Дзюнъитиро Танидзаки - МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)

• Название: МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)
• Автор: Дзюнъитиро Танидзаки
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-300-02771-5

Дзюнъитиро Танидзаки (1886–1965) — классик японской литературы, продолжатель её многовековых традиций, один из самых значительных писателей Японии первой половины XX в. Роман «Мелкий снег» — главное и лучшее произведение Танидзаки. Написанный в жанре семейной хроники, он рассказывает о Японии 1930-х годов, о радостях и печалях четырёх сестёр Макиока, принадлежащих к старинному и богатому купеческому роду. Писатель создаёт яркую и реалистичную картину жизни Японии в годы, предшествующие Второй мировой войне. В романе гармонически сочетаются точный и беспристрастный анализ действительности и глубокий лиризм.

---

Воодушевление приятельницы несколько удивило Сатико, — ей казалось, что пока ещё их не с чем поздравлять.

Не успела она повесить трубку, как у входной двери послышался звонок. Это был доктор Кусида — он проезжал мимо и заскочил «буквально на минуту», чтобы сообщить Сатико кое-какие интересующие её сведения.

Дело в том, что доктор Кусида и Хасидэра учились в одном университете, хотя и на разных курсах. Узнав об этом, Сатико попросила доктора Кусиду при случае расспросить о нём своих коллег. Вечно спешащий, доктор Кусида прямо в пальто прошёл в гостиную и, не присаживаясь, протянул Сатико листок бумаги. «Здесь вы найдёте всё, что я смог для вас узнать», — сказал он и тотчас же направился к двери. Сведения, которые доктор Кусида получил от одного из своих бывших однокашников, близкого друга Хасидэры, были достаточно подробными и вполне согласовывались с тем, что уже знала Сатико. В записке, которую вручил ей доктор Кусида, сообщалось как о самом Хасидэре, так и о его ближайших родственниках, в том числе и о дочери, скромной, послушной девочке, хорошо успевающей в гимназии. Одним словом, доктор Кусида был совершенно прав, сказав ей на прощание: «Этот человек заслуживает самой лучшей рекомендации».

— Ну, наконец-то нашей Юкико улыбнулось счастье. Нужно во что бы то ни стало довести дело до конца, — сказал Тэйноскэ жене и, отбросив в сторону соображения здравого смысла, написал Хасидэре письмо.

«Отдавая себе отчёт в том, что подобные вещи не принято обсуждать на бумаге, и рискуя показаться непростительно назойливым, — говорилось в нём, — я, тем не менее, отважился Вам написать. Как Вы, возможно, догадываетесь, речь пойдёт о моей свояченице. Во время нашей последней встречи я не решился заговорить об этом, но теперь, отбросив всякий стыд, позволю себе высказаться предельно откровенно.

Насколько я понимаю, Вас должно настораживать то обстоятельство, что Юкико до сих пор не смогла выйти замуж. Возможно, Вы подозреваете, что объяснение кроется либо в её прошлом, либо в том, что у неё неблагополучно со здоровьем. Смею утвердить Вас, что это не так. Как Вы, возможно, знаете от госпожи Ниу или госпожа Итани, единственная причина, по которой моя свояченица по сей день остаётся незамужней, заключается в том, что мы, её близкие, не имея на то особых оснований, придавали чересчур большое значение таким понятиям, как родовитость и престиж, и отклоняли одно за другим самые лестные предложения, в которых поначалу не было недостатка.

В результате люди перестали заводить с нами разговоры о сватовстве, расплачиваться же за наше непомерное честолюбие пришлось никому иному, как Юкико. Если бы мы в своё время не вели себя столь опрометчиво, Юкико давно уже была бы просватана. В том, что всё это — истинная правда, Вы сможете, убедиться, если возьмёте, на себя труд навести соответствующие справки.

Судьба Юкико сложилась в высшей степени неудачно, но в этом нет ни грана её вины. Без ложной скромности могу заверить Вас, что по уму, душевным качествам, образованности, способностям, наконец, она выгодно отличается от многих своих сверстниц. Но что, на мой взгляд, особенно подкупает в ней, так это её любовь к детям. Моя десятилетняя дочь привязана к ней больше, чем к собственной матери. И это не удивительно. Юкико проверяет её уроки, следит за музыкальными занятиями, выхаживает её, когда она болеет. И всё это она делает с тактом, терпением и самоотверженностью, на которые кроме неё никто в доме не способен. В справедливости этих слов Вы опять-таки сможете убедиться, расспросив кого-нибудь из тех, кто знает нашу семью.

И, наконец, последнее. Насколько мне известно, Юкико произвела на Вас впечатление особы унылой и замкнутой. Как я уже упомянул во время нашей последней встречи, это не так, и Ваши опасения на этот счёт совершенно напрасны. Не желая ни в какой мере навязывать Вам своё мнение, я, однако, беру на себя смелость утверждать, что если Вы сочтёте Юкико достойной чести стать Вашей женой, раскаиваться Вам не придётся. По крайней мере, я совершенно уверен в том, что она сумеет заменить мать Вашей дочери.

Я отдаю себе отчёт в том, что, превознося свою родственницу, рискую показаться Вам дурно воспитанным, и если я делаю это, то только потому, что уверен: Вы можете составить счастье моей свояченицы. Снова и снова, прошу великодушно извинить меня за это дерзкое послание.»

Так писал Тэйноскэ, следуя всем правилам эпистолярного стиля и заботясь о том, чтобы каждая его фраза звучала отменно учтиво. Со студенческих лет уверенный в своих сочинительских способностях, он охотно брался за кисть, умея даже самые неподатливые словесные формулы наполнить живым, конкретным содержанием. На сей раз, однако, ему было над чем поломать голову: он боялся показаться излишне прямолинейным, с одной стороны, и чересчур осторожным — с другой. Тэйноскэ пришлось переписывать письмо три раза, прежде чем он счёл возможным его отправить. Отправив же, он сразу пожалел об этом. Если Хасидэра не намерен жениться, письмо вряд ли сможет его переубедить. Если же он хоть сколько-нибудь заинтересован в этом браке, оно способно произвести на него неприятное впечатление. Возможно, было бы разумнее, не форсировать событий…

Тэйноскэ отнюдь не рассчитывал на то, что Хасидэра немедленно бросится писать ему ответное письмо. Но когда прошло два, а затем и три дня, а ответа по-прежнему не было, Тэйноскэ стал нервничать. Едва дождавшись воскресенья, он рано утром вышел из дому, сказав Сатико, что хочет немного прогуляться. Вместо этого он сел в электричку и поехал в Осаку. При этом Тэйноскэ вовсе не думал, что отправляется к Хасидэре в гости. Даже потом, называя таксисту его адрес, он был уверен, что только посмотрит издали на его дом и сразу же поедет обратно.

Выйдя из такси в самом начале нужной ему улицы, Тэйноскэ не спеша зашагал вперёд, на ходу читая висящие на домах таблички. Утро было по-весеннему погожее, ясное, и от этого, наверное, поступь его была легка и будущее казалось ему прекрасным.

Дом Хасидэры, недавно отстроенный и глядящий окнами на юг, производил впечатление светлого и уютного. Он был обнесён тесовой оградой, за которой виднелась сосна с раскидистыми ветвями, и стоял в окружении трёх или четырёх таких же небольших, но опрятных двухэтажных особнячков, как видно, тоже сдающихся внаём, — такой вот домик мог бы облюбовать какой-нибудь состоятельный человек для своей дамы сердца. Большой семье в нём было бы тесновато, но вдовцу, живущему вдвоём с дочерью, более просторные апартаменты, пожалуй, ни к чему.

Тэйноскэ немного постоял у ворот, глядя сквозь искрящуюся в солнечных лучах сосновую хвою на полуоткрытое окно верхнего этажа. Проделав весь этот путь, было бы обидно вернуться домой ни с чем. Неожиданно для самого себя Тэйноскэ толкнул калитку и, подойдя к входной двери, позвонил. Ему открыла экономка, женщина лет пятидесяти, и вскоре он уже шёл за нею по лестнице, на второй этаж.

— Доброе утро, — послышался снизу голос Хасидэры. Он стоял у лестницы в щеголеватом стёганом кимоно, накинутом поверх пижамы. — Извините, я сегодня совсем заспался. Сейчас, оденусь и поднимусь к вам.

— Пожалуйста, не торопитесь. Мне так неловко, что я нагрянул к вам без предупреждения…

Хасидэра улыбнулся и исчез в глубине дома. Как только Тэйноскэ увидел эту приветливую, дружелюбную улыбку, у него сразу же отлегло от сердца. Судя по всему, письмо не обидело его.

Комната на втором этаже, куда провели Тэйноскэ, по-видимому, служила гостиной. Здесь была традиционная ниша с полочкой для цветов и каллиграфических свитком. Цветы здесь, правда, не стояли, но ваза и свиток, равно как и всё остальное в этой комнате: двустворчатая ширма, столик сандалового дерева, разложенный на нём курительный прибор — свидетельствовали о безупречном вкусе хозяина. Ни на циновках, ни на оклеенных бумагой дверях не было ни единого пятнышка. Вид этой опрятной, уютной комнаты, нисколько не вязавшийся с представлением о жилище вдовца, лучше всяких слов характеризовал и самого Хасидэру, и его покойную супругу.

Изнутри дом производил впечатление ещё более светлого, чем снаружи. Бумага на дверях, белая, с глянцевым узором в виде листьев павлонии, хорошо отражала проникающий с улицы свет, и дым от сигареты Тэйноскэ повисал в воздухе отчётливо видимыми серыми кольцами.

Вручая экономке свою визитную карточку, Тэйноскэ на какое-то мгновение ощутил всю нелепость своего появления в этом доме, но теперь он был доволен, что пришёл сюда. Одного того, что Хасидэра не отказался его принять, было достаточно, чтобы считать свою миссию успешной.

Минут через десять Хасидэра в тщательно отглаженном темно-синем костюме уже стоял перед гостем.

— Извините, что вам пришлось так долго ждать, — любезно сказал он и предложил Тэйноскэ перейти на веранду, где они расположились в плетёных креслах.