Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

• Название: Шкатулка воспоминаний
• Автор: Аллен Курцвейл
• Издательство: АСТ, ACT Москва, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-030132-4, 5-9713-0162-4, 5-9578-2072-5

Клод Пейдж. Одно из самых таинственных имен бурного XVIII века Загадочный авантюрист – или великий изобретатель?

Жизнь его была полна приключений и крутых поворотов – от нищеты и безвестности к богатству и славе, от покоя – к смертельной опасности…

По слухам, он обладал поистине сверхъестественной властью над механизмами и… женщинами.

Согласно легенде, одно из его изобретений сыграло поистине мистическую роль в судьбе Марии-Антуанетты…

В чем заключалась его тайна?

Современный исследователь снова и снова пытается отыскать ускользающую истину!

Разгадка скрыта в старинной шкатулке…

---

Голос певца высоко оценили подкупленные критики, так что зал был уже практически полон, когда парочка, источающая аромат жонкили и пота (результат поспешного представления, данного в особняке мадам Хугон), прибыла на место. Концерт начался вовремя и без всяких эксцессов, поэтому публика, положительно реагируя на мягкое, успокаивающее пение, пришла в глубокий, невежественный восторг.

Клод быстро соскучился и начал искать развлечения. Он потрогал сетку, окружавшую ложу, в которой они с госпожой сидели. Он посмотрел на свечи и пронаблюдал, как воск капает на голову дремлющего зрителя. Пафф! Он мысленно проследил за траекторией, по которой полетит его тело, если он прыгнет с третьего яруса прямо на провод центрального канделябра. Он сочинял истории о самых выдающихся нотаблях, пришедших на концерт. И ни одна из принятых мер не прогнала скуку. Вместо того чтобы наслаждаться сопрано, Клод прислушался к аккомпанементу. Музыкальные инструменты напомнили ему о всевозможных дистиллирующих трубках в лаборатории аббата. Он сделал вывод, что гораздо веселее быть задавленным на улице, нежели слушать какую-то harmonie,[79] заставляющую инструменты компенсировать отсутствие голоса у певца. И все же в концертном зале голос звучал. Ля Флоренц пищал до тех пор, пока не произошла ошибка, но ошиблось не его сопрано, а музыкант. Случившееся взволновало публику. Нота – вернее, ее жалкое подобие – вылетела из какого-то духового инструмента, произведя неприличный звук, который по своей неприличности сравнился бы с пуком на похоронах. Неуклюжий звук, звук, который трудно забыть, звук, очень похожий на естественную человеческую реакцию.

Слушатели покачали головами и отшатнулись в своих креслах, будто повстречались с бешеной собакой или сборщиком налогов. Клод сделал все наоборот. Он потянулся к оркестровой яме. Чтобы продвинуться как можно дальше, он схватился за морду горгульи, вырезанной из колонны. Для него было важно проследить источник нового и крайне интересного звука. Во время антракта юноша наблюдал, как музыканты ухаживают за своими инструментами. Из валторны выдували слюну, гобой чистили павлиньим пером, платочком и шомполом, делая паузы для того, чтобы смочить язычок.[80] Последнее действие, смачивание язычка, производило звук, которого Клод раньше никогда не слышал. Два новых звука за один вечер!!! Для Клода сольный концерт Ля Флоренца обернулся настоящим триумфом.

Антракт закончился, и музыканты, не обремененные пением Ля Флоренца, заиграли серенаду. Это был Моцарт. Они осторожно исполняли произведение, стараясь не допустить появления еще одной фальшивой ноты. Когда музыканты достигли финального рондо, играя его оживленно и весело, Клод достал из кармана клочок бумаги, на которой хотел записать свои наблюдения. Александра остановила его, вырвав из рук карандаш. Он сбился и не смог отметить звуки.

После концерта парочка впервые поссорилась. Клод старался объяснить, насколько важно для него записывать наблюдения, однако Александра не желала слушать.

– Я не ожидала такого от моего Херувимчика.

– Я не твой Херувимчик!!! – сказал Клод.

Он разозлился не из-за упрека в плохих манерах, а из-за того, что на его идеи не обращают внимания. Юноша давно хотел рассказать о своей беде и все-таки, сделав это, изумился.

– Исследования звуков – это единственное, что у меня есть! Остальное, кроме тебя, – добавил Клод, – ничего не стоит.

Александра оценила последнюю фразу. Она почувствовала волнение Клода и постаралась утешить:

– Пойдем отсюда, давай будем вместе проводить исследования, только в интимной обстановке! Я уверена, мы сможем воспроизвести не менее интересные звуки и сами! – Она вытянула из-под платья маленький колокольчик, зажатый между ее грудями, и дважды позвонила.

Они вернулись в ее спальню и разыграли – Клод неохотно, Александра ревностно – историю влюбленной аббатисы. Оба строго придерживались сюжета, за одним упущением: аббатиса сбрасывала свое одеяние, а мадам Хугон – нет. Они занимались любовью три раза в ту ночь, но это была механическая любовь. Не та плавная и изящная механика, каковой Клод ее видел, – их движения скорее походили на тугие фрикции, заставлявшие двигаться его ранние ожившие картинки. После суматошной возни, каждый раз, когда Александра приближалась к высшей точке наслаждения, она начинала бормотать ласкательные прозвища, которые так не нравились Клоду: «Мой маленький крестьянский мальчик, мой Херувимчик!»

Сексуальные контакты всегда проясняли сознание Клода. Минуты после жарких объятий дарили ему необыкновенную ясность и силу мысли, способность поднять вопросы, о которых в остальное время он предпочитал молчать. Поэтому, когда все закончилось, Клод сказал:

– Мне не нравятся прозвища, которыми ты меня называешь.

– Прости, мой маленький.

– Если тебе так уж хочется называть меня уменьшительными именами, я бы предпочел, чтобы они были связаны с механикой или с чем-то еще, касающимся моих интересов.

Успокоенная занятиями любовью, Александра приняла предложение. После этого они заговорили нежно, и Клод старался рассказать ей о своих стремлениях:

– Жаль, что ты так и не услышала моей лекции. После нее ты бы ясно представила все, что мне нравится.

– Ты еще хочешь прочитать эту лекцию?

Клод кивнул.

– Тогда ты ее прочитаешь. Я все улажу с твоим учителем.

33

Немного усилий и крупная сумма денег – вот все, что понадобилось, чтобы дать Клоду возможность проявить себя и рассказать о своих мечтах. Продавец книг справедливо заключил, что, пока любовная связь между патронессой и его учеником угрожает его контролю над Клодом, бросать мадам Хугон вызов – значит, рисковать прибыльным предприятием. Через две недели после обещания Александры все уладить Клод стоял в читальном зале, расставляя инструменты. Он прикатил деревянную «юную леди» в комнату и вложил ей в руки стопку инструкций, горшки с неизвестной жидкостью, кусочки проволоки и стекла, а также механизм с загадочными функциями. На ее остов Клод повесил шарманку, одолженную у уличного музыканта.

Плюмо, как обычно, прибыл раньше остальных гостей и смог употребить не меньше трех стаканов неразбавленного бренди перед тем, как Ливре заказал крепленого вина, «раскрепощенного» водой. Журналист сказал Клоду, что с радостью будет задавать нужные вопросы в нужное время, однако юноша отказался от этой услуги.

Граф Корбрейский, богатый аристократ с непонятными научными воззрениями, прибыл сразу после господина Куртюа, немца и владельца паноптикума. Куртюа все время жаловался. Вот уже в третий раз за месяц один из посетителей проносил раскаленную кочергу и прижигал ею гениталии Людовика XVI.

– Вокруг политики поднялась какая-то суматоха, – сказал немец. – Это не предвещает ничего хорошего для королевства. Плохо, конечно, когда фигуру графа Жана-Батиста д'Эстена протыкают вилкой, но это!.. Это просто ужасно!!!

– Да, политика! – подхватил Плюмо. – Политика везде!

Куртюа продолжал говорить об уязвимости королевы:

– На ее грудь нападали уже дважды! Я вынужден приставить к ней охранника.

Граф, будучи бескорыстным роялистом, выразил крайнее негодование по этому поводу и посочувствовал отчаянному положению владельца паноптикума. Впрочем, его раздражало и кое-что другое. По дороге граф заметил, что одна из его собак прогрызла поля любимой шляпы.

Пьеро незаметно прокрался в магазин за Александрой, которая в этот раз пришла без эскорта. Все собрались, и Ливре призвал собравшихся к порядку. Он произнес равнодушную вступительную речь, которая заканчивалась такими словами: «Этот молодой человек пытает счастья в области, где у него никогда не было учителя. Прошу вас отнестись к нему с добротой, если не с уважением».

Клод встал и начал давно откладываемую лекцию о механическом воспроизведении звука.

– Насколько многим из вас известно, звуки, которые мы воспринимаем, могут быть воспроизведены различными способами. От столкновения, – тут он подошел к Александре и позвонил в колокольчик, висевший на ее шее, – или благодаря прохождению воздуха, – Плюмо издал громкий отвратительный звук, который остался бы неоцененным, если бы его не произвела на свет флейта, – или еще многими другими способами.

После вступительного слова Клод обрисовал в общих чертах свою необычную теорию об акустике, вспоминая Ньютона и Швицерса, Ойлера и Бернулли.

– Я особенно ценю работу Бернулли о согласных звуках и его размышления о клавесине. – Юноша продолжал говорить об уравнениях движения, о «De Motu Vibratotio»[81] и «Dissertatio Physica de Sono»,[82] пока наконец не почувствовал, что публика забеспокоилась.

Он помолчал.

– Все эти работы имеют отношение к исследованию, которое я начал вести очень давно…

– И что же это за исследование? – перебил его Ливре.

– Я смею предполагать, что любой звук можно воспроизвести искусственным путем.