Дзюнъитиро Танидзаки - МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)

• Название: МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)
• Автор: Дзюнъитиро Танидзаки
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-300-02771-5

Дзюнъитиро Танидзаки (1886–1965) — классик японской литературы, продолжатель её многовековых традиций, один из самых значительных писателей Японии первой половины XX в. Роман «Мелкий снег» — главное и лучшее произведение Танидзаки. Написанный в жанре семейной хроники, он рассказывает о Японии 1930-х годов, о радостях и печалях четырёх сестёр Макиока, принадлежащих к старинному и богатому купеческому роду. Писатель создаёт яркую и реалистичную картину жизни Японии в годы, предшествующие Второй мировой войне. В романе гармонически сочетаются точный и беспристрастный анализ действительности и глубокий лиризм.

---

Тэйноскэ по-доброму относился к Юкико и понимал, что, попытавшись ослабить её влияние на дочь, неизбежно причинил бы ей душевную травму. Он не хотел обижать свояченицу и давать ей повод думать, будто она лишняя у них в доме. Теперь эта проблема разрешилась сама собой, и он надеялся, что в отсутствие Юкико ему будет легче склонить жену на свою сторону.

Да, говорил Тэйноскэ, он не меньше Сатико расположен к Юкико-тян и, если бы та сама выразила желание вернуться в Асию, он не стал бы возражать, но он против того, чтобы специально вызвать её из Токио ради Эцуко.

Конечно, Юкико-тян лучше кого бы то ни было понимает девочку и с этой точки зрения её приезд был бы благом. Но он убеждён, что причиной нынешнего заболевания Эцуко, пусть даже, не самой главной, служит порочный стиль воспитания, культивируемый Сатико с сестрой. Поэтому, несмотря на все трудности, будет лучше воспользоваться случаем и избавить дочь от нежелательного влияния Юкико. Им следует постепенно, не травмируя ребёнка, изменить всю систему воспитания. А для этого лучше, чтобы Юкико пока оставалась в Токио.

* * *

В ноябре Тэйноскэ пришлось по делам службы отправиться на несколько дней в Токио, и он, конечно же, воспользовался этой возможностью, чтобы навестить родственников в Сибуе.

Как выяснилось, племянники уже успели вполне освоиться в новой обстановке и говорили на токийском диалекте не хуже, чем на осакском. Тэйноскэ нашёл Цуруко с мужем и Юкико вполне довольными и счастливыми.

Старшие Макиока приняли его очень радушно и предложили ему остановиться у них, не смущаясь теснотой. А теснота и впрямь была ужасающая, поэтому Тэйноскэ предпочёл снять номер в небольшой гостинице в Цукидзи, но приличия ради всё-таки одну ночь провёл у них.

Утром, после ухода Тацуо и старших мальчиков, когда Юкико прибирала в комнатах наверху, Тэйноскэ представился случай поговорить с Цуруко наедине.

— Я вижу, у вас всё хорошо. И Юкико-тян, по-моему, довольна здешней жизнью.

— Да, возможно, со стороны это выглядит именно так, но на самом деле… — И Цуруко рассказала ему следующее.

Первое время, когда они переехали сюда, Юкико была весёлой и жизнерадостной, охотно помогала ей по дому и с детьми. А потом вдруг всё переменилось. Нет, она не хочет сказать, что Юкико перестала ей помогать. Дело не в этом. Просто иногда она ни с того ни с сего уходит наверх и часами сидит, затворившись в своей комнате.

Выждав некоторое время, Цуруко, естественно, поднимается к ней — и что же? Юкико сидит за столом и, подперев, щёку рукой, о чем-то думает. Несколько раз Цуруко заставала её в слезах. На первых порах такое случалось с ней, скажем, раз в десять дней, но в последнее, время повторяется всё чаще и чаще. Порой она за полдня не проронит и словечка, а то и вовсе готова расплакаться на виду у всех. Они с Тацуо изо всех сил стараются ничем не обидеть, не огорчить Юкико. Остаётся только предположить, что бедная девочка попросту тоскует по Асии. Чтобы хоть как-то отвлечь её от грустных мыслей, они с Тацуо предложили ей возобновить занятия чайной церемонией и каллиграфией, но Юкико не проявила к этому ни малейшего интереса.

— Мы так радовались, — продолжала Цуруко, — что после разговора с тётушкой Томинага Юкико-тян сразу же согласилась поехать с нами в Токио. Нам и в голову не могло прийти, что ей будет так неприятно у нас. Коли пребывание в нашем доме связано для Юкико с такими страданиями, значит, мы её не устраиваем. Но почему? За что она нас ненавидит?

Говоря это, Цуруко расплакалась. И всё же, как ни обидно ей видеть такое к себе отношение, она не можем не испытывать жалости к Юкико. Она уже стала подумывать о том, что, раз сестре так нравится в Асии, не следует удерживать её подле себя. Конечно, Тацуо вряд ли позволит Юкико находиться там постоянно, но она могла бы пожить в Асии, скажем, до тех пор, пока они подыщут более просторный дом. Можно всегда найти какой-нибудь предлог для поездки Юкико в Асию на неделю или дней на десять. Быть может, тогда она хоть немного повеселеет и воспрянет духом. Во всяком случае, она не в силах спокойно глядеть на то, как терзается Юкико. Им с Тацуо ничуть не легче, а может быть, даже тяжелее, чем ей.

Для более пространной беседы с Цуруко у Тэйноскэ не было времени. Да, теперь ему ясно, сказал он, как нелегко им приходится. Безусловно, в том, что происходит сейчас с Юкико, во многом виновата Сатико. Всё это очень прискорбно… О болезни Эцуко он умолчал.

Когда Тэйноскэ вернулся домой и Сатико стала расспрашивать его о «главном доме» и о Юкико, ему пришлось рассказать ей обо всём, что он узнал от Цуруко.

— Признаться, я и не подозревал, что жизнь в Токио будет для Юкико-тян настолько невыносимой, — заключил Тэйноскэ свой рассказ.

— Как ты считаешь, может быть, ей неприятно жить в долге Тацуо?

— Возможно.

— А может быть, она тоскует по Эцуко?

— Причины могут быть самые разные, но ясно одно: Юкико-тян не приспособлена для жизни в Токио.

Сатико вспомнила, что ещё в детстве Юкико имела обыкновение молча выплакивать свои беды и обиды. Она живо представила себе, как та сидит, склонившись над столом, и беззвучно плачет.

25

Эцуко лечили от нервного расстройства с помощью успокаивающих средств (время от времени она принимала бромистый калий) и специальной диеты. Обеспечить ей полноценное питание оказалось не так уж трудно — достаточно было обратиться к рецептам китайской кухни. Если блюдо было приготовлено по-китайски, Эцуко с удовольствием съедала даже жирную пищу, от которой прежде отказывалась. К тому же с наступлением зимы она избавилась от недомогания, вызванного бери-бери. Школьный учитель проявил к ней чуткость и не спрашивал с неё слишком строго. Всё это вместе взятое благотворно сказалось на состоянии девочки, и она стала поправляться гораздо раньше, чем предполагали её родные.

Таким образом, необходимость призывать на помощь Юкико как будто отпала, но после разговора с Тэйноскэ Сатико поняла, что не успокоится до тех пор, пока не повидается с нею.

Возвращаясь мысленно к разговору с Юкико в тот день, когда приезжала тётушка Томинага, Сатико не могла не признать, что поступила с Юкико жестоко. Не следовало ставить вопрос об её отъезде в Токио столь категорично. Она должна была, хотя бы из соображений обыкновенной справедливости, попросить тётушку о небольшой отсрочке и для Юкико — ведь разрешили же Таэко задержаться в Асии на два или три месяца. К тому же Сатико не нашла ни времени, ни слов хотя бы для того, чтобы сказать Юкико, как ей грустно с ней расставаться.

Видно, в тот день её особенно сильно обуяло тщеславное желание доказать всем, что она сумеет справиться со своими обязанностями одна, без посторонней помощи. А как безропотно, как смиренно восприняла её решение Юкико! Сатико не могла думать об этом без сожаления и боли…

Теперь ей открылось со всей очевидностью, что, уезжая в Токио без особой грусти, да ещё налегке, Юкико попросту была уверена, что скоро вернётся обратно. Ведь Сатико обещала в ближайшее время найти какой-нибудь предлог и вызвать её в Асию.

Приняв эти слова на веру, Юкико, должно быть, полагала, что едет в Токио ненадолго, всего лишь для очистки совести. Между тем, видя, что Сатико не торопится осуществить своё намерение, в то время как Таэко продолжает по-прежнему жить в Асии, Юкико наверняка чувствует себя обманутой. Что ж, у неё есть для этого всё основания…

Судя по всему, в «главном доме» сейчас вряд ли станут возражать против поездки Юкико в Асию. Но как отнесётся к этому Тэйноскэ? Скажет ли, что следует чуточку повременить, или, наоборот, учитывая, что с отъезда Юкико прошло уже четыре месяца, а состояние Эцуко заметно улучшилось, позволит ей пригласить сестру недели на две? Основательно поразмыслив, Сатико решила всё-таки отложить разговор с мужем до наступления весны.

Однако возможность вызвать Юкико из Токио представилась значительно раньше. Десятого января, словно по волшебству, пришло письмо от г-жи Дзимба.

Успели ли Сатико с мужем обдумать предложение г-на Номуры? — спрашивала г-жа Дзимба. Памятуя о пожелании Сатико, всё это время она не смела торопить её с ответом, но теперь хотела бы узнать, склонна ли г-жа Юкико принять это предложение. Если нет, она просила бы Сатико вернуть ей фотографию, если же они хоть сколько-нибудь заинтересованы в дальнейших переговорах, их не поздно начать и теперь. Хотя г-жа Дзимба не знает, сочли ли они уже возможным навести соответствующие справки о её протеже, к тому, что написал господин Номура о себе на обороте фотокарточки, она может добавить следующее: никакой недвижимости у него нет, единственным источником его доходов служит жалованье. Возможно, это обстоятельство огорчит г-жу Юкико.

Что же до г-на Номуры, то он выяснил всё, что его интересовало об их семье, и даже, как оказалось, где-то видел г-жу Юкико. Найдя её очень привлекательной, он выразил через г-на Хамаду горячую заинтересованность в этом браке и готовность ждать, сколько потребуется. Если г-жа Юкико и её близкие согласятся встретиться с ним, она, г-жа Дзимба, сможет считать, что хоть в какой-то мере отплатила благодетелю своего мужа, г-ну Хамаде, за его доброту…