Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

• Название: Последняя ночь на Извилистой реке
• Автор: Джон Ирвинг
• Издательство: ООО «Издательство «Эксмо», ООО «ИД «Домино»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46833-1

Впервые на русском — новейшая эпическая сага от блистательного Джона Ирвинга, автора таких мировых бестселлеров, как «Мир от Гарпа» и «Отель Нью-Гэмпшир», «Правила виноделов» и «Сын цирка», «Молитва по Оуэну Мини» и «Мужчины не ее жизни».

Превратности судьбы (например, нечаянное убийство восьмидюймовой медной сковородкой медведя, оказавшегося вовсе не медведем) гонят героев книги, итальянского повара и его сына (в будущем — знаменитого писателя), из городка лесорубов и сплавщиков, окруженного глухими северными лесами, в один сверкающий огнями мегаполис за другим. Но нигде им нет покоя, ведь по их следу идет безжалостный полицейский по кличке Ковбой со своим старым кольтом…

Джон Ирвинг должен был родиться русским. Потому что так писали русские классики XIX века — длинно, неспешно, с обилием персонажей, сюжетных линий и психологических деталей. Писать быстрее и короче он не умеет. Ирвинг должен рассказать о героях и их родственниках все, потому что для него важна каждая деталь.

Time Out

Американец Джон Ирвинг обладает удивительной способностью изъясняться притчами: любая его книга совсем не о том, о чем кажется.

Эксперт

Ирвинг ни на гран не утратил своего трагикомического таланта, и некоторые эпизоды этой книги относятся к числу самых запоминающихся, что вышли из-под его пера.

New York Times

Пожалуй, из всех писателей, к чьим именам накрепко приклеился ярлык «автора бестселлеров», ни один не вызывает такой симпатии, как Джон Ирвинг — постмодернист с человеческим лицом, комедиограф и (страшно подумать!) моралист-фундаменталист.

Книжная витрина

Ирвинг собирает этот роман, как мастер-часовщик — подгоняя драгоценные, тонко выделанные детали одна к другой без права на ошибку.

Houston Chronicle

Герои Ирвинга заманивают нас на тонкий лед и заставляют исполнять на нем причудливый танец. Вряд ли кто-либо из ныне живущих писателей сравнится с ним в умении видеть итр во всем его волшебном многообразии.

The Washington Post Book World

Всезнающий и ехидный постмодернист и адепт магического реализма, стоящий плечом к плечу с Гюнтером Грассом, Габриэлем Гарсиа Маркесом и Робертсоном Дэвисом.

Time Out

---

Появление Героя взбудоражило собак в загоне. В основном это были дворняги, но среди них Дэнни заметил и немецкую овчарку. Герой тоже внимательно следил за тем псом, от которого его отделяла металлическая сетка.

— Сочувствую тебе, Дэнни, — сказала Норма Шесть. — И прости меня за то, что тогда все с меня и началось.

Произнося эти слова, Норма Шесть глядела не на писателя, а на Кармеллу.

— Не ты же охотилась за моим отцом, — сказал Дэнни. — А случившееся едва ли можно было предотвратить.

— Все теряют близких людей, — сказала ей Кармелла.

— Когда-то мне нравился Стряпун, — призналась Норма Шесть, глядя теперь на Дэнни. — Но он меня не замечал. Наверное, это меня и подстегнуло.

— Это что ж, тебя тянуло лечь под Стряпуна? — спросил Кетчум. — Подходящее время для признаний!

— Я говорю не тебе, а ему! — огрызнулась Норма Шесть. — Но извиняться за это я не стану. А это я уже говорю тебе, Кетчум.

Кетчум поддел носком сапога земляной ком.

— Ладно, что теперь вспоминать? Я заеду за псом ближе к полудню, а может — и ближе к вечеру.

— Мне все равно, когда ты заедешь. Герою у меня будет хорошо. Во всяком случае, я не поволоку его охотиться на медведя!

— Я тебе скоро привезу медвежатины, — угрюмо пообещал ей Кетчум. — Если самой не понравится, скормишь своим шавкам.

Кетчум кивнул в сторону загона. Едва он произнес слово «шавки», собаки Нормы Шесть дружно залаяли.

— Кетчум, тебе обязательно нужно, чтобы у меня были неприятности с соседями? — Пам повернулась к Дэнни и Кармелле. — Вы не поверите, но он — единственный придурок, который может довести моих собак до бешенства.

— Не могу поверить, — улыбнулся Дэнни.

— Заткнитесь вы все! — крикнула своим собакам Норма Шесть.

Собаки послушно замолчали и отошли. Только немецкая овчарка по прежнему стояла, уткнув морду в проволочную сетку, и злобно поглядывала на Героя. Он отвечал овчарке тем же.

— На твоем месте я бы держал их порознь, — сказал Кетчум, указывая на своего пса и овчарку.

— Без тебя знаю! — ответила Норма Шесть.

— Сварливая ведьма, — бросил ей Кетчум. — А ты останешься здесь, — сказал он Герою, даже не глядя на пса.

От его приказа Кармелла почему-то тоже застыла на месте.

Старость не была благосклонна к Норме Шесть, ровеснице Кетчума. Дэнни помнил ее достаточно привлекательной женщиной. Теперь же Пам выглядела жутковато. В детстве Дэнни думал, что у нее естественные светлые волосы. Оказалось, она всегда (и даже сейчас) красилась под блондинку. Не помнил писатель и шрама на ее верхней губе. Наверное, «подарок» времен совместной жизни с Ковбоем. (Возможно, бедро ей повредил тоже он.)

Когда Кетчум залез в кабину пикапа и включил радио на всю мощь, Норма Шесть сказала Дэнни и Кармелле:

— Я ведь до сих пор люблю Кетчума, но он так до конца меня и не простил. А осуждать он горазд: и за проступки, и за то, что другой человек не всегда может совладать с собой.

Дэнни молча кивал. Кармелла как будто вновь была загипнотизирована приказом Кетчума.

— Дэнни, поговори с ним, — попросила Пам. — Скажи, чтобы не делал с собой никаких глупостей. И прежде всего — со своей левой рукой.

— А при чем тут его левая рука? — не понял Дэнни.

— Спроси у него сам, — ответила Норма Шесть. — Я не люблю говорить на эту тему. Достаточно сказать, что он ни разу не дотронулся до меня левой рукой!

Она вдруг заплакала.

— Ты когда-нибудь заткнешься? — крикнул Норме Шесть Кетчум, опустив окно. — Нам ехать пора!

От его крика собаки Нормы Шесть снова залаяли.

— Ты ведь сказала все, что хотела? Или все еще извиняешься?

— Идем, Герой, — позвала Норма Шесть раненого пса.

Она повернулась и пошла в трейлер. Герой поковылял следом.

Был восьмой час утра. Как только Дэнни с Кармеллой оказались в кабине пикапа, собаки Нормы Шесть прекратили лаять. В задней части пикапа у Кетчума было припасено полкорда дров, прикрытых толстым брезентом. Туда же он запихнул и винтовку. Водители машин, едущих следом, даже не заподозрят, что в старом пикапе, под брезентом, спрятано оружие. К сожалению, Кетчум не мог никуда спрятать медвежий запах.

По радио передавали песню Криса Кристофферсона[223] — что-то из написанного им в семидесятые годы. Дэнни всегда нравилась эта песня и сам автор-исполнитель. Но даже Крис Кристофферсон не мог в это прекрасное утро заглушить сильную вонь, оставленную медведем.

Быть может, это наша последняя ночь,
И нам никогда не пройти здесь опять.

Когда Кетчум вывел пикап на окружное шоссе 16 и они поехали на юг, параллельно водам Андроскоггина, Дэнни протянул руку и выключил радио.

— Что это я должен узнать о твоей левой руке? — спросил он старого сплавщика. — Неужели ты до сих пор думаешь, как бы ее оттяпать?

— Черт тебя подери, Дэнни! Не проходит и дня, чтобы я об этом не думал.

— Боже мой. Мистер Кетчум… — закудахтала было Кармелла, но Дэнни быстро ее перебил:

— Но почему левая рука? Ты же не левша?

— Отстань, Дэнни. Я обещал твоему отцу, что ты об этом никогда не узнаешь. Хотя Стряпун поди и забыл про все.

Дэнни сжал в руках банку с отцовским пеплом и несколько раз встряхнул.

— Пап, что скажешь? — спросил он у молчаливого праха. — Кетчум, я что-то не слышу отцовских возражений.

— Отлипни! Я и твоей матери обещал ничего тебе не рассказывать! — крикнул Кетчум.

Дэнни помнил то, что когда-то рассказала ему Джейн. В тот вечер, когда утонула его мать, Кетчум задумал наказать себя. Спустившись в кухню, Джейн застала его с большим секачом. Левую руку он положил на разделочный стол, а правой занес над ней секач.

— Не смей глупить! — крикнула ему Джейн.

Но Кетчум молча глядел на свою левую руку. Возможно, он представлял, как она, отрезанная, валяется на доске. Джейн было некогда следить за ним — наверху рыдал повар и во все горло орал маленький Дэнни. Позже, сумев кое-как их успокоить, индианка вновь спустилась в кухню. Кетчум уже ушел. Джейн обшарила все углы в поисках отрезанной руки сплавщика.

— Думала, найду где-нибудь его оттяпанную руку. Мне очень не хотелось, чтобы ее нашел твой отец, — рассказывала Джейн маленькому Дэнни.

Иногда, особенно если Кетчум был пьян, Дэнни замечал его взгляд, остановившийся на левой руке. И точно так же он смотрел на гипсовую повязку в тот день, когда Эйнджел провалился под бревна.

Некоторое время они ехали молча. Невдалеке все также поблескивала вода Андроскоггина.

— Слушай, Кетчум, — наконец сказал Дэнни. — Меня не интересует, какие обещания ты давал моим родителям. Но я одного не могу понять. Если ты считаешь себя виновным, если ты так себя ненавидишь, что хочешь причинить себе вред, тогда почему ты не оттяпаешь себе правую руку?

— Да потому что я левша! — рявкнул Кетчум.

Кармелла начала кашлять. Возможно, ее доконало медвежье зловоние. Не поворачиваясь ни к кому из мужчин (казалось, она обращалась к приборной доске или молчащему радио), Кармелла сказала:

— Мистер Кетчум, пожалуйста, расскажите нам эту историю.

Глава 15. Танцы лосей

Кетчум отнюдь не собирался прямо сейчас, в кабине пикапа, начинать рассказ о тайне своей левой руки. Дэнни это не удивляло. К тому времени, когда они миновали Понтукское водохранилище и поехали в направлении Даммерского пруда (Дэнни узнал знакомые дренажные канавы на окрестных полях), стало очевидно, что у Кетчума имеется собственная «повестка дня». Естественно, Кетчум не вдруг стал называть свою левую руку «основной». Здесь была какая-то логика, хотя и странная. Но история, раскрывавшая эту логику, могла и должна была подождать. И еще Дэнни заметил, что Кетчум не свернул на бывшую лесовозную дорогу, ведущую в сторону Извилистой.

— У тебя есть какие-то причины заехать в Париж? — спросил писатель.

— В Западный Даммер, — поправил его Кетчум. — Точнее, на его развалины.

— Кто-нибудь еще называет это место Западным Даммером?

— Я называю, — отрезал Кетчум.

Они пересекли новый мост через Филипс-брук и поехали по дороге, по которой Джейн возила Дэнни в школу. Тогда поездка из Извилистого до Парижа казалась бесконечной. Сейчас Дэнни даже не успел заметить расстояния. А вот медвежье зловоние в кабине пикапа он замечал каждую секунду.

— Ты только не скрещивай яйца, Дэнни. Знаю, сколько зла ты видел в школе Парижской промышленной компании. Наверное, ты бы с удовольствием ее взорвал. Но представь себе, здание стоит до сих пор, — предварял встречу с прошлым Кетчум. — Поясняю для вас, Кармелла: там наш будущий писатель начал, как это говорят, путь к знаниям. И вдобавок насмотрелся разной малолетней швали.