Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

• Название: Последняя ночь на Извилистой реке
• Автор: Джон Ирвинг
• Издательство: ООО «Издательство «Эксмо», ООО «ИД «Домино»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46833-1

Впервые на русском — новейшая эпическая сага от блистательного Джона Ирвинга, автора таких мировых бестселлеров, как «Мир от Гарпа» и «Отель Нью-Гэмпшир», «Правила виноделов» и «Сын цирка», «Молитва по Оуэну Мини» и «Мужчины не ее жизни».

Превратности судьбы (например, нечаянное убийство восьмидюймовой медной сковородкой медведя, оказавшегося вовсе не медведем) гонят героев книги, итальянского повара и его сына (в будущем — знаменитого писателя), из городка лесорубов и сплавщиков, окруженного глухими северными лесами, в один сверкающий огнями мегаполис за другим. Но нигде им нет покоя, ведь по их следу идет безжалостный полицейский по кличке Ковбой со своим старым кольтом…

Джон Ирвинг должен был родиться русским. Потому что так писали русские классики XIX века — длинно, неспешно, с обилием персонажей, сюжетных линий и психологических деталей. Писать быстрее и короче он не умеет. Ирвинг должен рассказать о героях и их родственниках все, потому что для него важна каждая деталь.

Time Out

Американец Джон Ирвинг обладает удивительной способностью изъясняться притчами: любая его книга совсем не о том, о чем кажется.

Эксперт

Ирвинг ни на гран не утратил своего трагикомического таланта, и некоторые эпизоды этой книги относятся к числу самых запоминающихся, что вышли из-под его пера.

New York Times

Пожалуй, из всех писателей, к чьим именам накрепко приклеился ярлык «автора бестселлеров», ни один не вызывает такой симпатии, как Джон Ирвинг — постмодернист с человеческим лицом, комедиограф и (страшно подумать!) моралист-фундаменталист.

Книжная витрина

Ирвинг собирает этот роман, как мастер-часовщик — подгоняя драгоценные, тонко выделанные детали одна к другой без права на ошибку.

Houston Chronicle

Герои Ирвинга заманивают нас на тонкий лед и заставляют исполнять на нем причудливый танец. Вряд ли кто-либо из ныне живущих писателей сравнится с ним в умении видеть итр во всем его волшебном многообразии.

The Washington Post Book World

Всезнающий и ехидный постмодернист и адепт магического реализма, стоящий плечом к плечу с Гюнтером Грассом, Габриэлем Гарсиа Маркесом и Робертсоном Дэвисом.

Time Out

---

— Там видно будет, — уклончиво ответил Кетчум.

В тот год, когда он спалил заброшенный поселок Извилистый, Кетчум приехал на место бывшей столовой с мотыгой и семенами. Стояла поздняя осень. Он не собирался рыхлить землю на остальной территории сгоревшего поселка, но возле пепелища столовой Кетчум, как заботливый огородник, взрыхлил все, тщательно перемешал землю с пеплом и разбросал семена трав. Он намеренно выбрал день накануне дождя. Дождь обильно полил холм, а вскоре наступила зима, и семена трав накрыло снегом. Весной холм дружно зазеленел. Дальше травы размножались уже самостоятельно. Их никто не косил, и они были густыми и волнистыми.

Кетчум взял Кармеллу за руку и повел сквозь заросли травы вниз, туда, где раньше стоял поселок Извилистый. Дэнни шел за ними, неся банку с пеплом отца и винтовку старого сплавщика. С трудом верилось, что когда-то здесь жили люди. Осталось лишь одно свидетельство — паровой тягач «Ломбард». Прежде он стоял в грязном переулке, напротив танцевального зала. Пожар, устроенный Кетчумом, выжег всю краску на тягаче, навсегда сделав этого монстра черным. «Ломбарду» уже не грозила ржавчина. Зато теперь его покрывал толстый слой птичьего помета. Поворотные салазки уцелели, а вот гусеничных звеньев Дэнни не увидел. Возможно, их растащили на сувениры. Уцелело и рулевое колесо (только вряд ли по всей стране нашелся хотя бы один человек, умевший управлять этой махиной). Предсказание повара исполнилось: старинный тягач пережил поселок.

Кетчум повел Кармеллу к реке, но даже в сухое и солнечное сентябрьское утро им не удалось подойти к воде ближе чем на шесть футов. С каждым шагом почва под ногами становилась все более скользкой и вязкой. Плотины на Даммерских прудах успели разрушиться, однако Извилистая и сейчас оставалась полноводной. Ей словно было тесно в русле, и она выплескивалась, заливая прибрежную кромку. Здесь чувствовался ветерок. Дэнни и забыл, что течение всегда создавало ветер.

— Как я и думал, — сказал Кетчум. — Теперь видите, что нам не подойти к воде? И попробуйте при этом ветре высыпать пепел в воду. Ветер тут же швырнет его вам в физиономию.

— И потому тебе понадобилась винтовка? — спросил Дэнни.

Старый сплавщик кивнул.

— И стеклянная банка тоже.

Он взял Кармеллу за руку и ее указательным пальцем обозначил место.

— Видите? Вот там, почти на середине реки, ваш парень скрылся под бревнами. Могу тебе поклясться, Дэнни: это было почти рядом с тем местом, где твоя мать ушла под лед.

С другого берега на них смотрел тощий койот.

— Дэнни, дай карабин, — попросил Кетчум.

Койот лихорадочно лакал воду. Он совсем не боялся людей и не собирался убегать. Вряд ли это был смелый койот. Скорее всего, больной.

— Мистер Кетчум, пожалуйста, не стреляйте в него, — попросила Кармелла.

— Зверь-то больной. Здоровый койот дернул бы с реки при одном нашем появлении, — сказал ей Кетчум.

Дэнни подал старому сплавщику карабин. Койот безразлично смотрел на них. Писателю даже показалось, что зверь разговаривает сам с собой.

— Мистер Кетчум, не надо никого сегодня убивать, — сказала Кармелла.

Кетчум опустил винтовку, взял камень и швырнул в направлении койота. Тот не шелохнулся. Пожалуй, лишь удивился, зачем в него бросаются камнями.

— Зверюга точно болен, — резюмировал Кетчум.

Койот вновь принялся жадно лакать воду. Казалось, он забыл о людях.

— Видите? Напиться не может. Сдается мне, он смертельно болен.

— А сейчас разрешена охота на койотов? — спросил Дэнни.

— Их можно бить круглый год. Эти твари — хуже лесных сурков. Бывают же такие противные и бесполезные существа. Ограничений на их отстрел нет. Их можно бить даже ночью — с первого января до конца марта. Штату эти койоты давно поперек горла.

Но его слова не убедили Кармеллу.

— Не хочу сегодня видеть ничью смерть, — сказала она Кетчуму.

Она посылала воздушные поцелуи, и было непонятно, то ли она благословляла место гибели своего дорогого Анджелу, то ли пыталась продлить жизнь койота.

— Дэнни, прощайся с отцовским прахом, — сказал Кетчум. — Ты ведь знаешь, куда бросать?

— Я уже попрощался, — ответил писатель.

Он поцеловал стеклянную банку из-под яблочного сиропа.

— Готов? — спросил он Кетчума.

— Бросай.

Кармелла заткнула уши. Дэнни размахнулся и бросил банку. Она долетела почти до середины реки. Кетчум ждал, когда банка коснется воды, и когда это случилось, грянул выстрел. Банка разлетелась вдребезги, и пепел Доминика Бачагалупо рассеялся и исчез в водах Извилистой.

Звук выстрела заставил койота припасть к земле, но зверь с упрямством безумца оставался на месте.

— Ах ты, поганец, — произнес вполголоса Кетчум. — Если ты никуда не бежишь, значит, скоро сдохнешь. Простите, — бросил он Кармелле.

Его карабин, его «старый надежный и быстрый сукин сын» сработал безотказно. Пуля угодила койоту в верхушку черепа, когда зверь вновь собрался пить.

— Так я должен был бы обойтись с Карлом, — сказал им Кетчум, стараясь не смотреть на Кармеллу. — Я мог бы это сделать когда угодно. Я должен был бы убить эту гниду Карла, как поганого койота. Прости, Дэнни, что я этого не сделал.

— Ты не виноват, Кетчум, — сказал ему Дэнни. — Я всегда понимал, почему ты не можешь убить Карла.

— Но я должен был это сделать! — сердито крикнул старый сплавщик. — Мне не мешало ничего, кроме дерьмовых моральных принципов!

— Мистер Кетчум, моральные принципы не могут быть дерьмовыми, — пустилась в назидания Кармелла.

Вид убитого койота заставил ее прекратить эту лекцию. Койот лежал, уткнувшись кончиком носа в струи воды.

— Прощай, отец, — сказал Дэнни водам Извилистой.

Он повернулся к реке спиной и стал смотреть на зеленый, покрытый густой травой холм, где когда-то стояло двухэтажное здание столовой и где он по чудовищной ошибке убил Индианку Джейн, приняв любовницу отца за медведя.

— Прощай, Стряпун! — крикнул реке Кетчум.

— Dormi pur — пропела Кармелла.

Она перекрестилась, затем резко повернулась, оставляя за спиной реку, унесшую жизнь ее сына.

— Пойду-ка я, и вы не задерживайтесь, — сказала она мужчинам и медленно побрела вверх, ни разу не оглянувшись.

— Что она там пела? — спросил Кетчум.

Дэнни вспомнил старую пластинку с записью Карузо. Вещь эта называлась «Quartetto Notturno»[224] — колыбельная из оперы. Названия оперы Дэнни не помнил. Должно быть, Кармелла пела эту колыбельную маленькому Анджелу, укладывая его спать.

— Dormi pur, — повторил Дэнни. — Это значит: «Спи чисто».

— Чисто? — удивился Кетчум.

— Это если дословно. Думаю, смысл такой: «Спи крепко».

— Дерьмо, — только и сказал Кетчум, поддев сапогом землю. — Дерьмо, — повторил он.

Они смотрели, с каким трудом Кармелла поднималась вверх по склону. Ее грузное тело чем-то напоминало медвежью тушу. Ветер, дувший Кармелле в спину, трепал ее седые волосы, заставляя пригибать голову. Дойдя до вершины холма, Кармелла остановилась перевести дух. На мгновение Дэнни почудилось, что он видит не Кармеллу, а Индианку Джейн. Казалось, она явилась на место своей гибели, чтобы проститься с прахом повара.

Кетчум поднял голову к солнцу. Он закрыл глаза, но перебирал ногами, делая мелкие шажки, будто шел по плывущим бревнам.

— Дэнни, скажи это еще раз.

— Спи крепко, — сказал Дэнни.

— Нет. Скажи по-итальянски! — потребовал Кетчум.

Глаза его по-прежнему оставались закрытыми, а ноги безостановочно двигались. Старый сплавщик просто старался удержаться на плаву.

— Dormi pur.

— Черт тебя дери, Эйнджел, — закричал Кетчум. — Я же говорил тебе: «Шевели ногами, Эйнджел! Когда ты на бревнах, нельзя останавливаться!»… А-а, дерьмо.

Это утро началось для Пам Нормы Шесть на редкость погано. С утра ей нравилось покопаться у себя в огороде. Огородом она занималось столько, сколько позволяло покалеченное бедро, а уже потом кормила собак и делала себе кофе. Так надо же! Приперся Кетчум и спутал ей все дела. Это он умеет бесподобно. Притащил беднягу Героя — тому пришлось срочно сульфамидную мазь накладывать. А ведь она еще своих дорогих собачек не успела покормить и сама кофе не пила. Из-за раннего вторжения Кетчума и возни с его покалеченным псом (чудо, что медведь не задрал Героя насмерть) Пам включила телевизор немного позже обычного. Но все равно она включила свой ящик достаточно рано.

Конечно, если вдуматься, отчасти она и сама виновата. Это ведь она попросила Кетчума привезти сюда Дэнни и ту итальянку, любовницу повара. Мысленно Пам всегда называла Кармеллу «заменой Индианке Джейн». Норме Шесть искренне хотелось извиниться перед Дэнни и Кармеллой, а получилась какая-то ерунда. Дэнни она помнила мальчишкой, умом понимала, что увидит взрослого и уже не слишком молодого человека. Но по ней вдруг резануло, что Дэнни сейчас был почти вдвое старше Стряпуна, когда она видела того в последний раз. Извинение перед Дэнни и Кармеллой получилось каким-то неуклюжим. Пам только сейчас сообразила: ей нужно не их прощение. Ей нужно, чтобы ее простил Кетчум. И это тоже привело ее в замешательство. Когда она возилась с ранами Героя, то расплакалась, словно это были раны Кетчума, а она безуспешно пыталась их исцелить. И вот в этих-то смешанных и противоречивых чувствах (во всяком случае, такими они представлялись Норме Шесть) она включила телевизор.