Кир Булычев - «Мир приключений» 1975 (№22)

• Название: «Мир приключений» 1975 (№22)
• Автор: Кир Булычев
• Жанр: Прочие приключения

Антология Мир приключений, 1975

М.: Детская литература, 1975 год

Серия: Мир Приключений (Альманах)

Тираж: 100000 экз.

Тип обложки: твёрдая

Формат: 60x90/16 (145x215 мм)

Страниц: 560

Описание:

Обложка и иллюстрации Н. Двигубовского.

Содержание:

А. Бауэр. Четыре часа войны (героическая повесть-быль о пограничниках), стр. 3-57

Александр Шагинян. Как это было на самом деле (фантастический рассказ), стр. 59-71

Андрей Михайловский. Одинокий богатырь (приключенческая повесть), стр. 73-171

Кир Булычёв. Богатый старик (фантастический рассказ), стр. 173-199

Виктор Николаевич Болдырев. Дар Анюя (приключенческая повесть), стр. 201-293

Виталий Григорьевич Мелентьев. Дорога через себя (фантастический рассказ), стр. 295-309

Владимир Караханов. Обязательно встретимся (приключенческая повесть), стр. 311-425

Альберт Валентинов. Заколдованная планета (фантастическая повесть), стр. 427-545

Всеволод Александрович Ревич. На Земле и в космосе. Заметки о советской фантастике 1973 года (статья), стр. 547-559

Примечание: Ответственный редактор Н. М. Беркова.

Scan: Александр Керосиров; OCR, SpellCheck, Formatting: Хас, 2010.

Информация об издании предоставлена: vbltyt — http://fantlab.ru/edition34190

---

На своей карте землепроходец у крутого поворота Анюя черточками обозначил несколько порогов, рядом нарисовал крест. Вероятно, тут ждали нас основные неприятности. Известно, что в прошлом сибиряки у опасных порогов воздвигали рубленые кресты, вручая свою судьбу провидению. Течение влекло нас с большой скоростью. Часа через два плот должен был подойти к Крестовым порогам.

Дальше землепроходец отметил еще три переката: Шивер, Долгий перекат, Гремячий. Крестов возле них на карте не было. Видно, быстрины были полегче.

В нижнем течении Анюя на чертеже красовались две неразборчивые надписи: у островерхой сопки, около круглого озера, в стороне от Анюя, и у виски — протоки, соединяющей озеро с Анюем. Прочесть их удалось с большим трудом.

“Серебряная гора” —значилось у нарисованной сопки “Курья” — называлась виска. Только сейчас мне представился важный смысл этих надписей. Ведь в грамоте тоже упоминалась Серебряная гора, но мы с Костей вначале не обратили внимания на странное название.

Я вытащил планшетку и прочел загадочные строки: “а Серебряная гора около Чюн-дона стоит, томарой руду отстреливают, а в дресьве серебро подбирают…”

— Послушай, Илья, где река Чюн-дон течет?

Эвен перестал сосать трубочку. В его глазах мелькнули знакомые смешливые искорки.

— Однако, с тобой верхом едем. Давно юкагир Анюй звали Чюн-дон, поняла?

— Анюй — Чюн-дон?!

Это было географическим откровением. Выходило, что мы плыли по реке, которая не раз упоминалась в челобитных землепроходцев, искавших неведомую Серебряную гору.

Эта загадочная история всегда манила исследователей. В архивах сохранилось несколько интереснейших челобитных. Землепроходцы, открывшие за несколько лет до Дежнева Индигирку и Алазею, сообщали, что на какой-то реке, впадающей в море восточнее Колымы, есть гора, “в утесе руда серебряная, а висит де из яру соплями. И те нелоские мужики от той серебряной руды сопли отстреливают томарами и стрелами, а инако де они нелоские мужики и с Камени серебро добывать не умеют”.

Сличая разные челобитные, историки пришли к выводу, что гора с самородным серебром, по-видимому, находится в долине реки Баранихи, впадающей в Полярное море, восточнее Колымы и верховьями сближающейся с Анюем. Геологи, изучавшие этот район, никакой Серебряной горы не обнаружили.

В двадцатых годах нашего века на Анадыре записали рассказ чукчей о Серебряной сопке у озера, где-то за Главным водоразделом.

Я рассказал обо всем этом Илье и спросил, не знает ли он, где находится такая гора?

Старик молчал, о чем-то раздумывая, и наконец ответил:

— Денежный сопка далеко кругом нету; есть, однако, Каменный яр, старики молодая была, белые камни стрелами отбивала…

Бросив рулевое бревно, я схватился за планшетку. Неужели нам посчастливилось напасть на след легендарной сопки?

Эвен между тем преспокойно изрек, что Каменный яр находится между Анюем и Омолоном у озера, соединяющегося с Анюем безымянной виской. Все приметы сходились с картой землепроходца!

Сведения о Серебряном яре близ устья реки, впадающей в море восточнее Колымы, землепроходцы получили от плененного на Алазее колымского князька Порочи и юкагирского шамана, тоже выходца с Колымы. Может быть, ограждая свой край от вторжения иноземцев, аманаты, сговорившись, указали на допросах неверно местоположение Серебряной горы — из землях наттов, приморских зверобоев, издавна враждовавших с колымскими и ашойскими юкагирами? Что, если во время исследования пастбищ попытаться достигнуть Серебряной сопки, отмеченной на чертежной росписи Анюя у истоков Курьи…

Далекий гул встревожил Илью. Он вскочил, склонил голову набок, прислушался:

— Перекат близко… Тарабаганы ленивые, почему к берегу плот не чалили?!

Мы так заговорились, что потеряли счет времени. Течение убыстрилось, мутная река мчалась теперь сплошным потоком, покрываясь мраморным рисунком пены.

Впереди, за дальними островами, русло сужалось, сжатое скалами. Нельзя было терять ни секунды. Повиснув на мокром бревне, мы старались направить плот к берегу. Но все наши попытки оказались напрасными. Поток цепко держал треугольный плот и все быстрее гнал к ревущему порогу.

— Совсем худо! — крикнул Илья.

Старик засуетился, кинулся подтягивать вьюк, сунул мне конец ремня:

— Хорошенько держи, совсем не пускай аркан!

Река с клекотом втягивалась в теснину. Перед самым ущельем поток стремительно закручивался водоворотами. Мутные струи, вырываясь из водяной карусели, поднимали крутые гребнистые волны.

Только сейчас я оценил преимущество юкагирского плота. Никакое течение не могло сбить со стрежня треугольный настил. Плот пронесся мимо водоворота, встречные волны захлестнули вьюк, окатили нас холодным душем.

Впереди белели гладкие каменные лбы в воротниках пены. Громадные каменюги просвечивали и сквозь воду. Их беловатые спины проносились под бревенчатым настилом плота. Рев воды, густой и тяжелый, леденил душу. Лицо Ильи посерело. Вцепившись в ремни, он что-то кричал, указывая на камни. Бледные губы шевелились, но голос пропал в грохоте взбесившейся реки.

Длинный плот то взлетал на водяные горбы, то проваливался между ними. Неумолимо надвигались черные глыбы в ослепительной пене.

Наваливаясь изо всей мочи на скользкое бревно, я стремился пустить плот между гранитными лбами. Я видел каждую морщину обточенных водой утесов, матовые жилы кварца, пронизывающие серый камень. Острый бревенчатый нос скользнул по мокрому камню. На секунду плот выполз боком на глыбу и, страшно накренившись, ринулся куда-то вниз, в гремящее облако пены.

Вода накрыла с головой…

Дальше я почти ничего не помнил. Чувствовал: швыряет куда-то, обливает водой, ударяет о камни, бревна расходятся под ногами. Обжигающий холод на секунду вернул сознание. Цепляясь за аркан, я барахтался в кипящем потоке, глотая вспененную воду. Нависло синеватое лицо Ильи. Ухватившись за ворот штормовки, он вытаскивал меня на шаткие бревна…

Когда очнулся, была тишина. Лишь где-то вдали глухо шумели пороги. Плот плавно несся по коричневой реке. Рядом ничком лежал на развороченном вьюке Илья. Окостеневшими пальцами он вцепился в мою штормовку, даже сжатые пальцы побелели.

Старик не шевелился, воспаленные веки вздрагивали, на виске билась голубоватая жилка. С трудом разжав его скрюченные пальцы, сбросил со спины мокрый рюкзак, достал аварийную флягу со спиртом и влил старику порцию обжигающей жидкости. Это подействовало, Илья закашлялся и открыл глаза.

— А-ей, жива, Вадим! Думала, совсем пропадала, на дно кочевала…

— Как благодарить тебя, друг?

— Больно прыгала ты, — улыбнулся эвен, — аркан забывала, бревно ломала, в реку падала, аркан тебе кидала.

Я взглянул на часы: в пороги мы вошли всего девять мину г. назад.

Вьюк наш опустел — порвались ремни, поток унес почти все снаряжение: переметные сумы с продовольствием, спальные мешки, винтовку Ильи, топор. Остались лишь палатка, мой карабин и закопченный котелок, запутавшийся в обрывках аркана. У меня уцелел рюкзак с найденными реликвиями, планшет за пазухой, на поясе сотня патронов и охотничий нож.

— Страсть злой Анюй, жертва ему дарила, голова только целый уносила. — На морщинистую ладонь эвен вытряхнул из уцелевшего кисета мокрый табак.

Русло разветвилось на протоки. Плот плыл теперь в одной из них. Течение ослабело. Отвязав запасное бревно, я принялся мастерить новый руль.

Вдруг Илья замер, вглядываясь в прибрежные чащи.

— Тихо сиди, — прошептал он, — смотри: много мяса стоит…

У берега, в укромной заводи, расставив высокие ноги и вытянув морду, пил воду могучий лось. Громадные уши стояли торчком, ноздри раздувались. Зимняя шерсть вылиняла, и крутые бока в темных подпалинах сливались с шерстистой холкой и массивным, как у лошади, крупом.

Я невольно залюбовался великолепным зверем. В колымской тайге водятся самые крупные в мире лоси — настоящие лесные великаны, не уступающие вымершему торфяному оленю. В холке эти гиганты достигают двух метров, а рога весят несколько пудов.

Лось пил и пил, не замечая опасности. Старик медленно поднял вороненый ствол. Трудно целиться с плывущего плота. Да и расстояние было порядочным — метров двести. Эвен превратился в статую.

Многое зависело от его меткости. Ведь мы остались без продовольствия в безлюдной тайге, в самом начале дальнего пути.

Выстрел разорвал тишину. Лось вздрогнул, сделал громадный скачок и, ломая тонкие стволики ив, повалился в чащу. Илья опустил винтовку, капельки пота блестели на морщинистом лбу.

— Совсем боялась промах делать, зверь больно крепкий — раненый далеко бегает…

Старый охотник не промахнулся. Причалив к берегу, мы подошли к мертвому зверю. Пуля поразила сохатого в сердце.