Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу

• Название: Рейд на Сан и Вислу
• Автор: Петр Вершигора
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Новая книга Героя Советского Союза П. П. Вершигоры — «Рейд на Сан и Вислу» является как бы продолжением его широко известного произведения «Люди с чистой совестью». После знаменитого Карпатского рейда партизанское соединение легендарного Ковпака, теперь уже под командованием бывшего заместителя командира разведки Вершигоры, совершает еще один глубокий рейд по тылам врага с выходом в Польшу. Описанию этого смелого броска партизан к самой Висле и посвящена настоящая книга. В ней читатель снова встретится с уже знакомыми ему персонажами. Узнает и много новых героев партизанского движения на Украине: бывшего пограничника М. И. Наумова, Героя Советского Союза немца Роберта Кляйна, комиссара батальона венгра Иосифа Тоута и др. Книга написана живо, увлекательно, со свойственным писателю народным юмором.

---

— Тоже, значит, рейдовая тактика?

— А ты думаешь как? Только другого габариту — москиты, комары, а кусаются больно и спокойно спать фашистам не дают.

— А все ж сколько у них народа в отряде было?

— Точно не знаю. Но, пожалуй, с нашу роту отряд тот был, не больше.

— Ишь ты. Я бы и то злякався, — простодушно сознается бесстрашный разведчик Мурашко.

— Все дело в привычке. Ты привык к грохоту, чтобы уж если бой, так треску, шуму — на весь район. А степняки, я ж казав уже, — комары, москиты. Боеприпас весь на учете, баз нет, что у противника раздобудут, то ему же и возвернут. Сам понимаешь — много с собой на две — три машины не нагрузишь.

— Черт с ней, с тактикой. Ты давай про Кляйна и Конько.

— А про кого ж я толкую?.. Значит, наступает наша армия: к Десне Рокоссовский жмет, южнее — Ватутин с Хрущевым Первый Украинский фронт ведут, еще южнее  — Второй Украинский. Танковые сражения идут уже на Полтавщине. Фашист с техникой за Днепр ползет. Думает на том берегу закрепиться. И в этой каше прифронтовой крутится машина «оппель–адмирал». За рулем — Конько с петлицами обер–вахтмайстера, а на заднем сиденье — такой важный «оберст» генерального штаба со стекляшкой в глазу. Они к этому времени уже и рацию себе раздобыли. Словом, разведка хоть куда, и ведет ее сам командир отряда.

— Ну, это не дело, чтобы сам командир в разведку ходил, — рассуждает Шкурат.

— Конечно, — соглашается Цымбал. — Но тут же обстановка не обычная. Три фронта наступают. Борьба за Днепр. В войсках специальный приказ Верховного Главного командования читали: кто первый за Днепр ногой ступит — тот Героем Советского Союза будет. Такого спроста не бывает. Как говорится, исключительное положение. Тут можно и командиру отряда в разведку идти. К тому же степняки–партизаны тоже особый приказ по рации получили. То ли от представителя Ставки — товарища Василевского, то ли от Хрущева или Ватутина. Словом, высокий приказ: «Разведать переправу через Днепр, подтянуть отряд к самому берегу». Подошли к переправе партизаны и на рассвете — в камыши. Как утята… «Оппель–адмирал» — фыр–фыр! — выскочил на шоссе и газует. Через Днепр проехали беспрепятственно, все высмотрели — и к своим. А часов в восемь утра из камышей по рации — стук–стук! Так, мол, и так: «Переправа мощная. Тяжелые танки выдержит, но заминирована. Войска идут беспрерывно, прут валом. Комендант переправы в блиндаже сидит возле машинки подрывной, только крутнуть и — все в воздух». Отстучали. Ждут. Через несколько минут по рации новый приказ: «Не дать врагу переправу взорвать. Продержать в своих руках несколько часов. На помощь вам вышли в рейд танки. Свяжитесь. Выполняйте». Выезжает снова «оппель–адмирал» на мост. Наш «оберст» направо и налево козыряет двумя пальцами. Конько нежные гудочки подает: дорогу ослобони, дорогу!.. Вклинились в немецкую колонну и прямо на мосту стали.

— А отряд? — пробасил кто–то из слушателей.

— Сидит в камышах, как лиса перед стадом гусей.

— А дальше?

— Все как полагается… Выходит не спеша из «оппель–адмирала» «оберст», стеклышко на часового вскинул и пальчиком ему махнул. Часовой гусиным шагом вперед. Честь ему отдает. «Где комендант переправы? — спрашивает «оберст». — Позвать его сюда!» Побежал часовой в блиндажик. Комендант в чине обер–лейтенанта явился небритый. «Оберст» генерального штаба прочухан ему устроил: «Почему небрит? Почему сапоги грязные! Почему на переправе непорядок? Зенитки почему на левом берегу? Они на правом должны стоять».

— До зениток уже добрался…

— А как же! Приказывает немедленно зенитки те переправить. Десять минут сроку!.. Комендант побежал приказ выполнять. «Оберст» на перилах моста карту развернул. А Конько тем временем машину драит да по сторонам глядит. Через полчаса подбегает комендант переправы с рапортом: зенитки сменили огневые позиции. Но Кляйн опять принялся кричать, снова ему что–то не нравится. Отошел обер–лейтенант в сторонку как в воду опущенный. А другие немецкие офицеры, те, что с колонной на мосту были, к нему. Видно, заподозрили неладное. О чем–то расспрашивают коменданта и в сторону «оппель–адмирала» головами кивают. Потом направляются все к машине. Комендант переправы и тот смелости набрался: просит «оберста» предъявить документы.

— Ух ты! — выдохнул связной Шкурат. — Влипли ребята.

Цымбал пропустил это восклицание мимо и продолжал свой рассказ не прерываясь:

— Глянул Конько на офицеров, а у них уже и кобуры расстегнуты. Не оборачиваясь в сторону Кляйна, пробурчал негромко, будто самому себе: «Рванем напропалую». И осторожненько завел мотор «оппель–адмирала», сел за руль. А Кляйн как гаркнет: «Молчать! Разбаловались все тут…» Но комендант опять: «Ваши документы!» — и за пистолетом тянется. Наш «оберст» шагнул ближе к нему и спокойненько так переспрашивает: «Документы?» А сам в боковой карман руку опустил. Там у него еще парочка пистолетиков была. Кроме того, что в кобуре с монограммой самого Гудериана. Выхватил один из них и, не повышая голоса, говорит: «Именем фюрера», — да бац коменданта в лоб. Свалился комендант. Кляйн сунул пистолет обратно в боковой карман, повернулся к остальным офицерам: «Кобуры застегнуть!» И на свою кобуру показывает. Те сразу серебряную монограммку и подпись самого Гудериана узнали. «Разойтись! Выполнять приказание!» — командует «оберст». Ну, сами понимаете, никому охоты нет от имени фюрера девять граммов в лоб получать. Разошлись. А «оберст» спокойно к машине подошел, сапожок на подножку поставил и говорит своему шоферу негромко: «Фу, пронесло, кажется… Давай, товарищ командир, подальше отсюда, а я дело до конца доведу». Обменялись боевые товарищи взглядами. Козырнул Конько двумя пальцами, развернул машину — и только пыль взвилась столбом. А «оберст» сигару закурил, прутик из верболоза вырезал вроде стека, по голенищу себя похлопывает, распоряжения отдает. По переправе прошелся раз — другой, потом с насыпи вниз спустился и — в блиндажик.

— Для наведения порядка?

— Ага. Осматривает все не спеша. Немецкие солдаты ему честь отдают а он вроде и не замечает. Проводку ищет, ту, которая тянется от блиндажа к шурфам у моста, полным взрывчатки. Нашел. Стороной самолеты как раз шли, не то немецкие, не то наши. «Оберст» солдатам сигарой в небо показал: «Ахтунг, мол, следить всем».

— Ты сам Калиныч как заправский немец стал. Здорово насобачился по–немецки шпрехать! — перебил рассказчика Шкурат.

На него зашикали, замахали руками. А Цымбал только подмигнул и повел речь дальше:

— Пока немецкая солдатня таращила глаза в небо, Кляйн нагнулся и тихо вырезал карманным ножом провода метра два. В Днепр сапогом его отшвырнул, концы землей замаскировал — ищи–свищи. Опять на мост поднялся… В общем, больше часа он один переправу немецкую держал. А Конько тем временем на восток газанул километров за двадцать пять. Танки советские встретил. Те за «оппель–адмиралом» сразу к мосту. Выскочили на насыпь, стрельбу подняли. А «оберст» телефонную трубку снял и подразделениям, что залегли на правом берегу, приказывает: «Именем фюрера, всем сложить оружие. Сопротивление бесполезно — русские нас окружили». Немцы — народ, конечно, дисциплинированный: моментально организованным порядком «хенде хох!» И готово… К вечеру партизаны Конько вместе с передовым советским танковым отрядом прочно обосновались на правом берегу Днепра. Ночью на их плацдарм целая стрелковая дивизия переправилась. А к утру — и корпус.

Хлопцы оживились:

— Вот так Кляйн. А на вид тихоня.

— На вид он действительно так себе, мыршавенький мужичонка. Вроде как из окруженцев или из запаса.

— Да, у этого мыршавенького многим из нас поучиться надо.

— А откуда, Калиныч, тебе известно все то, о чем сейчас рассказывал?

Цымбал опять подмигнул лукаво:

— Будьте уверены — не выдумал. Сам генерал Строкач нам в госпитале об этом подвиге доклад делал. И о других, конечно. Он частенько раненых навещал, подбадривал, так сказать, морально нас подлечивал.

— Вот, брат, и не думали, что среди нас такой немец действует, — резюмировал Мурашко.

— Гляди, еще, может, и турки объявятся.

— Турки не турки, а венгерский комсомолец у Бакрадзе ходит в политруках…

Возвращаясь с Мыколой в штаб после этой беседы в Школе, мы окончательно решили, что Цымбала надо назначить заместителем по политчасти к командиру батальона Брайко.

22

Через день–два наши люди стали собираться из засад на вражеских коммуникациях. Действовали они успешно.

Давид Бакрадзе с новым комиссаром — венгром Иосифом Тоутом, водил две партизанские роты на Козельское шоссе, к селу Блаженики. Там заминировали мост через реку Турью и стали поджидать «добычу». Ждать пришлось недолго. Из Ковеля на Владимир–Волынский спешила небольшая колонна автомашин. Впереди — легковая, с офицерами. Бакрадзе помнил, как еще на горе Синичке я приказывал ему: «Открывать огонь из засады только тогда, когда сможешь различить, какого цвета глаза у фашистов».