Александр Проханов - Скорость тьмы

• Название: Скорость тьмы
• Автор: Александр Проханов
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4224-0132-1

Это книга о Творце, поднявшем в небо истребитель пятого поколения. О величии и падении России прошлой и о людях России новой. О стране, которую пытались растоптать, но она поднялась вопреки стараниям недругов. О далёком небе, влекущем раненую Россию, желающую узреть «рай небесный». О грешной русской земле, прекрасней которой нет на свете.

Этот роман о силах света, стремящихся поднять со дна погубленную Россию, о метафизике тьмы, ставшей на пути русского Чуда. О битве Света и Тьмы, что идёт в душе каждого героя. О Людях-Творцах, которые восстают против Тьмы, чтобы поднять на крыло самолет русской истории.

Кто же выиграет в столкновении? Кто быстрее, Тьма или Свет?

---

Рядом возник Морковников, смущенный, неловкий. Топтался на месте, держал в руках свернутый бумажный рулончик.

— Ольгу нашел? — раздраженно спросил Ратников.

— Вот, взгляните, Юрий Данилович. — Морковников развернул бумажный свиток, растянул его широко перед лицом Ратникова. На афише прекрасным лицом сияла его любимая женщина. Короткая стрижка, блестящий пленительный взгляд, обнаженная шея и открытая грудь, — все было чужим и пугающим. Афиша гласила: «Французский шансон. Прима Ольга Глебова. Каждый день с 21 часа. Варьете „Эльдорадо“».

— Как, у Мальтуса?

Ратников ошеломленно смотрел. Не умел объяснить случившееся. На афише любимая женщина улыбалась обольстительным ртом. Белела ее дивная грудь, которую он целовал. Лучились глаза, которыми он любовался. Она больше не принадлежала ему, отталкивала дерзким насмешливым взглядом. И такая внезапная боль, такое ощущенье беды, что он задохнулся.

К нему подскочил насмешливый молодой репортер:

— Юрий Данилович, а если загрузить в компьютер все данные человека, может ли он, как гадалка, предсказывать будущее?

Ратников не ответил. Чувствовал, как несутся мимо разящие лучи, пронзают афишу со скоростью тьмы.

Ратников явился в ночной клуб «Эльдорадо», покинув залитые негаснущим солнцем улицы, лазурно-зеленую Волгу, ветряную набережную с победно сияющим собором. И оказался в призрачном сумраке клуба, с химическими, едкими отсветами, словно распушил ядовитые перья павлин. Теплый воздух был полон запахов сладковатого тления, как в африканских джунглях. Отдав привратнику деньги, он был препровожден в темный зал, где были расставлены столики, сидели люди, мерцало стекло винных рюмок. Иногда по залу пролетал разящий луч, словно режущая коса, срезал головы, руки, кромсал сумрак. Грохотала и звенела музыка, столь громкая, что лицо чувствовало удары звука. На подиуме, у блестящего шеста, извивалась рыжая, стеклянно-потная женщина с полоской красной ткани на крутящихся бедрах. Ее голые груди плескались, ходили ходуном выпуклые ягодицы, улыбался алый рот, рассыпались огненный волосы. Она сжимала металлический стержень, запрокидывала назад голову, так что волосы падали вниз, груди стекали на сторону, и среди расставленных колен виднелся жаркий лобок, едва перечеркнутый красной тесьмой. Мужчины за столиками восхищенно кричали, свистели, колотили донцами рюмок. Некоторые устремлялись к подиуму, кидали купюры, которые ловко, по-обезьяньи, хватала женщина. Ратникова испугала эта горячая сладострастная тьма, запах похоти, разящая молния света. Мысль, что Ольга явится среди этих разгоряченных полупьяных мужчин, под их бесстыдными взглядами, выставит напоказ белую наготу своей шеи и плеч, — эта мысль ужасала его. Он опустился за столик, кивнув миловидной барышне, поставившей перед ним рюмку с напитком. Успел разглядеть, что на барышне была прозрачная пелерина, не скрывавшая острую девичью грудь.

— Боже мой, не верю своим глазам! — перед Ратниковым возник Мальтус, странно гибкий, колеблемый, словно водоросль, в волнообразных переливах света, — Наконец-то вы решили отдохнуть от своих самолетов, станков и моторов. Вкусить невинных развлечений буржуазии. Кстати, здесь же и наш драгоценный мэр Анатолий Корнилович, — Мальтус оглянулся. Ратников за дальним столиком разглядел мэра, который дружески ему махал. По залу пронесся разящий луч, морщинистая голова мэра отлетела, срезанная лезвием, и Ратников испугался, что она со стуком упадет перед ним на стол, — Может, вы пересядете к нам? — гостеприимно улыбался Мальтус, — Мы были бы счастливы, поверьте.

— Благодарю. Я сегодня устал от общения, — сухо ответил Ратников, глядя, как колеблется стеблевидное тело Мальтуса. Знал, что случилась большая беда, — с его любимой женщиной, с ним самим.

Рыжая танцовщица еще некоторое время металась среди огненного грохота. Исчезла, оставив голый, натертый до блеска шест. Свет погас, и в темноте еще дышало эхо музыки, опадало мерцающее конфетти, гасли спирали и протуберанцы. Ратников притаился, слыша шелест, голоса, стук каблуков, ожидая мучительного свидания.

Внезапно на подиум легло круглое пятно света, точно маленькое серебристое озеро. Среди непроглядной черноты оно светилось, дышало, будто волшебная влага. В этот драгоценный круг, из темного небытия шагнула женщина, словно спустилась по лучу и встала на мерцающих водах. Ее голубое, с отливом платье было соткано из неземных материй, переливалось, как крыло тропической бабочки. Плечи, полуоткрытая грудь дивно белели, казались жемчужными. Темно-алые брызги граната окропили высокую шею. На бледном лице ярко, влажно краснели губы. Дрожали под тонкими бровями глаза. Лоб прикрывала челка, на висках круглились легкие завитки волос. Стройные ноги на высоких каблуках чуть покачивались на зыбком пятне, будто она старалась сохранить равновесие. В белых обнаженных руках она держала гитару, медового цвета, на которой вспыхивал перламутр. Вышла и стояла, позволяя себя созерцать, уверенная в своей красоте и силе, царствуя над умолкнувшими, завороженными мужчинами, странно и пленительно улыбаясь.

В этой недоступной ослепительной женщине Ратников вдруг узнал Ольгу Дмитриевну, пораженный ее преображением. Пугающая метаморфоза изменила ее облик, лишила мучительной неопределенности, болезненной робости, горьких теней в уголках губ, так же волновавших его, как волновала девичья коса вокруг ее головы, теплая шаль на плечах, в которую она зябко куталась. Все в нем заныло, заболело, устремилось к ней. Он не мог понять, почему она покинула его, укрылась за неузнаваемой внешностью, поместила себя в непреодолимый круг света.

Ее пальцы коснулись струн, зарокотавших в глубине гитары, словно там затрепетало незримое существо, рассыпая перламутровые звуки. Она прижимала струны, склоняя голову и чуть улыбаясь. Ратников видел красный лак ее ногтей, закрытые веки в серебристой пыльце, белизну плеча, маленькое нежное ухо с чарующим завитком волос. Она подняла голову, ярко, страстно раскрыла глаза, и ее сильный, бравурный голос, окруженный звуками рокочущих струн, устремился в зал. И Ратников испугался незнакомой силы ее смелого страстного голоса.

Она пела французский романс. Звук рокотал в ее горле, излетая из дышащих, в алой помаде губ. Огненная челка трепетала на лбу. Она прижимала гитару к груди, к ее выпуклой матовой белизне. Принадлежала к иной, неведомой Ратникову жизни, в которую вернулась после краткого и ненужного перерыва, — в парижское варьете, синее от табачного дыма, удушающе — сладкое от духов, винных запахов, среди которых посылали ей воздушные поцелуи те, кто ее любил. Кто увозил ее под утро из варьете, сажая в сонный автомобиль, и она устало прижималась к мужскому плечу, глядя, как фары отражаются в зеркально-черном асфальте. Она больше не принадлежала Ратникову. Отталкивала его навсегда этими бурлящими звуками, а он так сильно ее любил, так к ней стремился. Не мог понять, в чем его вина и проступок. Как случилось, что он не уберег их любви, не заслонил ее от напасти.

Она пела на французском то нежно и задумчиво, то гневно и насмешливо, то кипуче и сладострастно. Ратников видел, как аплодирует ей мэр, прижимая ладонь к сердцу. Как торжествующе оглядывается на него Мальтус, словно угадывает его боль и празднует победу. Ратников снова смотрел на нее горестно, умоляюще.

Она затихла. Минуту стояла, давая успокоиться струнам, улететь рокочущим звукам шансона. Слабо коснулась гитары, словно выплеснула из нее легкие звучащие брызги. Повернула лицо туда, где, невидимый в темноте, сидел Ратников, будто угадала его муку, услышала его мольбу. И ее голос, горестный и прекрасный, обратился к нему, к его страдающему, любящему сердцу.

Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия,
Тогда зачем в венке из роз
К теням не отбыл я?

Ее чудный таинственный голос, полузакрытые, то ли в муке, то ли в сладости, глаза, целомудрие драгоценных слов, божественная красота и печаль задумчивой музыки хлынули на него. Они были для него, ему одному предназначены, уносили туда, где не было места разорванной истерзанной жизни, а была белизна садовой беседки, янтарная желтизна старинной усадьбы, тенистые аллеи с наивными мраморными изваяниями, и где возможна была эта исповедь, это слезное прощание это, расставание навсегда. Чувствуя, как жарко увлажнились глаза, и в них поплыла синева ее платья, белизна ее плеч, медовое пятно гитары, он понимал свою обреченность, безнадежность своей к ней любви.

Зачем же начертали так
На памяти моей
Единый молодости знак
Вы песни прежних дней?

Она укоряла его, целовала, закрывала ему перстами глаза, и сквозь ее теплые душистые пальцы светилось зеленое, белое, — поле летучей травы с белой бесшумной бабочкой, и далекая синь тенистых дубов, и тяжелая зелень кладбища с мраморной плитой и полустертой надписью «Жизнь». Все это было предугадано, предначертано в чьей-то другой исчезнувшей жизни, которая досталась им по наследству. Приняв этот дар, отлюбив и отплакав, они перенесут этот дар в чью- то другую судьбу. Подарят еще не родившимся и безвестным, кому суждено увидеть то волнистое поле, и подхваченную ветром белянку, и маленький, синий, затерявшийся в травах цветок.