Татьяна Поздняева - Воланд и Маргарита

• Название: Воланд и Маргарита
• Автор: Татьяна Поздняева
• Издательство: Амфора
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00317-8

Книга московского искусствоведа Татьяны Поздняевой посвящена одному из самых известных романов XX века «Мастер и Маргарита».

Согласно оригинальной концепции автора, картина мира, представленная в романе, носит апокалиптический характер. Проблемы добра и зла, истины, жизни и смерти, поставленные Булгаковым, не находят однозначного решения, а ощущение богооставленности заставляет героев искать прибежища у темных сил.

---

В булгаковской характеристике Иешуа много черт Иуды Гавлонита, упомянутых Иосифом Флавием: религиозность и отрицание государственной власти, Гамала как место рождения и Галилея как арена общественной деятельности. В странствия Христа по Палестине город Гамала не вошел, свидетельств об этом в Новом Завете нет, так что с первых же слов «подследственного из Галилеи» понятно, что Иешуа только ситуационно сближен с Христом, но таковым быть не может.

Иешуа не помнит своих родителей, до него дошли лишь слухи об отце-сирийце. Этим утверждением отрицается не только непорочное зачатие, но и наличие у него живой матери. «Я один в мире», – говорит арестант (с. 438). Более того, Иешуа – «подкидыш» (с. 735), но остается неизвестным, когда и кому он был подкинут. Его появление на свет похоже на появление ниоткуда, его жизнь до суда у Пилата – тайна.

Скорее всего Иешуа – прозелит, т. е. не еврей по крови, принявший иудаизм, что можно предположить по сирийской крови со стороны отца и исповеданию единобожия. В Галилее жило много язычников, но Иешуа говорит Пилату: «Бог один… в него я верю» (с. 448), утверждая тем самым монотеистический характер своей веры, но не определяя конкретно, кто такой – этот единый Бог.

Во всех этих отличиях от новозаветных текстов свидетельства Иешуа о себе можно считать отрицаниями Евангелий, коль скоро в них сквозит главная мысль: Иешуа Га-Ноцри не был Мессией, себя за такового не выдавал и в силу рождения и происхождения не мог этого сделать,[123] о чем прекрасно известно Пилату и Афранию. Пилат, жалуясь Афранию на тяготы службы, говорит: «Чего стоил один этот Мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году!» (с. 719). Афраний тоже поминает Мессию, иронически замечая, что убитый Иуда встанет лишь тогда, «когда труба Мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним» (с. 741). Оба упоминания никак не соотнесены с личностью Иешуа; более того, даже в разговоре с Каифой Иешуа фигурирует только как «философ» (с. 454).

В ходе допроса Пилат спрашивает Иешуа о приезде в Ершалаим, повторяя евангельское описание Входа Господня в Иерусалим: «Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку? – тут прокуратор указал на свиток пергамента» (с. 443). Но Иешуа отрицает торжественность въезда, мотивируя это отсутствием у него осла. У Христа осла тоже не было, его специально взяли с разрешения владельца для Входа в Иерусалим. Но Иешуа утверждает также и то, что в Ершалаиме он абсолютно никому не известен и, следовательно, никто не мог его приветствовать. Вопрос Пилата провокационен и опять-таки связан с пророчеством о Мессии (Ис. 62: 11; Зах. 9: 9): по пророчеству, Мессия должен появиться на осле. Однако кто же был указан в пергаменте? Ответ Иешуа однозначен: в донесении использованы ложные сведения (они же, по этой версии, лягут потом в записи евангелистов), а вот «правда» – только то, что говорит Иешуа.

Роман мастера целиком выстроен так, чтобы, в первую очередь, опровергнуть пророчества Ветхого Завета об Иисусе Христе. Главы «Казнь» и «Погребение» продолжают эти опровержения. Палачи отказались от одежды Иешуа: «Крысобой, брезгливо покосившись на грязные тряпки, лежащие на земле у столбов, тряпки, бывшие недавно одеждой преступников, от которой отказались палачи, отозвал двух из них и приказал: – За мною!» (с. 596–597). Параллель в Новом Завете: «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, – да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собой и об одежде Моей бросали жребий. Так поступили воины» (Ин. 19: 23–24).

Перебитые голени Иешуа – тоже «негатив» пророчества Псалмопевца: «Кость Его да не сокрушится» (Пс. 33: 21). В отличие от Иешуа, убитого копьем палача в сердце, Иисус умер сам, почему и голени не стали перебивать, только пронзили ребра.

Последний возглас Иисуса Христа на Кресте «Или, Или! Лама савахфани?» («Боже мой, Боже мой! для чего Ты меня оставил?») – стих Псалма (Пс. 21: 2), который принято толковать как мессианский. Иешуа обращается отнюдь не к Богу и, конечно же, никаких молитв не произносит. Последнее его слово адресовано Пилату: «Игемон…» (с. 598).

Сам факт погребения в яме за городом вместе с разбойниками – опровержение пророчества Исаии о погребении Мессии «у богатого» (Ис. 53: 9), что, конечно же, находится в противоречии с Евангелиями.

Вышеперечисленного достаточно, чтобы стало ясно: в романе мастера мессианство Иисуса – ложь и выдумки. Это и ставит его в разряд «антиевангелий», потому что используются не те или иные научные доказательства или приводятся новые толкования, но попросту перечеркиваются (вернее, подаются со знаком минус) сами евангельские события. Понятно, почему Пилат и Афраний упоминают в разговоре Мессию: да, иудеи ждали Его в этом году, но появился всего-навсего некий философ, которого за Мессию можно выдать разве что «постфактум», одурачив тем самым легковерных. Роман мастера приоткрывает «кухню» того, как с помощью Пилата и Афрания «подбирались» факты, которые впоследствии стали Священной историей, а «на самом деле» все просто: никакого Христа не существовало, а был Иешуа – такой же, как Иуда Галилеянин, ниспровергатель римской власти вкупе с властью еврейских священнослужителей.

Центральная тема допроса Иешуа – подговаривал ли подследственный разрушить ершалаимский храм. Трижды, на трех языках, арамейском, греческом и латыни, спрашивает об этом прокуратор и трижды получает отрицательный ответ, причем Иешуа многословен и всячески старается завоевать расположение Пилата: «…я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие» (с. 439). А о храме «на базаре» им было сказано одно: «…рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее» (с. 441).

Предъявленное Иешуа обвинение совпадает с тем, что предъявили на допросе Иисусу Христу, но Иисуса спрашивал об этом не Пилат, а первосвященник Каиафа. В Синедрион пришли два лжесвидетеля, заявившие, что Иисус говорил: «Могу разрушить храм Божий и в три дня создать его» (Мф. 26: 61). Иисус на обвинения и вопросы ничего не отвечал. Он не пытался объяснить собранию смысл своих слов, которые лжесвидетели передали буквально, придав им магически-чудесный характер. Синедрион в мятежности Христа не подозревал, объяснив эти слова фантазией, а потому счел обвинение недостаточным. Синедрион вынес Ему смертный приговор, который предстояло утвердить Понтию Пилату, по причине утвердительного ответа Христа на вопрос о мессианстве: «Ты ли Христос, Сын Божий?» (Об этом свидетельствуют все четыре евангелиста.) Первосвященник обвинил Иисуса в самозванстве и богохульстве – для требования смертной казни этого было вполне достаточно. Таким образом, на допросе у исторического Пилата вопрос о «разрушении храма» отпал как несущественный, зато «самозванство» (Мессия понимался и как земной царь) вызвало у Пилата новые вопросы.

Иисус очень сдержан в своих ответах как перед священнослужителями, так и перед Пилатом. Когда первосвященник спросил Его, в чем заключается Его Учение и кто Его ученики, Он ответил очень лаконично и определенно: «Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, чтó Я говорил им» (Ин. 18: 20–21).

В романе мастера мы наблюдаем противоположное. Единственное обвинение – в подстрекательстве к разрушению храма. Иешуа торопится отвести его от себя и довольно подробно излагает свою философскую позицию. Свои речи он произносил на базаре, т. е. они не носят характер проповедей, а скорее отличаются социальной направленностью. Пилату казалось, что он сумеет помочь арестованному, потому что подстрекательство на базаре нуждалось в более веских, нежели донесение, доказательствах, но Иешуа с готовностью подтвердил донос Иуды об анархических высказываниях о существе власти и развил эту тему в присутствии свидетеля-секретаря, чем обеспечил себе смертный приговор. Слово «царь» ни в иудейском (мессианском), ни в римском (политическом) значениях на допросе Иешуа у Понтия Пилата произнесено не было.

Зато довольно часто звучало другое слово, поверхностно сближающее произведение мастера с Новым Заветом – «истина». Христос говорит Пилату о сути своего Воплощения: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18: 37), после чего Пилат задает Ему знаменитый вопрос, так и оставшийся без ответа: «Что есть истина?»

Иешуа, рассуждая о грядущих временах, противопоставляет старую веру «истине»: «…рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины» (с. 441). Следовательно, старая вера – вера в единого Бога – не истинна? И что такое «новый храм истины»? Ответ довольно расплывчат, но Иешуа почему-то считает, что иудеи не имеют истинной веры, он разрывает понятия «истины» и «веры». Это не антиклерикальный выпад, а утверждение ложности иудейской веры как таковой. Здесь следует отметить, что Христос, часто обличавший фарисеев, хранителей религиозных традиций иудаизма, за узость взглядов, за ханжество, за следование букве в ущерб сущности и за другие грехи, не мог упрекнуть их в «неистинности» веры, ибо они исповедовали Бога Единого, хотя и названы в евангелиях лицемерами.