-кадре, любовью, заслонившей его собственные чувства. «Десять лет уже почти истекли, — говорит он, — пора вам обоим прекратить валять дурака. То, что ты не мог ответить взаимностью на мои чувства к тебе, — обращается он к Ормусу, — это моя проблема, и я с ней справлюсь. (На самом-то деле он плохо справляется, но стоически переносит свое горе, как английский джентльмен, каковым он не был. Он научился владеть собой, что очень шло к столь любимым им костюмам с Севил-роу). Но промотать остатки столь бесценного дара, каким является ваша любовь, — продолжает он отчитывать их, — уже и так потеряв много времени, этого я бы никогда вам не простил. — И, обращаясь к Вине, добавляет: — Эта неопределенность убивает меня. Да — нет, да — нет. Вступай, черт возьми, в игру. И позволь сказать, что, если ты этого не сделаешь, я тоже могу умереть от разочарования, а если это произойдет, если есть все-таки свет в конце этого знаменитого туннеля, может быть, я вернусь и направлю этот свет тебе прямо в глаза. Если нужно, я стану привидением, надену балахон и буду выть, только чтобы заставить тебя сделать верный шаг».

На следующий день все разнообразие его жизни сведено к банальному финалу плохого детектива: разгромленный офис, разбитые окна, запустение. Чуть-чуть, совсем немного, крови на ковре: возможно, кровотечение из носа. Сломанная трость. И уж полная неожиданность — на столе, в открытом блокноте, обнаруживают записку, очень похожую на предсмертную: Самоубийства наиболее часты весной. Когда весь мир вокруг влюблен, отсутствие любви в твоей собственной жизни ранит всего сильнее. С чего это вдруг человеку писать такое, а потом устраивать в офисе погром, бить себя в нос, ломать свою трость и бесследно исчезать? «Это вовсе не предсмертная записка, — заявляет полицейским Вина, — это дневниковая запись. Он как раз говорил с нами по телефону о любви, и, думаю, это расстроило его. Но он не из тех, кто может покончить с собой. Он был настоящим борцом, человеком, умевшим побеждать».

Эта версия, после некоторых колебаний, была признана наиболее вероятной. Происшедшее классифицируют как похищение, предполагая, что произошло убийство. Подозрение падает на некоего отвергнутого любовника, но никаких серьезных улик против него не обнаруживается, никто не получает по почте завернутую в утреннюю газету рыбину, и никакие обвинения так никому и не предъявлены. Тело Стэндиша тоже не найдено. Должно пройти некоторое время, прежде чем он будет официально объявлен умершим, и Уолдо Кроссли, простодушный садовник Спенты, станет по-настоящему богатым человеком.

(Когда Спента Месволд в своем белом особняке над Темзой узнаёт новость об исчезновении Стэндиша, она заталкивает Ардавирафа и Уолдо на заднее сиденье своего «мерседеса» и в течение трех часов бесцельно кружит по проселочным дорогам. Спента — уже пожилая женщина, оба глаза ее поражены катарактой, так что это напоминает катание в шорах, и при этом еще накопившиеся за всю жизнь слезы, сталактиты горя, застилают взор. В небольшой деревушке Фосет графства Букингемшир она игнорирует знак, предписывающий уступить дорогу, и в ее машину с обеих сторон врезаются две недоумевающие жены фермеров на «мицубиси». Авария происходит на небольшой скорости, никто не пострадал, но двери машины Спенты не открываются. Не извинившись и не предъявив никаких претензий, она едет на ближайшую станцию техобслуживания, и все трое терпеливо дожидаются, пока автомеханики не выпустят их на свободу. Домой она с Уолдо и Вайрусом едет в мини-кэбе[259] и, когда они оказываются у входной двери, сообщает им, что это была ее последняя поездка и мир за стенами дома ей больше неинтересен. Я буду просто сидеть и думать об ушедших, а вы, наши сыновья, будете обо мне заботиться. Затем она звонит своему врачу и отменяет запланированную операцию по удалению катаракты. Слабое зрение, ограниченное видение — это все, что ей сейчас необходимо. Она больше не хочет видеть панорамную картинку.)

Стэндиш пропал бесследно. Ормус и Вина, стоя у высокого окна, любуются парком, охваченным буйством весны.

— Вот мы и остались совсем одни, потеряли нашего самого надежного союзника, — говорит он. — Теперь есть только ты, я и джунгли. Сможем ли мы вместе встретить то, что нам уготовано, — и беды, и радости? Ты сдержишь свое слово? — спрашивает он.

— Да, — отвечает она. — Я выйду за тебя и проведу с тобой остаток жизни, и ты знаешь, что я буду любить тебя. Но не проси меня о настоящей верности, я не из таких.

Молчание. Плечи Ормуса Камы поникли, — страдая от любви, он покорно сдается:

— Только не рассказывай мне ничего, я просто не хочу об этом знать.

Я люблю вспоминать Вину Апсару такой, какой она была в те, последние, годы — годы ее замужества и самого большого счастья, когда она стала объектом мечтаний всего мира, но не просто американской милашкой, как когда-то давно Мэри Пикфорд. Ее возлюбила вся страждущая планета. Вину, в ее тридцать с небольшим, шагающую по Пятой авеню мимо ароматов, исходящих из тайских, индокитайских и индийских ресторанов, мимо магазинов одежды из вручную окрашенных тканей, африканских украшений и плетеных изделий. Прическа афро давно в прошлом, но ее длинные волосы все равно вьются, ей от этого никуда не деться. Позади и период бунтарства. Ее старые приятели-бунтари теперь республиканцы, преуспевшие в жизни жирные коты или предприниматели с причудами, чьи модели эротических джинсов — со вшитыми гульфиками, глупо болтающимися рядом с молнией, — произвели фурор сразу же, как только покинули стол дизайнера. Что прошло, то прошло, говорила Вина без всякого сожаления о тех днях, добавляя к этому похожее на жалобу признание, что, как бы она ни старалась, и даже принимая во внимание перенесенные в юности страдания, причиненные ей Мэрион Египтус, даже учитывая годы преследования со стороны налоговых служб и полиции, ей не пришлось испытать и сотой доли притеснений и бед, выпавших на долю ее афроамериканских друзей. И если посмотреть правде в глаза, Рай, дело здесь вовсе не в нас. Да, подтвердил я, добавив про себя, что у знаменитости всегда есть способ стать светлее.

Никто лучше Вины не понимал, что такое слава, с ее плюсами и минусами. Это были дни, когда первые звезды с разным цветом кожи прокладывали себе путь на небосводе: О-Джей, Мэджик — их талант заставил публику забыть о цвете кожи, о расовой принадлежности, об истории. Группа «VTO» была вершиной этой элиты, что Ормус всегда воспринимал как должное. Он часто цитировал биологов и генетиков. Все человеческие существа практически одинаковы, говорил он. Расовые различия, даже различия между полами, с научной точки зрения всего лишь крошечная составляющая нашего естества. В процентном отношении она вообще незначительна. Но жизнь на границе кожи всегда не давала Вине покоя. Ей все еще снились кошмары, она видела свою мать и отчима, убеждающих директора школы в Виргинии, что их дочь вовсе никакая не негритянка, она наполовину индианка, но не какая-нибудь краснокожая Покахонтас[260], ни-ни, она индианка из далекой Индии, страны, где водятся слоны и живут раджи, где знаменитый Тадж-Махал, — эта родословная, естественно, должна была оградить ее от местных проявлений расизма и позволить ей ездить на желтом автобусе в школу для белых. Вине снились линчующие толпы и горящие кресты. Если такое произошло с кем бы то ни было где бы то ни было, значит, могло однажды произойти и с нею.